Дело, которому посвящена настоящая статья, не просто громкое. Общественный резонанс, который оно получило в недавнее время, сравнить можно, пожалуй, только с «Делом Юкоса». Это дело о ликвидации ЗАО «Московская Независимая Вещательная Корпорация» (ЗАО «МНВК»), в просторечии именуемого «ТВ-6». Обилие журналистских публикаций ещё более оттеняет странное молчание по этому вопросу со стороны юристов. Между тем, дело это во многих отношениях показательно именно с точки зрения его юридического содержания, анализу которого и посвящается настоящая статья. 27 сентября 2001 г. Арбитражным судом г. Москвы было вынесено решение об удовлетворении иска «Негосударственного пенсионного фонда «Лукойл-Гарант» о ликвидации ЗАО «МНВК» по основаниям, предусмотренным ст. 35 Федерального закона «Об акционерных обществах» (далее — «Акционерный закон»). 26 ноября 2001 г. апелляционной инстанцией Арбитражного суда г. Москвы данное решение было оставлено в силе, а апелляционная жалоба ЗАО «МНВК» без удовлетворения. Федеральный арбитражный суд Московского округа постановлением от 29 декабря 2001 г. указанные судебные акты отменил, дело передал на новое рассмотрение в суд первой инстанции239. Постановлением Президиума Высшего Арбитражного суда РФ от 11 января 2002 г. постановление Федерального арбитражного суда Московского округа отменено, акты первой и апелляционной инстанций оставить в силе. Вот, собственно говоря, и все факты, вокруг которых в прессе поднялось столько шума. Четыре судебных акта, каждый из которых должен быть законным и обоснованным. Отвечает ли каждый из судебных актов, постановленных по «делу ТВ-6» требованиям законности и обоснованности — вот тот догматический вопрос, который должен быть предметом обсуждения юристов. Разумеется, можно поставить и вопрос политико-правового свойства: а не следовало ли бы ЗАО «МНВК» избрать какую-то другую линию правовой защиты, которая могла бы привести к отказу в иске? Попытаемся ответить на эти вопросы. На момент рассмотрения дела по существу действовала старая редакция ст. 35 Акционерного закона, которой, в частности (п. 5 и 6) предусматривалось, что: «Если по окончании второго и каждого последующего финансового года в соответствии с годовым бухгалтерским балансом, предложенным для утверждения акционерам общества, или результатами аудиторской проверки стоимость чистых активов общества оказывается меньше величины минимального уставного капитала, указанной в ст. 26 настоящего Федерального закона, общество обязано принять решение о своей ликвидации». Аналогичная норма содержится в п. 4 ст. 99 ГК РФ. Далее говорилось: «Если в случае, предусмотренном пунктом 5 настоящей статьи, решение об уменьшении уставного капитала общества или ликвидации общества не было принято, его акционеры, кредиторы, а также органы, уполномоченные государством, вправе требовать ликвидации общества в судебном порядке». Указанные нормы имеют целью пресечение деятельности «дутых» акционерных обществ, внешне выглядящих благополучно, а в действительности являющихся «пустышками» и живущими за счёт заёмных средств. Деятельность организаций в ситуации «дефицита активов» подвергает опасности имущественные интересы их кредиторов, а также (при достаточно широком масштабе деятельности такой организации) может стать источником известной социальной напряженности. Этим соображением и объясняется законодательное признание права перечисленных лиц требовать принудительной ликвидации такого общества. Возможно, признание такого права за акционерами было чрезмерно радикальным средством, бьющим куда дальше своей цели. Функционирование хозяйственного общества без активов наносит вред его кредиторам (см. об этом ниже), но не акционерам. Показательно, что истец так и не смог указать, какие именно его субъективные права и законные интересы были нарушены тем, что ЗАО «МНВК» в течение трех лет имело дефицит активов. То, что он не по лучал все эти годы дивидендов, не означает нарушения его прав, ибо право требования выплаты дивидендов имеет своим объектом лишь объявленный дивиденд. Объявленных же дивидендов у ЗАО «МНВК» в ситуации дефицита активов быть в принципе не могло. Акционеры, как раз таки несут риск убытков, вызванных утратой обществом средств, вложенных ими в уставный капитал (п. 1 ст. 96 ГК, п. 1 ст. 2 Акционерного закона). Дивиденды на акции гарантировать никто не может и не вправе (ч. 2 ст. 34 Закона о рынке ценных бумаг); риск приобретения акций убыточного акционерного общества полностью лежит на их приобретателе (акционере). Для того же, чтобы защитить права кредиторов, не было необходимости наделять акционеров и кредиторов именно правом судебного требования ликвидации акционерного общества. Акционерам подобный рычаг воздействия на общество не нужен, а кредиторам можно дать и какое-то другое, более гибкое (для самого общества, его акционеров и иных кредиторов), но не менее эффективное средство обеспечения интересов. Именно так и поступил в конечном счёте законодатель. Согласно Новой редакции Акционерного закона акционеры вовсе не могут влиять на общество в ситуации дефицита активов, а кредиторам дано лишь право требовать от общества досрочного прекращения или исполнения обязательств и возмещения им убытков. Право требования принудительной ликвидации сохранено только за органами публичной власти. Это — более мягкий и, наверное, более целесообразный подход. Почему же законодатель первоначально (в конце 1995 г.) предпочел поступить более категорично и жестко: признал право требования принудительной ликвидации АО с дефицитом активов не только за кредиторами и государством, но и акционерами? Можно предположить, что такой подход стал следствием движения в защиту прав мелких акционеров и вкладчиков — в то время (только что оправившееся от деятельности «МММ», «Властелин», «Хопров» и иных подоб ных «обществ») весьма модного и даже похожего на массовый психоз. Цель — защита интересов юридически неграмотных вкладчиков и надеющихся на удачу акционеров — сама по себе благородная, в глазах законодателя, видимо, оправдывала любые средства для её достижения. И ещё несомненно, что какую-то роль в принятии подобной нормы сыграло и распространённое тогда (по сути — неверное) воззрение, отождествляющее участников (акционеров, партнеров) с вкладчиками (кредиторами) компаний. В последние же годы (с 1998 по 2001), когда указанные иррациональные факторы более не воздействовали на состояние законодателя и настроения акционеров, когда стало ясно, что признание за акционерами права требовать принудительной ликвидации АО с дефицитом активов было законодательной ошибкой, у акционеров была реальная возможность «помочь» законодателю её исправить, а именно — не пользоваться ошибочно признанным за ними субъективным правом. Использование же такового вопреки изложенным соображениям вполне подпадает под понятие «злоупотребление правом в иных формах» (п. 1 ст. 10 ГК), а при доказанности соответствующей цели — и под понятие шикани (осуществления права исключительно с намерением причинить вред другому лицу). Не всякая цель, хотя бы и такая благородная, как защита Субъективного частного права, оправдывает всякие средства, используемые для её достижения. Судя по содержанию судебных актов ответчик указывал на это обстоятельство. Интересно, что это его соображение было по-разному оценено истцом и судом. Суд первой инстанции указал, что злоупотребления правом вовсе не было «поскольку истец действовал в рамках Федерального закона «Об акционерных обществах». Аргумент этот, по сути, ничего не обосновывает, ибо всякое злоупотребление правом представляет собой действие в рамках закона, признающего за лицом это право; иначе бы речь шла о неправомерном (противоправном) действии, а не о злоупотреблении правом. Суд апелляционной инстанции ничего по этому вопросу не написал; истец же сослался на то, что ответчик факта злоупотребления не доказал. Такая позиция истца говорит, на наш взгляд, в пользу истинности возражения ответчика, ибо истец не отверг его по существу. Вместе с тем, не подлежит сомнению, что даже при наличии факта злоупотребления правом суд (арбитражный суд или третейский суд) лишь может отказать лицу в за-щите принадлежащего ему права (п. 2 ст. 10 ГК). «Может», но не «обязан». Следовательно, упрекать суд в том, что он не воспрепятствовал злоупотреблению правом и не стал исправлять последствия законодательного промаха, и уж тем более> констатировать на этом основании незаконность судебных актов, никак нельзя. Следует отметить, что признание Старой редакцией Акционерного закона за акционерами права требовать принудительной ликвидации акционерного общества в случае дефицита чистых активов является именно ошибочным, но не противоречащим ГК. Более того, поскольку п. 3 ст. 96 ГК регулирование вопроса о правах акционеров отнесено к предмету не только ГК, но и Акционерного закона, определение в нем состава и содержания прав акционеров, не предусмотренных ГК, следует считать соответствующим Гражданскому кодексу. Как следует из текстов судебных актов, материалами дела подтверждается, что по данным годовых балансов за 1998-2000 г. стоимость чистых активов ЗАО «МНВК» была не просто меньше, чем минимальный размер уставного капитала, но и, более того, составляла отрицательную величину. Проще говоря, ЗАО «МНВК» просто не имело активов. Его имущество можно было бы назвать, в противоположность законодательному термину, «чистым пассивом», а ситуацию, в которой оно оказалось — «профицитом пассивов» (это даже хуже, чем дефицит активов). Естественно, функционировать в такой ситуации акционерное общество ни в коем случае не должно. Как указывалось выше, нормальной можно считать лишь такую ситуацию, когда размер чистых активов акционерного общества является не меньшим, чем размер его уставного капитала (превышает его, или хотя бы ему равняется). Эта норма является логическим развитием понятия о главной функции уставного капитала акционерного общества, установленной абз. 2 п. 1 ст. 99 ГК: «Уставный капитал общества определяет минимальный размер имущества общества, гарантирующего интересы его кредиторов (а не акционеров). Он не может быть менее размера, предусмотренного законом об акционерных обществах». Признавая за уставным капиталом гарантийную функцию, законодатель обязан был связать с его величиной стоимость реально существующего, наличествующего имущества акционерного общества. По бухгалтерской терминологии такое имущество называется чистыми активами. Результат буквального толкования норм п. 5 и 6 ст. 35 Акционерного закона, примененных судами первой и апелляционной инстанций, выглядит следующим образом: акционерное общество подлежит ликвидации, если по данным хотя бы одного его годового баланса (кроме первого финансового года) стоимость его чистых активов ниже минимального размера уставного капитала. При этом, неважно, сколько времени после такого баланса общество ещё проработало. Буквально толкуя эту норму получается, что баланс с чистыми активами меньшими, чем уставный капитал — это «несмываемое» пятно в биографии акционерного общества, ставящее его дальнейшее существование под угрозу. Даже если балансы за все последующие финансовые годы будут нормальными, существование общества всегда может быть «обрублено» дамокловым мечом иска о его принудительной ликвидации только потому, что однажды оно имело неосторожность утвердить «чисто пассивный» баланс. Вряд ли такое толкование можно признать правильным. Цель норм п. 5 и 6 ст. 35 Акционерного закона —дать акционерам и кредиторам акционерных обществ возможность защиты своих имущественных интересов в ситуации, когда таковые нарушаются, или обеспечения таковых, если они находятся под угрозой нарушения. Но если к моменту рассмотрения дела общество вышло из ситуации дефицита активов и стабильно функционирует в нормальном состоянии в течение более-менее длительного времени, то нет никаких оснований полагать, -что права его акционеров и кредиторов находятся под угрозой нарушения; тем более — видеть само «нарушение» в том, что когда-то общество испытывало дефицит активов. Да, когда испытывало — нарушение или предпосылки к нему существовали; когда довело величину чистого актива до нормативной или даже сделало её больше нормативной — нарушение (его предцосылки) прекратили свое существование. Как долго должно проработать общество, устранившее дефицит активов, для того, чтобы избавиться от необходимости самоликвидации и отвести от себя угрозу принудительной ликвидации? Законодательство прямо на этот счёт ничего не говорит, но ответ на данный вопрос можно вывести путем его толкования. Во-первых, несомненно, что «очищающим от греха дефицита активов» сроком являются три года, составляющие продолжительность исковой давности. С этой точки зрения юридически незначимым в анализируемом деле является дефицит активов ЗАО «МНВК» по итогам 1998 г. (иск предъявлен в 2001 г., т. е. за пределами трехлетнего срока). Во-вторых (это уже более смелый вывод), можно утверждать, что достаточной является работа общества с нормальным балансом активов и уставного капитала в течение одного года. Этот вывод вытекает из того обстоятельства, что законодатель для ситуации дефицита активов наделяет юридическим значением именно годичный срок: если по итогам года общество испытывает дефицит активов, то наступают неблагоприятные последствия. Толкуя норму методом a contrario, можно установить, что нормальной величиной активов по итогам года снимаются и необходимость самоликвидации и угроза принудительной ликви дации. Такова мысль законодателя, выраженная, причем, не только в Старой, но и в Новой редакции Акционерного закона. Разница только в том, что в Новой редакции существенно сужен круг лиц, от которых исходит угроза принудительной ликвидации. К выявлению и уяснению этой мысли законодателя пришли и судебные инстанции. В актах Арбитражного суда г. Москвы отмечается, что «довод ответчика о положительной величине чистых активов на 1 июля 2001 г. не может быть положен в основу решения об отказе в иске, поскольку Федеральный закон «Об акционерных обществах» предусматривает оценку деятельности общества по данным годового баланса». Иными словами, если бы ЗАО «МНВК» представило годовой баланс с нормальным соотношением величины чистых активов и размера уставного капитала, суд отказал бы в иске. Однако, по данным годового баланса (на 1 января 2001 г.) ЗАО «МНВК» испытывало дефицит активов и суду не оставалось ничего другого, как удовлетворить требование о его принудительной ликвидации. Конечно же, строго говоря, годовой баланс сам по себе не свидетельствует о том, что акционерное общество проработало с нормальными чистыми активами весь год. Годовой баланс отражает состояние активов лишь на одну конкретную дату — 1 января года, следующего за отчетным. Обеспечить себе нормальный баланс по состоянию на одну конкретную дату, в общем, технически несложно; равным образом, нормальные показатели баланса могут резко ухудшиться за счёт влияния случайных факторов. Как видно из судебных актов, ЗАО «МНВК» в течение трех лет не пыталось даже создать видимость благополучной финансовой ситуации, но напротив, честно и открыто (можно сказать — нагло и цинично) выставляло на всеобщее обозрение дефицит собственных активов. И лишь уже в процессе судебного разбирательства, когда поступить иначе было просто невозможно, ЗАО «МНВК» оперативно организовало себе «дар» на 440 млн рублей и таким образом, «скорректировало» свой полугодовой баланс. Эти дей ствия ЗАО уже не имели юридического значения и лишь подтверждают наш тезис о том, что благопристойный баланс на конкретную дату — вопрос техники. Отсюда можно сделать выводы, вполне достойные внимания отечественного законодателя и судебной власти. (1) Юридическое значение годового баланса для целей cm. 35 Акционерного закона может быть только негативным, т. е. годовой баланс с дефицитом активов является основанием для предъявления требования о принудительной ликвидации. Однако, за обществом следует признать возможность возражения против такого требования, обоснованного данными бухгалтерского учета, подтверждающими случайность дефицитного состояния баланса и его нормальное состояние в течение большей части финансового года деятельности общества. (2) Годовой профицитный баланс сам по себе не должен считаться гарантией от принудительной ликвидации (не имеет позитивного юридического значения в смысле ст. 35 Акционерного закона). Основанием для предъявления требования о принудительной ликвидации несмотря на благопристойный годовой баланс может стать бухгалтерская документация, подтверждающая работу общества в состоянии дефицита активов в течение большей части финансового года его деятельности (в том числе—квартальные и полугодовой балансы)240. В настоящее время данные положения не могут быть выведены из законодательства и не применяются на практике, но по изложенным выше соображениям их практическая реализация представлялась бы весьма целесообразной и желательной. Федеральный арбитражный суд Московского округа, отменяя состоявшиеся по делу судебные акты и принимая решение о передаче дела на новое рассмотрение в суд первой ин станции, исходил из двух оснований: (1) не были исследованы обстоятельства, имеющие существенное значение для дела, а именно — не были оценены все годовые бухгалтерские балансы, начиная со второго финансового года деятельности ЗАО; (2) акционеры, согласно п. 3 ст. 61 ГК, не вправе требовать ликвидации акционерных обществ. Даже не анализируя по существу каждого из оснований можно утверждать, что постановление кассационной инстанции подлежит отмене как содержащее внутренне противоречие. Если акционеры не вправе предъявлять требования о ликвидации акционерных обществ, кассационная инстанция должна была либо заменить ненадлежащего истца надлежащим (ст. 36 АПК РФ), либо прекратить производство по делу, как не подлежащему рассмотрению в арбитражном суде (п. 1 ст. 85, п. 5 ст. 175 АПК РФ). Ни того ни другого суд не сделал; более того, вошёл в обсуждение сути дела и направил таковое на новое рассмотрение, признав тем самым, что акционер все-таки мог обратиться с подобным иском, является надлежащим истцом и спор подлежит рассмотрению в арбитражном суде. Несомненно, это увидел Президиум Высшего Арбитражного суда РФ. Кроме того, каждый тезис сам по себе содержательно далеко не безупречен, чем Президиум также не преминул воспользоваться, обосновал но и грамотно разгромив каждый из аргументов кассационной инстанции. Толкование судом кассационной инстанции фразы, содержащейся в норме п. 5 ст. 35 Акционерного закона «Если по окончании второго и каждого последующего финансового года в соответствии с годовым бухгалтерским балансом, предложенным для утверждения акционерам общества...» в том смысле, что для возникновения у акционерного общества обязанности самоликвидации необходим дефицит активов по данным всех годовых бухгалтерских балансов (начиная со второго финансового года деятельности ЗАО), является неправильным. Об этом свидетельствует абсурдность вывода, неизбежно из такого толкования, вытекающего: если акционерное общество завершило хотя бы один год дея телъностпи (начиная со второго) с балансом без дефицита активов, то на него уже никогда не может быть возложена обязанность самоликвидации, а угроза принудительной ликвидации по этой причине никогда не возникнет. Выше мы уже говорили о цели нормы п. 5 ст. 35 Закона — защита и обеспечение прав и интересов кредиторов. Очевидно, что при подобном толковании данная цель не может быть достигнута. Даже грамматическое строение толкуемой нормы говорит не в пользу толкования, предложенного окружным судом. Да, словосочетание «финансовые годы» в ней употребляется во множественном числе, но для характеристики времени деятельности общества сказать иначе невозможно. В то же время норма говорит о «годовом бухгалтерском балансе» в единственном числе, за комедий (один!) финансовый год, тем самым указывая на то, что для применения данной нормы имеют юридическое значение не все балансы за все время деятельности АО, а достаточно хотя бы одного баланса за любой из финансовых годовых периодов деятельности общества, начиная со второго. Что же касается п. 3 ст. 61 ГК РФ, то он действительно не предусматривает права акционеров требовать ликвидации акционерных обществ. Действительно, не предусматривает. Однако, ни один из отмененных судебных актов на этой норме и не основывается. Отмененные окружным судом акты нижестоящих инстанций ссылаются на п. 6 ст. 35 Акционерного закона, которым данное право предусмотрено (хотя бы и, как было установлено нами выше, ошибочно). Установление Акционерным законом особых оснований для принудительной ликвидации акционерных обществ не противоречит ст. 61 ГК. Норма её п. 2 указывает, что юридическое лицо может быть ликвидировано по решению суда не только в случаях, предусмотренных ст. 61, но и в иных случаях, предусмотренных ГК. При этом регулирование вопросов правового положения таких юридических лиц, как акционерные общества, а также о правах акционеров, п. 3 ст. 96 ГК отнесено, если можно так выразиться, «к совместному ведению» Кодекса и Акционерного закона (вы ше об этом уже упоминалось). Вопрос об основаниях принудительной ликвидации юридического лица, несомненно, определяет собой один из элементов его правового положения. Следовательно, дополнительные основания для принудительной ликвидации именно акционерных обществ могут быть установлены, а состав и содержание прав акционеров определены не только ГК, но и Акционерным законом. Таким образом, исходя из сделанного выше разбора вопроса о законности актов Арбитражного суда г. Москвы и разбора постановления кассационной инстанции, указанные акты отменившей и направившей дело на новое рассмотрение, несложно заключить, что исход рассмотрения Высшим арбитражным судом протеста, предлагающего постановление кассационной инстанции отменить, а акты первой и апелляционной инстанций оставить в силе, был заранее предрешен. Дело даже не в социально-политической стороне конфликта, а в содержании опротестованного Постановления, с юридической точки зрения мотивированном более чем безграмотно. Безусловно, высокая оперативность рассмотрения дела по протесту, указывает на наличие некоторой неюридической подоплеки в деле. Принесение протеста состоялось 29 декабря 2001 г., т. е. в день вынесения опротестованного постановления кассационной инстанции. Если не ошибаемся — это первый протест подобного рода за всю историю Высшего Арбитражного суда РФ. Естественно> что если Президиум и далее будет в таком же стремительном темпе реагировать на нарушения законности, это можно будет только приветствовать. Однако, данное предположение не подкрепляется сколько-нибудь ощутимой уверенностью. В нормальных условиях соблюдение такой «скорости принесения протеста» просто объективно невозможно, ибо (1) протесты на судебные акты почти никогда не приносится иначе, как по заявлениям участвующих в деле лиц; (2) последним постановление кассационной инстанции направляется в течение пяти дней со дня принятия (п. 3 ст. 177 АПК РФ); (3) протесты приносятся, как правило, после затребования дела и ознакомления с ним. Не беремся утверждать, какие именно обстоятельства (патологическая ли ярость стремления выжигать каленым железом скверну незаконности, политические ли, финансовые или другие факторы) ускорили ход описанных событий, но to, что рассматриваемая ситуация развивалась в условиях явно аномальных, способствующих скорейшему обжалованию и отмене постановления кассационной инстанции — это можно утверждать совершенно определённо. Конечно, юридическая позиция ЗАО «МНВК» была с самого начала проигрышной: оно действительно нарушало законодательство, в течение, как минимум, трех лет работая без активов. Понятное дело, что права истца этими действиями нарушены не были, но, к сожалению, в современных судах весьма сильна тенденция отождествлять противоправность с незаконностью даже в сфере частного права, тенденция, сохранившаяся с социалистических времен. Конечно, ЗАО «МНВК» могло бы пытаться переломить эту тенденцию; возможно, при известных условиях (отсутствии действия неизвестных нам обстоятельств) ей это бы удалось. Представляется, что основной упор для этого нужно было бы сделать на признании действий истца злоупотреблением правом и попытаться убедить суд воспользоваться предоставленной ему ст. 10 Г К возможностью отказать истцу в защите права, осуществляемого со злоупотреблением. Для этого было необходимо: 1) отказаться от тезиса, в соответствии с которым «действительной целью истца является не ликвидация убыточного предприятия, а выход из акционерного общества и получение своей доли чистых активов» и заменить его утверждением о том, что единственной целью истца является создание затруднений ответчику в осуществлении его хозяйственной деятельности] 2) доказывать, что действия истца в немалой степени обусловлены оказанным на него давлением со стороны ряда структур, не заинтересованных в продолжении ответчиком своей профильной деятельности и, соответственно, целью действий истца является вовсе не защита своих прав, а удо влетворение неправомерных запросов данных лиц, выполнение определённого социально-политического «заказа»; 3) доказывать, что убыточная деятельность ответчика не нарушила никаких прав и интересов истца; 4) доказывать, что ликвидация ответчика не приведет истца к обогащению за отсутствием у ответчика имущества, достаточного для распределения между акционерами после расчётов с кредиторами, а значит — в принципе не способна повлечь защиты каких-либо прав и интересов истца. Итак, большинство судебных актов законны и обоснованны. Возможность защиты интересов ЗАО «МНВК» — на сегодняшний день, увы, уже упущенная — и без того выглядит весьма эфемерной. Но других мы и вовсе не видим. Разве только... Судебная власть, как и власть законодательная — ветвь государственной власти. Три ветви власти — это три «головы» одного государства, которые не могут враждовать между собой. И органы исполнительной власти, и суды должны указывать законодателю на его ошибки, выявлять их, ведь именно практика применения законодательства является лучшим критерием его действительности и разумности. Суду, который этого не делает, можно найти оправдание в случае судебной ошибки (да и то, крайне слабеньким .будет оно, это оправдание). Но суду, который сознательно, несмотря ни на что, применяет ошибочный по сути закон, да ещё и искусственно создает необходимые для такого применения условия, не может быть никакого оправдания. По аналогии с известным институтом можно было бы сказать, что суд злоупотребляет законом, а точнее — своим правом обязательного для всех толкования и применения закона. И если уж злоупотребление частным правом может повлечь отказ в его защите, то злоупотребление органа публичной власти законом (правом обязательного толкования и применения закона) следует считать явлением, совершенно недопустимым.