2. Судопроизводство в Русском централизованном государстве (XV-XVU вв.)
В разделах Судебника 1497 г. имелось много новых положений, регламентировавших характер процесса. Так, в Судебнике вводилась новая форма процесса - следственный, инквизиционный или розыскной процесс. В то же время по-прежнему применялся и состязательный или обвинительный процесс. При розыскном процессе уголовное дело возбуждалось и в случае отсутствия иска по инициативе судебных органов. Кроме того, во время проведения следствия допускалось использование особых средств - обыска и пытки. Применение новой формы процесса было обусловлено усилением вмешательства государства в осуществление правосудия. Важно подчеркнуть, что в Судебнике 1497 г. впервые в истории российского законодательства стороны процесса подразделяются на истцов и ответчиков. Так, в ст. 49 упоминается ответчик в качестве участника процесса и регламентируются его взаимоотношения с послухом1. В данном Судебнике также получила дальнейшее развитие система доказательств. В качестве бесспорного доказательства признается собственное признание обвиняемого. Изменилась также и сущность свидетельских показаний. В Судебнике 1497 г. понятие “послуха” определялось как свидетель доброй славы обвиняемого, а также очевидец совершенного преступления. В Судебнике данное совмещение не всегда четко и последовательно регламентировано. К важному нововведению необходимо отнести и то, что “послухом” теперь мог быть и холоп. В качестве доказательства допускалось “поле”, т.е. судебный поединок. Как и прежде, победившего в бою суд признавал правым, а участника, который не явился на поединок или сбежал с него - прожравшим. Проведение поединка достаточно подробно регламентировалось в Судебнике 1497 г. Поединку обязательно предшествовало крестное целование, даже в том случае если сражались не истец и ответчик, а их представители (“наймиты” или “полев- щики”). Следует отметить, что “поле” в качестве доказательства допускалось преимущественно по тем уголовным делам, которые не затрагивали интересов государства. Обычно организацией “поля” занимались окольничий, дьяк и неделыцик. Если же стороны примирялись до начала уже заявленного поединка, тогда с них взыскивалась лишь пошлина в пользу судей: боярина и дьяка, а полевая пошлина, предназначавшаяся для организаторов поединка, не взималась. В случае примирения во время поединка взыскивалась особая пошлина в пользу неделыцика (“вязчее”), составлявшая примерно 20-24 деньги. «Поле в эпоху Судебников еще общеупотребительно; оно происходит, - писал М.Ф. Владимирский-Буданов, - между истцом и ответчиком, послухом и стороной и между послухами одной сто роны при разноречии их»58. Примером использования поля может служить дело об убийстве ямского старосты Ивана Дерягина, рассматривавшееся в 1539 г. судом наместника Устюжского уезда. В совершении преступления подозревался его односельчанин Тренька Дружкин. В качестве истца выступала вдова погибшего старосты Арина Дерягина. Послух Ефим Косогоров свидетельствовал, что дней за пять до обнаружения трупа увидел Треньку Друж- кина недалеко от реки с окровавленным топором в руках и что тот велел ему об этой встрече никому не рассказывать. Однако после того, как наместник счел показания свидетеля недостаточными, Арина Дерягина попросила применить “поле” для окончательного выяснения истины. Важно отметить, что перед началом сражения окольничий предложил сторонам помириться. Однако они отказались это сделать и их привели к присяге - крестному целованию. “После того с огороженной площадки удалились все, - отмечал П.П. Кащенко, - кроме Треньки и Аринкина наймита - Обдорки”, которые “были вооружены дубинами-ослопами”59. В результате боя победу одержал наймит Арины Дерягиной, сломав подозреваемому ключицу. В принятом решении говорилось: “за душегубство ямщика Комарицкого стана Треньку Дружкина осудить, а женку ямского старосты Аринку Дерягину оправдать”60. Кроме того, осужденный должен был уплатить 4 руб. Арине Дерягиной и 1 руб. в качестве компенсации долга погибшего. В приговоре определялись также следующие пошлины: “наместнику взять с Треньки с рубля по два алтына, да дьяку восемь денег”; “окольничему полтина да доспех, а дьяку четверть, а неделыцикам полтина и вясчего (пошлина за отмер) четыре алтына”61. Следует особо отметить, что православная церковь выступала против “поля”, считая убившего своего противника душегубцем. Как известно, “поле” применялось лишь в исключительных случаях, при недостатке других доказательств. “В Московском государстве сохранились, - как отмечал П.П. Кащенко, - только три испытания: поле, присяга и жребий”62. О применении первых двух мы уже говорили. Что касается жребия, то он применялся иногда вместе с присягой. Обычно его использовали в решении споров между русскими и иностранными купцами о займе денег. Жребий бросали, как правило, для того, чтобы выяснить, кому присягать первому. Иллюстрацией такого спора может служить дело, рассматривавшееся в 1560 г. судной палатой Кремлевского дворца при участии большого количества людей. Суть его заключалась в следующем: английский купец Генрих Лан задолжал русскому купцу 600 руб. Однако он требовал с него 1200 руб. В результате обсуждения вопроса стороны согласились на уступки. Английский купец готов был уплатить 700 руб. Однако русский купец требовал больше. Тогда судьи решили провести жребий. Они взяли два шарика из воска, на которых были указаны имена истца и ответчика, и попросили одного из зрителей положить их в шапку, а другого вынуть правой рукой один из них. Таковым оказался шар с именем английского купца. В результате принятого судом решения, как свидетельствовал об этом Генрих Лан, ему пришлось заплатить “600 рублей, из коих вычли в казну десятую долю за вину истца, а народ славил правосудие небесное и честность купцов английских”1. Судебник 1497 г. придает большее, нежели прежнее законодательство, значение формальной стороне рассмотрения дела, определяя порядок оформления и выдачи судебных актов: правой грамоты (протокола судебного разбирательства и решения), докладного списка (протокола заседания первой судебной инстанции), передававшегося в вышестоящую инстанцию для рассмотрения доклада, отпускной грамоты (об отпуске холопа на свободу по решению суда). Характеризуя судебный процесс Московского государства, М.Ф. Владимирский-Буданов отмечал: «Отношения установляются посредством «челобитной», «приставной памяти» и «срочной»: первая определяет границы спорного права, вторая - к какому судье идти (что, впрочем, в московскую эпоху не следует понимать в строгом смысле при общем государственном распределении подсудности); третья определяет срок явки (который также уже зависит не от договора сторон, а от усмотрения судьи, так что иногда сроки наметывают силой)»2. В Судебнике была предусмотрена также и отмена неправильного решения судьи, хотя в нем и не различалась судебная ошибка и неправый суд. Так, в ст. 19 указывалось: “Ино та грамота не в грамоту, а взятое отдати назад, а боярину и диаку в том пени нет, а исцем суд с головы’’1. Другими словами, в том случае, когда имело место неправильное решение судьи, то сторонам предоставлялось право для повторного рассмотрения дела, т.е. допускался —! 1 Цит. по: Кащенко П.П. Суд в Московском государстве. - М., 1920. - С. 37. 2 Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. - М., 2005. - с- 732-733. 3 Российское законодательство Х-ХХ веков. - М., 1985. - Т. 2. - С. 56. апелляционный пересмотр дела в вышестоящей судебной инстанции. Очевидно в качестве таковой выступал великий князь. Необходимо подчеркнуть, что введение института апелляционного судопроизводства несомненно способствовало повышению авторитета суда и утверждению превосходства центральных судебных органов над местными. Тем не менее важно отметить, что в Судебнике 1497 г. еще не указывались различия между неправым судом и судебной ошибкой, а также не устанавливалась ответственность судьи за вынесение неправильного решения. Сам процесс апелляции был обозначен термином “пересуд”, который включал в себя соответствующую форму пересмотра дела, а также специальную пошлину. В предшествовавший период инстанционные отношения между судебными органами отсутствовали, так как великий князь, являвшийся единым источником судебной власти, лишь временно делегировал свое право суда другим служилым лицам. Однако уже в XV в. появляются, как указывалось выше, две инстанции: 1) центральный суд, представленный судом великого князя и Боярской думы; 2) местный суд, включавший прежде всего суд наместников и волостелей. В XVII в. обозначается и третья инстанция - приказы, ведавшие судебными делами. “Судебник 1550 года оказывается, - как отмечает В.И. Власов, - мягче первого в следующих отношениях: первая кража с поличным вела к смертной казни лишь при облиховании по обыску виновного в ней и, кроме того, при сознании его с пытки, а вторая кража - только при сознании с пытки”63. Необходимо отметить, что многие приказы осуществляли правосудие в качестве суда первой инстанции. В то же время, губные и земские власти, а также воеводы некоторых крупных приграничных городов получали право безапелляционного суда. Дела могли переходить из низших в высшие инстанции по докладу и по жалобе, что получило наименование, как уже говорилось выше, “пересуд”. Апелляция возникала в результате жалобы на умышленное неправосудие или допущение ошибок со стороны судьи. В Московском государстве господствовала территориальная подсудность. Однако до 1550 г. лица служилого класса не подчинялись суду местных воевод. Это объяснялось не сословным положением, а их личной и служебной зависимостью от великого князя. После создания земских учреждений подсудность земских судов ограничивалась тяглыми лицами. С возникновением воеводского управления за первыми остался только один низший род дел, а суду воеводы подлежали все остальные дела, подведомственной ему территории. Следует отметить, что из общей территориальной подсудности были исключены дела священнослужителей, подлежавшие рассмотрению церковным судом. Кроме того, некоторые служилые лица также освобождались по отдельным делам от местной подсудности. Так, например, стрельцы в провинциях подлежали по гражданским делам суду своих голов, по преступлениям низшего порядка - суду местных воевод, а по остальным преступлениям - суду губных властей. Если преступник и потерпевший являлись стрельцами, то в рассмотрении дела вместе с воеводой должен был Участвовать и голова стрельцов. Нечеткое определение границ подсудности первоначально приводило к созданию общих судов, т.е. фактически в рассмотрении дела должны были участвовать судья г__, „ - истца и судья ответчика. Однако затем общий суд (“суд вопчей”) сохранился только для рассмотрения дел между духовенством и светскими лицами, а также дел между жителями различных уделов. “К этим судам прибегали, - писал С.В.Юшков, - в тех случаях, когда истцы или ответчики подлежали суду разных феодалов (например, истец, живший в боярской вотчине, должен был судиться у своего боярина, а ответчик был монастырским человеком и его судьей был игумен данного монастыря)”64. К такого рода делам можно отнести и “Дело судное по тяжбе о селище Поповском”’. Истец Ондрейка Пелепелкин обвинял жителя селища Поповского Сенку в том, что созданный 50 лет назад на великокняжеской земле населенный пункт был отнесен к церковным землям. Данное дело рассматривал писарь великого князя всея Руси Ивана Васильевича Константин Григорьевич Заболотский. После заслушивания доводов сторон, были опрошены девять свидетелей, являвшихся старо- жильцами данного селища. В конечном итоге суд Ондрейку Пелс- пелкина “обвинил, потому что с той земли молчал митрополичим пятдесят лет и князю великому о той земле не бивал челом, и ста- рожилци его за поле не поимались, и присудил ту землю митрополиту к его селу, к Бисерову”65. В случае, когда происходило нарушение территориальной подсудности, создавались суды, в составе которых судья истца не имел права принимать участие вместе с судьей ответчика, а лишь направлял пристава, который должен был присутствовать при рас- смотрении данного дела. При этом встречные иски рассматривал тот же судья. Важно отметить, что в середине XVII в. было окончательно установлено, что право суда теперь принадлежало судье ответчика. Тем не менее, В.И.Власов подчеркивает: “Анализ источников, содержащих некоторую практику судопроизводства XV- XVII вв., позволяет утверждать о нередком отходе от требования осуществлять правосудие справедливо, рассуждать по делам правильно”66. В Московском государстве особое “внимание отводилось, - как отмечает И.А. Исаев, - преступлениям, о которых было заявлено: “слово и дело государево”, т.е. в которых затрагивался государственный интерес”67. Кроме того, в ходе судебного разбирательства широко применялись пытки. П.П. Кащенко приводит в качестве примера дело о кодовстве, суть которого заключалась в следующем: известный “лихой” человек, вор и разбойник Сенька Косой, которому за совершение ряда преступлений полагалась смертная казнь через повешение, решил использовать возможность оттянуть исполнение приговора и попытаться бежать. Для этого ему необходимо было перед казнью сообщить о попытке покушения на царя. Когда 30 мая 1675 г. его и еще двоих осужденных в цепях и с деревянной колодкой на шее вывели из Спасских ворот на Красную площадь, он закричал громким голосом: “слово и дело”. После этого его доставили к боярину в Сыскной приказ, которому он поведал о том, что слышал от Марфушки, дочери слепой Феньки Марковой, лечившей людей разными травами и снадобьями, что ее мать якобы передала постельнице Дарье Ломакиной, имевшей доступ к почи вальням царя Алексея Михайловича, “два кусочка вощечку и велела прилепить”, а где конкретно он об этом не знал'. Об этом сразу же доложили государю, который поручил князю Никите Ивановичу Одоевскому допросить их с применением пыток. Так как постельницу Дарью Ломакину не удалось разыскать, в Сыскной приказ были доставлены Марфушка, ее знакомая Оринка и Фенька. После того, как очная ставка с Сенькой Косым не дала результата начали применяться пытки. Использовалась дыба, прижагали огнем спину и ноги. Сенька Косой, инициировавший данное дело, не выдержал их и умер. Пытки в отношении Феньки, Оринки и Марфушки продолжались два дня. Первые две сознались в совершении вменяемых им деяний, а Марфушка “ничего не показала против свое матери”68. Осужденным дали возможность в течение пяти дней восстанавливаться в колодной после пыток, а затем привели в Сыскной приказ, где в присутствии князя Н.И.Одоевского дьяк зачел судебное решение. В соответствии с ним Феньку приговорили к смертной казни (“сжечь в срубе”), Оринку- “бить на козле нещадно и сослать в сибирские города и вечное житье”, Марфушку - “бить батогами нещадно и сослать в дальний городок на Вятку”69. Важно отметить, что царь Алексей Михайлович “с решением о Марфушке не согласился и дочь Феньки, Марфушку, в ссылку ссылать не указал, а велел тое Марфушку освободить, она-де в том деле “очистилась кровью” (на трех пытках ни в чем не призналась)”70. Приговор и его исполнение может приобретать, как отмечал М.Ф. Владимирский-Буданов, форму «нерешительного приговора», когда возникают противоречия в доказательствах. В то же время, «если нет собственного признания, но обыск «лихует» обвиняемого, то этот последний, вместо следовавшей ему казни, заключается, - указывал он, - в тюрьму пожизненно...; если же на обыске одобрят, то обвиняемый дается на чистую поруку с записью, «что ему впредь не красти и неразбивати»...»71. В целом к концу рассматриваемого периода в связи с усилением верховной государственной власти в России число судебных инстанций увеличилось до трех: 1) местные суды; 2) приказы; 3) суд Боярской думы. Кроме того, расширилось применение розыскного процесса с использованием пыток, появился политический сыск (“облихование”, “слово и дело государево”), получили также распространение полицейские функции.