§ 2. О терминологии для обозначения нормативных правовых, судебных и распорядительных актов первой четверти XVIII в.
Завершая Введение, видится необходимым кратко остановиться на вопросе об используемой далее историкоюридической терминологии. Прежде всего, стоит оговорить употребление терминов, каковые будут применяться в настоящей работе для наименования нормативных правовых, судебных и распорядительных актов XVIII в. В историко-правовой науке вопрос о терминологическом обозначении актов отечественного законодательства XVIII в. доныне рассматривался главным образом в рамках проблемы классификации форм данных актов (при этом речь шла исключительно о классифицировании законов). Первую таковую классификацию еще в 1880-е гг. предложил М. Ф. Владимирский-Буданов, который выделил три разновидности законов XVIII в.: уставы, регламенты и указы. Сходную классификацию привел и В. Н. Латкин в специальном учебном пособии 1899 г. При этом, к третьей разновидности законов, наряду с указами, В. Н. Латкин отнес также инструкции и манифесты33. Отойдя от классификации М. Ф. Владимирского-Буданова и В. Н. Латкина, О. А. Омельченко в работе 1989 г. высказал мнение, что формами законодательных актов в XVIII в. являлись только манифесты и именные указы (которые «нередко дополнительно содержали уставы, регламенты, учреждения»)34. Наконец, в исследованиях последнего времени к законодательным актам XVIII в. были отнесены, во-первых, указы, во-вторых, уставы (артикулы), в-третьих, регламенты, учреждения, образования35. Между тем, все попытки классифицировать законодательные акты XVIII в., исходя из их самоназваний, представляются глубоко спорными, поскольку нет сомнений, что тогдашний законодатель отнюдь не руководствовался какими-либо твердыми правилами при их наименовывании. В этой связи стоит вспомнить, что еще В. Н. Латкин справедливо заметил, что в XVIII в. отечественная юридическая терминология «не отличалась особенной определенностью и устойчивостью, почему с тем или иным наименованием, под которым являлся в свете данный закон, не связывалось всегда одного определенного содержания»36. Да и Н. М. Коркунов вполне обоснованно высказался в монографии 1894 г., что в России до начала XIX в. не было выработано «определенной отличительной формы законодательных актов»37. И если отнесение к числу законов XVIII в. актов, обозначенных в подлиннике терминами «устав», «регламент» и «учреждение», видится в принципе допустимым, то ситуация с документами, озаглавленными как «указ», выглядит по- иному. С одной стороны, в отмеченный период термин «указ» в самом деле употреблялся время от времени для обозначения законодательных актов. К примеру, закон от 17 марта 1714 г. о фискальской службе Петр I озаглавил: «Указ о фискалах и о их должности и действии». Вместе с тем, в первой четверти XVIII в. термином «указ» нередко наименовывались также исходившие от монарха акты распорядительного характера. Так, 15 июня 1713 г. Петр I собственноручно написал «Указ капитану-порутчику Сенявину», в котором шла речь о подготовке к походу кораблей, базировавшихся в Ревеле. А в вышедшем из-под пера царя «указе Сенату» от 9 декабря 1717 г. говорилось о необходимости материального и кадрового обеспечения «майорских» следственных канцелярий38. Примечательно, что в 1720 г. Петр I предпринял единичную попытку классифицировать акты, издававшиеся в форме именных указов («указы... за нашею подписью»). Согласно именному указу от 29 апреля 1720 г. означенные акты подразделялись на две группы: «которые временные» и «которые в постановление какого дела»39. С долей условности акты первой группы можно трактовать, думается, как распорядительные акты, а акты второй группы — как законы. Однако термин «указ» использовался в XVIII в. не только для именования актов, имевших монаршую подпись. Предшествующие авторы совершенно выпустили из виду то обстоятельство, что термин «указ» имел в XVIII в. значительно более широкое значение. Как явствует из архивных источников и многочисленных публикаций материалов административной и судебной практики, термином «указ» в делопроизводстве XVIII в. обозначались вообще все документы, направлявшиеся из вышестоящего органа власти в нижестоящий. Соответственно, в первой четверти XVIII в. «указы» могли исходить в том числе и от судебных органов. Например, 24 августа 1723 г. Ярославский надворный суд направил Пошехонской провинциальной канцелярии указ с требованием командировать в суд для отчета надсмотрщиков и писцов крепостных дел. А в адресованном Военной коллегии указе Вышнего суда от 18 января 1725 г. содержалось предписание сообщить о ходе разбирательства дела по обвинению санкт- петербургского коменданта Я. X. Бахмеотова40. Глубоко показательно, что в первой четверти XVIII в. между органами власти, случалось, разыгрывались бюрократические конфликты, связанные с вопросом о допустимости направлять друг другу указы (поскольку принятие к исполнению «указа» означало признание соответствующим органом своего нижестоящего статуса). Серьезный конфликт такого рода имел место в 1723 г., когда Московская контора Юстиц-коллегии попыталась отказаться принимать указы от Московской конторы Вышнего суда, резонно мотивируя это ведомственной неподчиненностью Вышнему суду (подробнее об этом эпизоде речь пойдет ниже). Таким образом, использование термина «указ» для обозначения законодательных актов XVIII в. представляется заведомо некорректным. Совершенно в ином смысле, нежели в настоящее время, использовался в первой четверти XVIII в. термин «приговор». Названный термин означал в петровское время любое по содержанию решение, вынесенное органом власти, имевшим коллегиальное устройство. Как явствует из архивных и опубликованных документов характеризуемого периода, акты, именуемые «приговорами», тогда оформляли: Сенат, Вышний суд, коллегии, «майорские» следственные канцелярии, надворные и провинциальные суды41. К примеру, 9 января 1723 г. «Правителствующий Сенат. приговорили» направить трех подьячих в распоряжение следственной канцелярии И. И. Бутурлина. А 4 октября 1723 г. в Юстиц-коллегии был «написан приговор» об ускорении разбирательства находившихся в производстве Московского и Воронежского надворных судов дел по обвинению прокурора Т. К. Кутузова. В свою очередь, 14 июля 1721 г. в Санкт-Петербургском провинциальном суде состоялся «приговор» о принудительном приводе в суд ответчицы А. М. Голенищевой-Кутузовой42. Исходя из вышеизложенного, автор полагает целесообразным использовать далее в настоящей работе применительно к актам XVIII в. терминологию, максимально приближенную к современной. Соответственно, под термином «закон», независимо от самоназвания, будут подразумеваться те нормативные правовые акты, которые отвечают нынешнему пониманию закона (то есть имели высшую юридическую силу, были приняты управомоченным органом власти, содержали нормы права, были обязательны для неопределенного круга лиц и рассчитаны на неоднократное применение). Акты, исходившие от монарха или высших органов власти, не содержавшие норм права (и при этом не являвшиеся судебными решениями) будут в дальнейшем обозначаться термином «указ». Акты, исходившие от центральных органов власти (в том числе имевшие нормативный характер), будут далее обозначаться термином «распоряжение». Термины «приговор» и «решение» будут использоваться в настоящей работе также в современном значении — для обозначения соответствующих судебных актов. Далее следует оговорить терминологию, касающуюся разновидностей органов правосудия. Для обозначения судебного органа, поведомственность дел которому прямо не ограничена в законодательстве, будет использоваться введенный Конституцией РФ 1993 г. термин «суд общей юрисдикции»43. Что касается судебного органа, к подведомственности которого отнесена ограниченная категория дел, то в действующем российском законодательстве для обозначения такового органа используется термин «специализированный суд»44. Кроме того, в современной правовой литературе означенные суды принято вариативно именовать «специальными судами», «судами специальной юрисдикции», а в историко правовой литературе — еще «особыми судами» или даже (следуя терминологии вовсе XIX в.) «особенными судами». В настоящей работе для обозначения суда с ограниченной подведомственностью дел наиболее целесообразным представляется использовать принятый в современном законодательстве термин «специализированный суд». Наконец, стоит оговорить и термин, каковым корректнее всего будет обозначать государственную деятельность по руководству судами. Для обозначения таковой деятельности — на протяжении советского периода — использовались, как известно, несколько терминов. Термин «судебное управление» (впервые употребленный в ст. 8 Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о судоустройстве от 29 октября 1924 г.) широко применялся в законодательстве СССР и РСФСР во второй половине 1920-х - первой половине 1950-х гг., будучи затем вытеснен термином «организационное руководство судами» (каковой, в свою очередь, в 1989 г. оказался на непродолжительное время замещен термином «организационное обеспечение деятельности судов»)45. Учитывая, что на сегодняшний день все три названных термина (как и само охватываемое ими понятие) утратили актуальность, автор настоящей работы полагает возможным далее использовать для исторического обозначения деятельности по государственному руководству судами (независимо от периода) наиболее ранний термин «судебное управление». И последнее, о чем хотелось бы сказать во Введении. Что касается весьма возможных недостатков настоящей работы, то их автор всецело относит на собственный счет. Не исключаемые же достоинства работы автор полностью связывает с той профессиональной и моральной поддержкой, которую он получал в ходе подготовки книги от своих коллег, сослуживцев и наставников. В этой связи особенную признательность автор хотел бы выразить Д. А. Савченко, А. К. Аверченко, В. Д. Сысоеву, О. А. Донских, О. Е. Кошелевой. И самое последнее. Нельзя не признаться, что из всей использованной при написании книги литературы на иностранных языках автор самостоятельно переводил единственно англоязычные работы. Ознакомлению же с нижеприводимыми текстами на шведском и немецком языках автор обязан И. А. Канакину и А. А. Гнесю. Изъявлением всемерной благодарности означенным лицам хотелось бы и заключить Введение.