§ 4. Судоустройство и судопроизводство России в 1711-1716 гг. Учреждение фискальской службы. Законы 1713-1715 гг. об особом порядке судопроизводства по делам о преступлениях против интересов службы
Очередные перемены в отечественном судоустройстве последовали в 1711 году. Как известно, 22 февраля этого года был основан Правительствующий Сенат. Ставший — подобно упраздненной за некоторое время до того Боярской думе — высшим органом власти Сенат получил в том числе и судебные полномочия229. Впервые судебная компетенция Сената была определена в ст. 1 закона от 2 марта 1711 г. В названной статье (что характерно, собственноручно написанной Петром I) Правительствующему Сенату предписывалось «суд иметь нелицемерный и неправедных судей наказывать отнятием чести и всего имения; то ж и ябедником [ложным доносчикам] да последует»230. Из приведенной формулировки очевидно, что, по изначальному видению законодателя, Сенату предстояло выступать, с одной стороны, в качестве апелляционной инстанции (при рассмотрении дел, неправомерно решенных в нижестоящих судах), а с другой — в качестве суда первой инстанции (при рассмотрении дел по обвинениям «неправедных судей» и «ябедников»). Подобная компетенция ничем принципиально не отличалась от соответствующей линии компетенции Боярской думы. Того же 2 марта 1711 г. царь утвердил им же самим начертанный текст присяги, которую отныне надлежало приносить при вступлении в должность высшим администраторам (в первую очередь, сенаторам и губернаторам). Особое внимание в присяге было уделено отношению к правосудию: «Обещаюся аз... [хранить] ...правду и правый суд, как между народом, так и в деле государственном»231. Наконец, именно 2 марта 1711 г. законодатель положил начало важной линии реформирования отечественного уголовного судопроизводства. Уже в полностью оформленный текст вышеупомянутого закона от 2 марта Петр I собственноручно добавил фразу: «Учинить фискалоф во фсяких делех, а как быть им, пришлетца известие»232. Так была основана фискальская служба России233. К сегодняшнему дню история отечественных фискалов оказалась исследована — усилиями нескольких поколений как историков, так и правоведов — едва ли не систематически. Традиция изучения этой службы протянулась со времен подготовки А. Д. Градовским магистерской диссертации «Высшая администрация России XVIII ст. и генерал-прокуроры», защищенной на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета еще в 1866 г. и изданной в том же году в виде монографии. Из череды последующих изысканий следует отметить, прежде всего, специально посвященные фискалам разделы в трудах С. А. Петровского, Н. В. Муравьева, М. М. Богословского, А. Н. Филиппова и С. М. Казанцева234. Кроме того, нельзя обойти упоминанием вышедшие в свет в 1870—1990-е гг. статьи Т. В. Барсова, Г. Н. Анпилогова, Л. А. Стешенко, С. Е. Шестакова и Н. В. Платоновой, а также характеристику фискальской службы в работах Р. Вит- трама, Н. Б. Голиковой и Л. Г. Кислягиной, Е. В. Анисимова, М. И. Сизикова. Обрисованная историографическая традиция была фундаментально продолжена кандидатской диссертацией Н. В. Платоновой «Государственной контроль (фискалитет) в России и русское общество в первой четверти XVIII века», защищенной в сентябре 2000 г. в Российском государственном гуманитарном университете235. Наконец, в начале XXI в. углубленное освещение получил немаловажный сюжет о взаимоотношениях фискальской службы с Юстиц-коллегией236. Кроме того, вопросы истории службы затронули М. О. Акишин в неоднократно упомянутой диссертации 2006 г., Л. Ф. Писарькова и Н. А. Комолов в монографиях 2007 г., а также Л. В. Карнаушенко в небольшой статье 2007 г.237 Последней же по времени значительной работой по истории отечественных фискалов явилась кандидатская диссертация А. Д. Паутова «Институт фискалов в России в первой трети XVIII в.», защищенная в апреле 2007 г. в Омском государственном педагогическом университете. Впрочем, судя по автореферату, названная диссертация представляет собой скорее фундаментальный обзор трудов предшественников, нежели научное исследование. Странным образом отказавшись от привлечения многочисленных архивных источников по избранной теме, А. Д. Паутов ограничился изложением давно уже введенных в научный оборот сведений по истории отечественной фискальской службы238. Подобное диссертационное исследование представляется шагом назад по сравнению не только с вышеназванными работами ХХ в. (особенно с диссертацией Н. В. Платоновой), но и по сравнению с характеристикой российских фискалов в многократно отмеченном труде С. А. Петровского 1875 г. Характерно, что при всех достигнутых за полтора века успехах в изучении отечественных фискалов поныне мало- проясненным остался вопрос о непосредственной предыстории их создания. В целом принято считать, что в данном случае образцами для законодателя послужили фискальские службы Швеции и Пруссии. Однако каких-либо материалов о подготовке Петром I учреждения фискалов в научный оборот доныне не вводилось239. Что бы там ни было, по авторитетному замечанию Р. Виттрама, «несмотря на иностранное наименование, фискалы приобрели [в России] иное значение, нежели в староевропейском мире»240. Со стороны организационной фискалы образовали собой трехуровневую вертикаль. Глава новообразованной службы — обер-фискал — подчинялся напрямую Правительствующему Сенату. В более значительных городах (в первую очередь, губернских) размещались провинциал-фискалы, в остальных — подчиненные им городовые фискалы. Особым именным указом от 16 января 1712 г. устанавливалась полная независимость фискалов от местных административносудебных органов241. Почти одновременно с фискальской службой при Сенате, именным указом от 31 июля 1711 г., была учреждена и военно-фискальская служба242. С момента возникновения означенная служба вошла в структуру Кригскомиссариа- та — центрального органа, ведавшего снабжением и финансированием армии. При этом, в отличие от гражданских коллег, военные фискалы первоначально получили двухуровневую организацию: обер-фискал (подчинявшийся непосредственно генерал-кригскомиссару) — полковые фискалы243. Здесь видится уместным сказать несколько слов о проекте развития фискальской службы России, подготовленном Г. Гюйсеном. Выпускник Утрехтской академии, доктор права, состоявший с 1702 г. на русской службе, Генрих Гюйсен (Heinrich Fridrich von Htiyssen) представил Петру I в октябре 1713 г. обширные предложения, касавшиеся как детальной регламентации прав и обязанностей должностных лиц фискальской службы, так и ее организации. Несмотря на то, что проект Г. Гюйсена был опубликован М. А. Полиевктовым по немецкоязычному оригиналу еще в 1915 г.244, в историко-правовой литературе названный проект доныне не рассматривался. Не вдаваясь в детальную характеристику проекта, необходимо отметить предложения Г. Гюйсена касательно процессуальных полномочий отечественных фискалов. Во-первых, согласно п. 3 проекта на фискалов проектировалось возложить надзор за законностью выносимых судами решений («чтобы. как в уголовных, так и в гражданских делах решения выносились непредвзято, строго в соответствии с законом»). Во-вторых, по п. 6 проекта, фискалы должны были обосновывать в суде выдвинутые ими обвинения. В-третьих, согласно п. 4 проекта Г. Гюйсена фискалов предлагалось наделить правом выступать в суде в качестве представителей «вдов, сирот и прочих бедных людей, равно как и в делах церквей и госпиталей»245. В качестве заключительного раздела Генрих Гюйсен включил в характеризуемый проект состоявший из 14 пунктов проект Инструкции военным фискалам246. Процессуальные полномочия военных фискалов оказывались, по мысли Г. Гюйсена, несколько шире, нежели чем у гражданских. Согласно п. 11 проекта Инструкции военных фискалов предполагалось дополнительно наделить функцией надзора за приведением в исполнение приговоров, а согласно п. 12 — функцией надзора за законностью содержания под стажей арестованных. Что касается организации фискальской службы, то в качестве ее руководящего органа Г. Гюйсен предложил учредить особую Фискал-коллегию во главе с генерал-фискалом, структуру каковой он описал самым подробным образом247. Впрочем, насколько можно видеть, прямого воздействия на развитие отечественного законодательства о фискалах проект Генриха Гюйсена не оказал. В 1710-е гг. нормативную основу функционирования гражданской фискальской службы составили, прежде всего, законы от 5 марта 1711 г. и от 17 марта 1714 г. «Указ о фискалах и о их должности и действии», а военно-фискальской службы — ст. 12-15 и 23 Регламента Кригскомиссариата от 10 декабря 1711 г., Дополнение данного Регламента 1712 г., а также гл. 42 Воинского устава от 30 марта 1716 г.248 Согласно означенным законодательным актам компетенция фискалов заключалась, в первую очередь, в выявлении любого нарушения закона — «всяких преступлений указам». Сообразно требованиям момента, особое внимание фискальским органам надлежало уделять обнаружению преступлений, по современной классификации, против интересов службы и против правосудия (получение взятки249, казнокрадство, злоупотребление должностными полномочиями, вынесение заведомо неправосудного приговора). Всю собранную информацию фискалы обязывались направлять на рассмотрение того судебного органа, в подведомственности которого находилось обличаемое лицо. Примечательно, что в качестве срока давности по преступлениям, выявляемых фискалами, — по ст. 10 закона от 17 марта 1714 г. — устанавливался 1700 год. Тем самым, как уже неоднократно отмечалось в историко-правовой литературе, фискальская служба стала первым в нашей стране органом надзора за соблюдением законности. Между тем, наряду с функцией надзора, законодатель придал фискальской службе еще три не менее важных линии компетенции. Во-первых, для установления события преступного деяния фискалы получили — по закону от 5 марта 1711 г. — никогда прежде не закреплявшееся нормативно право осуществлять, в современном понимании, оперативнорозыскную деятельность («тайно надсматривать»)250. Во- вторых, в ст. 4 закона от 17 марта 1714 г. и в ст. 2 гл. 42-й Воинского устава от 30 марта 1716 г. оказалась специально прописана обязанность должностных лиц фискальской службы заниматься «взысканием» [выяснением обстоятельств] так называемых «безгласньх дел» — то есть тех, по которым отсутствовали челобитчики-заявители251. В-третьих, по закону от 5 марта 1711 г. обер-фискал обязывался «позвать» того, кто «неправду учинит пред Сенат, и тамо его обличать». Сходным образом, «проведывать и доносить и при суде обличать» предписывалось — уже всем фискалам — в ст. 4 закона от 17 марта 1714 г. Что же до военных фискалов, то им было вменено в обязанность «предъявлять улику» в суде, согласно ст. 1 Дополнения Регламента Кригскомиссариата 1712 г., и «доносить и при суде обличать», согласно ст. 3 гл. 42-й Воинского устава от 30 марта 1716 г. Иными словами, помимо общего надзора, законодатель возложил на фискальские органы полномочия инициировать уголовные дела и собирать по ним доказательства, а также выступать с обвинением в суде от имени государства (показательно, что означенные полномочия фискалов так и не были дополнительно регламентированы в последующем процессуальном законодательстве). Тем самым, можно со всей определенностью констатировать, что отечественная фискальская служба с самого начала стала органом еще и уголовного преследования252. Нет сомнений, что именно в лице обязанных «взыскивать» «безгласные дела» фискалов Российское государство впервые начало играть активно-инициирующую роль в уго ловном судопроизводстве253. Соответственно, с учреждением фискальской службы пресекалась рассмотренная выше протянувшаяся со времен Киевской Руси традиция, по которой государство самоустранялось от выявления преступлений254. Вместе с тем, появление фискалов в судах в качестве обвинителей по инициированным им делам явило собой первый шаг на пути перехода от розыскного типа уголовного процесса к состязательному — публично-искового вида (по классификации А. В. Смирнова), при котором функцию обвинения выполняют обособленные от суда государственные органы255. Необходимо отметить, что, стремясь нацелить фискалов преимущественно на обнаружение «безгласных» преступлений против интересов службы и одновременно не желая усиливать их роль в судебном разбирательстве, Петр I категорически воспретил фискальским органам вмешиваться в судопроизводство по гражданским делам и по делам частного обвинения. Как предписывалось в особом именном указе от 24 апреля 1713 г., «ведатца челобитчику с ответчиком самим... а фискалом до того дела нет»256. В развитие этой линии в ст. 4 базисного для гражданской фискальской службы закона от 17 марта 1714 г. было внесено более общее установление о запрете фискалам вступать в любые дела, «глас о себе имеющим». Идентичный запрет для военных фискалов законодатель зафиксировал в ст. 3 гл. 42-й Воинского устава от 30 марта 1716 г.257 Для обеспечения эффективной деятельности фискальских органов законодатель предусмотрел как меры материального стимулирования (получение фискалами доли от взысканных в судебном порядке штрафов), так и упомянутую независимость фискалов от региональной администрации. С той же целью — повысить качество работы фискалов — допускалась и всесословность в подборе фискальских кадров. В данном случае у настроенного глубоко продворянски Петра I, по всей видимости, возобладали прагматические соображения. В самом деле, фискал из «шляхетства» мог вызвать меньше доверия у крестьян и посадских, а значит, терял возможность полноценно «тайно надсматривать». Расчет царя на создание эффективного органа надзора и уголовного преследования на первых порах безусловно оправдался. По мере укомплектования фискальских штатов в судебные органы буквально хлынул поток разоблачительной, хотя и не однородной по значимости и достоверности информации. Фискалы извещали о фальсификации документов в Поместном приказе и об укрывательстве от службы недоросля Евдокима Кишинского (который из страха попасть в армию «и имя свое переменил, и называетца Федором»), о небрежном хранении запасов провианта в Козельске и о взятках солигалицкого коменданта258. Случалось, в фискальских доношениях речь шла о глубоко драматических событиях. Вот, например, что сообщали фискалы Великого Устюга в августе 1712 г. о бесчинствах подьячих и солдат, направленных для сбора податей в Устюжский уезд: «.Они, подьячие и солдаты, приехав в волости и указов соцким [сотским] не объявя, бьют без милости и тиранскими муками мучат: вешают в дыбы и на козле плетми свинцовыми бьют и огнем стращают. И в церковной трапезе батожьем и на козле бьют ругателски, руки и ноги и зубы ломают. И многих жен за власы волочили и нагих девиц водили, также многих жен блудным воровством силно бесчестили.»259. Особенно значительных результатов фискальская служба добилась (вполне в соответствии с замыслом Петра I) в выявлении преступных деяний представителей государственного аппарата260. Именно фискалы «проведали» о махинациях служащих Мундирной канцелярии (имевших последствием закупку для армии огромной партии негодных сапог, рубах и камзолов), разоблачили группы казнокрадов в Военном приказе и в Санкт-Петербургской губернской канцелярии. При этом, не ограничиваясь «уличанием» госслужащих низшего звена, фискалы нередко инициировали уголовное преследование и весьма могущественных сановников. Так, по материалам, добытым «товарищем» [заместителем] обер-фискала провинциал-фискалом А. Я. Нестеровым, началось расследование грандиозного «подрядного» дела, большинство фигурантов которого составляли лица из высшего руководства страны (включая самого «полудержавного властелина» А. Д. Меншикова)261. Неслучайно в собственноручно написанной преамбуле к закону от 25 января 1715 г. Петр I удовлетворенно констатировал, что «фискалы непрестанно доносят не точию на подлых [низких], но и на самыя знатныя лица без всякой боязни...»262. Как представляется, столь успешная — поначалу — деятельность фискальской службы обуславливалась, главным образом, той поддержкой, которую фискалы получили в ши роких слоях населения. Совершенно очевидно, что без содействия десятков и сотен явных и тайных помощников было немыслимо собрать такой внушительный объем информации о нарушениях закона, как это удалось фискальской службе в 1710-е гг. В свою очередь, это содействие объяснялось тем, что фискалы в те годы явились для «бедных и угнетенных» «оградой и щитом против их притеснителей»263. Не вызывает сомнений, что в условиях второго десятилетия XVIII в. именно представители фискальских органов ответили вопиющей потребности массы трудового люда в хоть какой-то защите от произвола и злоупотреблений чиновников и прочих «сильных персон». Петр I уделял сведениям, полученным от фискалов, большое внимание. В 1713 г. царь даже вступил в переписку с наиболее активно проявившим себя на фискальском поприще упомянутым провинциал-фискалом А. Я. Нестеровым. Сенаторам, замедлившим рассмотрение дел по фискальским доношениям, будущий император пригрозил в июле того же 1713 г. смертной казнью264. Будучи глубоко впечатлен открывшейся, благодаря до- ношениям фискалов, картиной упадка законности в стране и стремясь как-то выправить ситуацию, Петр I предпринял в 1712-1715 гг. ряд экстраординарных мер уголовноправового, уголовно-процессуального и организационного характера. Что касается тогдашних новаций в области уголовного права, то их рассмотрение заведомо выходит за рамки настоящей работы. Стоит лишь отметить, что серией законов — от 24 апреля 1713 г., от 25 августа 1713 г., а также от 24 декабря 1714 г. — была беспрецедентно усилена ответственность за преступления против интересов службы (в первую оче редь, за взяточничество, казнокрадство и злоупотребление должностными полномочиями в форме неуказных сборов)265. Так, закон от 24 декабря 1714 г. явился наиболее жестким нормативно-правовым актом, направленным против взяточничества, изданным в России за XV-XIX вв266. Сами же вышеназванные преступления оказались — согласно законам от 24 апреля 1713 г. и от 25 августа 1713 г. — отнесены по существу к категории государственных267. Переходя к обзору изменений в судоустройстве, в первую очередь следует отметить, что в 1712 г. царь воссоздал Расправную палату, которая вошла теперь в структуру Правительствующего Сената. Заполучив (как и ее предшественница XVII в.) единственную функцию — отправление право судия, палата была призвана оттянуть в свое производство и обеспечить скорейшее разрешение основной массы восходивших в Сенат судебных дел. Осуществить «безволокитное» разбирательство таковых дел Правительствующий Сенат не имел возможности по объективным причинам — занимаясь в приоритетном порядке вопросами управления (особенно финансового). Состояла Расправная палата из двух сенаторов и четырех особых «расправных судей» (позднее их число было увеличено до пяти). Круг ведения «новой» Расправной палаты детально регламентировался в сенатском указе от 4 сентября 1713 г.268 Согласно названному указу компетенция палаты (почти зеркально отразившая судебные полномочия Сената) определялась двояко. С одной стороны, Расправная палата выступала в качестве апелляционной инстанции по отношению к губернским канцеляриям и имевшим судебные функции центральным органам власти, с другой — осуществляла «розыски и протчее управление по доношениям фискалским». Вопрос о том, какие именно инициированные фискальской службой уголовные дела рассматривались палатой, оказался совершенно обойден в предшествующей историкоправовой литературе. Исходя из буквы указа от 4 сентября, можно понять, что предполагалось судебное разбирательство палатой всего объема подобных дел. Однако, насколько можно видеть по архивным материалам, на практике в Расправ- ную палату поступали три категории дел, инициированных фискальской службой. Во-первых, в палату — по представлению обер- фискала — восходили доношения местных фискалов, которые были или проигнорированы губернаторами, или же касались их самих (возможность направления таковых доношений в Сенат специально оговаривалась в ст. 8 закона от 17 марта 1714 г.). Во-вторых, в Расправную палату принимались до- ношения как самого обер-фискала, так и его «товарищей». Наконец, в-третьих — доношения московских фискалов и провинциал-фискалов. Что же до новаций 1712—1715 гг. в области уголовного судопроизводства, то, как видится, именно ознакомление с доношениями фискалов побудило Петра I издать весьма примечательный закон от 23 октября 1713 г. В данном законе (исходно написанном, кстати, собственноручно царем) закреплялось право любого жителя нашей страны — «от первых даже до земледелцоф [крестьян]» — извещать о «грабителях народа» (то есть о преступной деятельности представителей государственного аппарата) непосредственно монарха269. Согласно закону от 23 октября сообщившего истину доносителя ожидало невиданное вознаграждение — все имущество виновного и даже его чин. Со стороны организации противодействия должностной преступности закон от 23 октября 1713 г. знаменовал попытку верховной власти опереться в таковом противодействии на широкие слои населения270, фрагментарно восстановить древний механизм обратной связи между подданными и государем. Со стороны же процессуальной появление закона от 23 октября 1713 г. означало складывание — конечно, в качестве вариативного — особого порядка судопроизводства по делам о «граблении народа». По силе закона, носитель верховной власти оказывался, с одной стороны, в роли инициатора уголовного преследования, а с другой — в роли судьи, либо непосредственно выносившего приговор, либо утверждавшего приговор, вынесенный тем органом правосудия, в который он направил соответствующее дело. Подобный порядок входил в безусловное противоречие с закрепленной в охарактеризованном выше законе от 2 февраля 1700 г. линией на укрепление инстанционности в судопроизводстве. Вместе с тем, нельзя не отметить и несомненную преемственность закона от 23 октября 1713 г. с законом от 2 февраля 1700 г. Ведь именно в законе от 2 февраля 1700 г. впервые формально закреплялось — хотя и в расплывчатой форме — право российских подданных обращаться напрямую к монарху с сообщением о преступлении. При этом в законе от 23 октября 1713 г., с одной стороны, была внесена гораздо более четкая формулировка касательно права на обращение такого рода, а с другой — речь шла об ином круге преступлений (в законе 1700 г., стоит напомнить, говорилось о праве извещать государя об особо важных государственных преступлениях). Между тем, линия закона от 2 февраля 1700 г. об уведомлении верховной власти о государственных преступлениях также нашла продолжение в законодательстве 1713 года. В законе, изданном 23 декабря 1713 г., подданным дозволялось сообщать лично царю о таких «традиционных» государственных преступлениях, как умысел на «государское здоровье», оскорбление «высокомонаршей чести», бунт и измена271. В данном случае можно констатировать синхронность в развитии тенденций в уголовном и в уголовно-процессуальном законодательстве: вышеотмеченное отнесение преступлений против интересов службы к категории государственных произошло почти одновременно с установлением единого особого порядка судопроизводства по всем делам подобного рода. Стремление Петра I организовать всесословное противодействие должностной преступности получило дальнейшее воплощение в законе от 25 января 1715 г.272 Именно в этом законе оказались сформулированы знаменитые «три пункта», содержавшие составы особо тяжких преступлений, о подготовке или совершении которых только и допускалось извещать напрямую монарха. В первых двух пунктах — почти в полном соответствии с законом от 23 декабря 1713 г. — фигурировали «традиционные» государственные преступления: посягательство на жизнь самодержца, измена и бунт. В третьем пункте речь шла о казнокрадстве. Иной особый порядок судопроизводства был предусмотрен в том же 1715 г. по части дел о взяточничестве (каковое Петр I посчитал в тот момент несколько менее общественно опасным, нежели хищение казны). Согласно закону от 11 июня 1715 г. население призывалось «без всякого страха» сообщать о фактах взяток со стороны командированных должностных лиц (переписчиков, сборщиков и наборщиков)273. Соответствующие заявления предписывалось направлять хотя и не верховной власти, но и не в суды первого звена, а в Сенат или же губернаторам. Впервые закрепленный в законе от 23 октября 1713 г. особый порядок судопроизводства по делам о преступлениях против интересов службы сохранялся до издания закона от 19 января 1718 г., по которому из вышеприведенного списка 1715 г. был, по существу, исключен третий пункт (что также знаменовало и свертывание политики всесословной борьбы с «грабительством народа»)274. Глубоко примечательно, что в проект Уложения 1723-1726 гг. было внесено (в подготовленную в октябре 1723 г. статью 42 гл. 2-й кн. 1) законодательное предположение о допустимости извещать непосредственно монарха именно по первым двум пунктам закона от 25 января 1715 г. В качестве альтернативы заявление по этим пунктам предписывалось подавать в канцелярию Сената275. В итоге особый порядок судопроизводства по «традиционным» государственным преступлениям (по первым двум пун ктам закона от 25 января 1715 г.) просуществовал до самого конца XVIII в.276 Остается добавить, что на практике охарактеризованный особый порядок судопроизводства по делам о «презрении должности» оказался, по всей очевидности, малоэффективным. В условиях 1710-х гг. было, конечно, нереально обеспечить — возможное разве что в удельные времена — широкое личное участие правителя в поддержании законности в стране. Как представляется, именно воспоминания об имевших место в 1713—1716 гг. попытках самому заняться разбирательством доношений о «грабителях народа» побудили Петра I эмоционально высказаться в собственноручно написанной преамбуле к закону от 19 декабря 1718 г. о том, что «кому бьют челом [царю], одна персона есть, и та коликими воинскими и протчими несносными трудами объята... И хотя б и таких трудов не было, возможно ль одному человеку за так многими усмотрить, воистинну не точно человеку, ниже ангелу, понеже... где присутствует, инде его нет.»277. Завершая обозрение изменений в отечественном уголовном судопроизводстве первой половины 1710-х гг., осуществленных под влиянием деятельности фискальской службы, остается упомянуть о зарождении такой стадии досудебного производства, как предварительное расследование. Зарождение это было связано с необходимостью скорейшего рассмотрения дел, инициированных фискальскими органами против высокопоставленных должностных лиц. Проблема заключа лась в том, что эффективное отправление правосудия по делам подобного рода заведомо осложняло два обстоятельства: служебный статус подсудимых и структурная неотделенность тогдашних судебных органов от органов управления. Думается, что, приняв во внимание именно эти обстоятельства, Петр I и пошел на создание подчиненных непосредственно верховной власти чрезвычайных органов, призванных еще до суда изобличить виновного (либо установить непричастность к делу невиновного), сформировать доказательственную базу, достаточную для проведения «безволокитного» судебного разбирательства. Первым российским органом предварительного расследования необходимо признать канцелярию под руководством гвардии майора М. И. Волконского. Названная канцелярия была учреждена именным указом от 25 июля 1713 г. для работы на территории Архангелогородской губернии по рассмотрению обвинений, выдвинутых вице-губернатором А. А. Курбатовым против обер-комиссара Д. А. Соловьева, а устюжскими фискалами — против комиссара С. М. Акишева278. В именном указе от 25 июля 1713 г. говорилось о том, что М. И. Волконскому надлежало произвести исключительно досудебное разбирательство обвинений против архангелогородских администраторов, а затем доставить само дело и тех, «которые тому делу будут виноваты», в Санкт-Петербург. В остальном деятельность М. И. Волконского никак не регламентировалась с процессуальной стороны — кроме закрепления за ним права самостоятельно принимать решения о пытке подследственных. Из текста указа от 25 июля 1713 г. было неясно также, что за инстанция должна была впоследствии выносить приговор по делу: монарх, Сенат или же какое-то иное судебное присутствие. Нельзя сказать, что канцелярия М. И. Волконского вовсе не имела предшественников. Самый беглый взгляд на историю отечественной судебной системы XVII в. позволяет констатировать очевидное типологическое сходство между следственной канцелярией М. И. Волконского и теми возглавлявшимися «сыщиками» сыскными экспедициями («приказами сыскных дел»), которые направлялись в предшествующем столетии либо для борьбы с разбоями, либо для поиска беглых, либо для аналогичного разбирательства обвинений, выдвинутых против местных администраторов279. Другое дело, что, в отличие от канцелярии М. И. Волконского, сыскные экспедиции XVII в. подчинялись направившим их приказам, а также обладали судебными полномочиями. Кроме того, в дореформенный период (особенно с 1640-х гг.) время от времени Боярской думой учреждались временные комиссии и для исключительно досудебного разбирательства резонансных (по современной терминологии) уголовных дел. Впрочем, канцелярия М. И. Волконского отличалась и от этих предшественников. Дело в том, что названные комиссии расследовали главным образом единичные дела по государственным преступлениям280. Вслед за канцелярией М.И. Волконского, в 1714-1715 гг. возникли еще три подобные следственные канцелярии — ведения В. В. Долгорукова, И. Н. Плещеева и И. С. Чебышова. Каждая из них осуществляла предварительное следствие по фиксированному кругу дел, главным образом инициированных фискальской службой. К примеру, основанная в июне 1714 г. канцелярия гвардии подполковника В. В. Долгорукова вела следствие по упомянутому выше «подрядному» делу. Несколько позднее подобные канцелярии стали, с легкой руки Петра I, именоваться «маэорскими» (майорскими). Не образуя еще целостной системы, не имея еще нормативной основы деятельности (каковая лишь в самом общем виде регламентировалась в кратких учредительных актах), эти кан целярии исподволь утверждали стадию предварительного расследования в российском уголовном процессе. Теперь стоит коснуться вопроса о развитии в 1711— 1716 гг. системы местных и центральных административносудебных органов. Что касается центральных органов, то эта часть государственного аппарата пришла в те годы в несомненный упадок281. Аллегорически выражаясь, в характеризуемый период система центрального управления превратилась в непрерывно и хаотически перестраиваемое здание, в котором полуосыпавшиеся конструкции старинных приказов соседствовали с поспешно возводимыми сегментами невиданных ранее канцелярий и комиссариатов. Как бы то ни было, основная часть и унаследованных от старомосковских времен приказов, и новоучрежденных канцелярий сохранила в первой половине 1710-х гг. судебную компетенцию. При этом для тогдашних центральных органов в полной мере осталась свойственна прежняя «судебная чересполосица». Правда, формат этой «чересполосицы» стал заметно иным, нежели в XVII в. — вследствие проведения I губернской реформы. Поскольку губернаторы подчинялись сначала непосредственно верховной власти, а с 1711 г. — Сенату, приказы, канцелярии и комиссариаты, во-первых, начали выступать исключительно в качестве суда первого звена, а во-вторых, сохранили подсудность преимущественно по кругу лиц. Остается рассмотреть те изменения, которые произошли в первой половине 1710-х гг. в организации местного суда. Из числа значимых таких изменений можно отметить два. Первое изменение было связано с начавшимся в 1712 г. факультативным, но широким введением новой административно-территориальной единицы — провинции. Как убедительно показал М. М. Богословский, главы провинций — обер-коменданты — получили в том числе и су дебные полномочия, причем обер-комендантская канцелярия стала выступать по отношению к уездной комендантской канцелярии в качестве суда второго звена282. Второе изменение в местном судоустройстве последовало в связи с учреждением, по именному указу от 28 января 1715 г., еще одной новой административно-территориальной единицы — доли — во главе с ландратом, которая заменила как древние уезды, так и «новоманерные» провинции (а ланд- ратские канцелярии заменили собой, соответственно, прежние комендантские и обер-комендантские канцелярии)283. Как установил опять-таки М. М. Богословский, наряду с административными функциями, просуществовавшие с 1715 по 1719 год ландратские канцелярии обладали еще и функциями судебными284. Исходя из сведений, приводимых М. М. Богословским, можно заключить, что ландратские канцелярии являлись судом первого звена, приближаясь по объему судебных полномочий (подобно своим предшественникам — комендантским канцеляриям) к суду общей юрисдикции. Стоит оговорить, правда, что из подсудности ландратских канцелярий (в отличие от комендантских) с самого начала, согласно именному указу от 28 января 1715 г., было изъято посадское население285. Кроме того, достойно упоминания, что в 1713 г. законодатель несколько повысил статус ландрихтеров. Согласно ст. 3 именного указа от 24 апреля 1713 г. ландрихтеры выводились из-под юрисдикции губернаторов и переходили в подсудность непосредственно Сената286. При всем этом, исходя из буквы той же ст. 3 указа, ландрихтеры по-прежнему подчинялись губернаторам в административном отношении. Нельзя не отметить, наконец, что, наряду с введением в 1713 г. охарактеризованного выше особого порядка судо производства по делам о государственных преступлениях и преступлениях против интересов службы, Петр I предпринял в первой половине 1710-х гг. также и противоположные по направленности усилия по укреплению инстанционности в судопроизводстве. 17 марта 1714 г. был издан закон, согласно которому подача челобитных — при отказе в правосудии или же при вынесении неправосудного приговора — могла осуществляться жителями страны только последовательно, строго в соответствии с тогдашней иерархией судебных органов287. В итоге в законе от 17 марта 1714 г. оказалась зафиксирована четырехзвенная судебная система: комендантская канцелярия — губернская канцелярия — Правительствующий Сенат — самодержец. Показательно, что в данной конструкции вовсе не фигурировали центральные органы власти: в 1714 г. законодатель уже не рассматривал их в качестве целостного звена судебной системы288. Показательно, что в подписанном Петром I того же 17 марта 1714 г. ином законодательном акте — неоднократно упомянутом «Указе о фискалах и о их должности и действии» — схожий инстанционный порядок устанавливался и для взаимодействия с судами фискальских органов. Согласно ст. 8 «Указа.» городовым фискалам предписывалось подавать доношения в комендантские и обер-комендантские канцелярии, провинциал-фискалам — в губернские канцелярии, а обер-фискалу — в Правительствующий Сенат или же царю. Обращение фискала в какой-либо вышестоящий судебный орган категорически воспрещалось289. Между тем, на исходе 1714 г. Петр I еще раз вернулся к проблеме укрепления инстанционности в судопроизводстве. 8 декабря 1714 г. был издан закон, в котором вновь запрещалось прямое обращение как к монарху, так и в Прави тельствующий Сенат. Характерно, что в названном законе дополнительно прописывалось такое основание для переноса дела в вышестоящую инстанцию, как затягивание судебного разбирательства на срок более полугода («когда в полгода не вершат»). Не менее примечательно, что в законе от 8 декабря 1714 г. — в отличие от закона от 17 марта 1714 г. — среди должностных лиц, обладавших судебными полномочиями, оказались упомянуты обер-коменданты, а также ландрихтеры290.
Еще по теме § 4. Судоустройство и судопроизводство России в 1711-1716 гг. Учреждение фискальской службы. Законы 1713-1715 гг. об особом порядке судопроизводства по делам о преступлениях против интересов службы: