§ 2. Кризисные явления в сфере правосудия в России XVII в.
Завершая рассмотрение особенностей дореформенного судоустройства и судопроизводства, необходимо отметить, что в России XVII в. в принципе отсутствовала система специальной подготовки в области юриспруденции (как и вообще какие-либо нормативно закрепленные квалификационные требования к должностным лицам административносудебных органов). Наибольшими же знатоками права в те времена являлись, несомненно, дьяки и подьячие — канцелярские служащие приказов и воеводских изб — «сметливые мужики, хорошо усвоившие путем практики технику дела» (по точному выражению С. Б. Веселовского172) — да еще частным образом представлявшие интересы сторон в судах стряпчие и «люди, которые за делы ходят»173. В общем, как афористично заметил еще в 1899 г. Г. Ф. Шершеневич, в допетровской России «были законоведы в лице дьяков и подьячих, но не было образованных юристов»174. Впрочем, целенаправленно правоведению не учили и подьячих. Собравшая уникальные сведения о профессиональном обучении канцелярского персонала во второй половине XVII в. Н. Ф. Демидова не выявила никаких упо минаний касательно изучения будущими приказными хотя бы основ действовавшего законодательства175. Остается добавить, что почти монопольными знатоками юриспруденции упомянутые дьяки и подьячие становились вовсе не случайно. Дело в том, что для подавляющего большинства населения допетровской России законы были попросту недоступны. За исключением Уложения 1649 г. (опубликованного, правда, в том же 1649 г. двумя тиражами подряд176 и специально разосланного по приказам и воеводским избам), ни один нормативный правовой акт не издавался в XVII в. типографски. Тогдашняя правовая пропаганда сводилась к зачитыванию наиболее важных законов на городских площадях и торгах — что заведомо исключало сколько-нибудь прочное усвоение содержавшихся в них норм даже непосредственными слушателями177. Основной же массив законодательных материалов продолжал, как и во времена Русской Правды, бытовать в письменном виде, откладываясь в доступном лишь весьма ограниченному кругу лиц текущем делопроизводстве органов власти178. Все это — и нечеткость порядка восхождения дел по инстанциям, и пассивная роль государства в выявлении преступлений и инициировании уголовного преследования, и хаос в законодательстве, и отсутствие специального образования у лиц судейского корпуса, и низкая правовая культура населения — влияло на ход судопроизводства, разумеется, негативным образом. Кроме того, обрисованные явления способствовали процветанию волокиты и взяточничества, которые еще более снижали эффективность функциониро вания дореформенной судебной системы. На рассмотрении этих язв допетровской юстиции имеет смысл остановиться несколько подробнее. Что касается проблемы широкой подкупаемости государственных служащих, то здесь к исходу XVII в. в нашей стране сложилось весьма своеобразная правовая ситуация179. В эпицентре данной ситуации находился «посул» (заодно с его разновидностями «поминками» и «почестью»). Представляя собой добровольное частное вознаграждение должностному лицу, имевшее (как обосновал Ю. Г. Алексеев) изначально безусловно легальный характер, посул начал исподволь, но необратимо криминализовываться в XV веке180. Процесс таковой криминализации завершился, как известно, в Судебнике 1497 г., согласно ст. 1, 33 и 38 которого получение посула безвариантно воспрещалось181. В XVII в. позиция законодателя стала менее однозначной. С одной стороны, в Уложении 1649 г. посул как таковой не подвергся запрещению. Согласно нормам, закрепленным в статьях гл. 10-й, 21-й и 25-й Уложения, должностные лица подлежали уголовной ответственности, только если принятие посула обусловило совершение ими иных преступных деяний (от вынесения неправосудного приговора до служебного подлога)182. С другой стороны, во множестве нормативных правовых актов второй половины XVII в. (будь то присяга дьяков 1653 г. или многочисленные воеводские наказы) посул безоговорочно возбранялся183. Характерно, однако, что запрет на получение «чистых» посулов не сопровождался в XV-XVII вв. какими-либо санкциями. С 1670-х гг., наряду с посулами, в отечественном законодательстве время от времени начал употребляться и термин «взятка»184. Как явствует из контекста нормативных правовых актов и материалов судебной и административной практики, взятка исходно означала частное вознаграждение должностному лицу, получение которого было сопряжено с вымогательством. К примеру, докладывая результаты служебной проверки, дьяк А. А. Курбатов писал в марте 1700 г. главе Оружейной палаты Ф. А. Головину, что подьячий Тихон Беляев «с клятвой говорил, что взятков... наглостию своею никаких не бирывал, а что, по давней обыклости... ему давали в почесть, то он приимал»185. Как бы то ни было, сложившаяся законодательная невнятица привела к тому, что принятие посулов стало в XVII в. de facto легальным явлением. Никоим образом нормативно не регламентированный посул прочно укоренился как в центральных (как убедительно показала Н. Ф. Демидова), так и в местных административно-судебных органах (как не менее убедительно показали Б. Дэвис, П. В. Седов и Г. П. Енин)186. Дело дошло до того, что расходы на подкуп должностных лиц всех уровней стали открыто фиксироваться в финансовой документации. Так, 6 января 1665 г. монастырский стряпчий Аввакум Прокофьев внес, как ни в чем не бывало, в расходную книгу запись о том, что подьячему приказа Костромской четверти Григорию Емельянову было дано «от очные ставки от записки с беглым Кирилова монастыря крестьянином с Левкою Софоновым... рубль 16 алтын да дьяку Миките Патрикееву рубль»187. Внушительная по тем временам сумма досталась двоим приказным просто за надлежащее оформление протокола очной ставки! В общем, как удрученно констатировал игумен Троицкого Телетова монастыря Ефрем в письме к архиепископу Александру от 22 января 1699 г.: «.без дарственного воздаяния не может Москва делать никаких дел»188. Никак не менее острой в XVII в. являлась проблема волокиты (о многовековой борьбе с каковой уже упоминалось выше). Исчерпывающе точно старомосковскую волокиту охарактеризовал в 1915 г. Н. Я. Новомбергский: «Она представляла собой сложную вязь злоупотреблений власти, безза стенчивых и безбоязненных ухищрений ответчиков и удушливой громоздкости самого механизма процедуры.»189 Современники воспринимали приказную волокиту весьма негативно. «Мы, холопи твои, волочимся за судными делами на Москве в приказех лет по пяти и по десяти и болше, и по тем судным делам, нам, холопем твоим, указу [решения] нет. И мы, холопи твои, с московские волокиты вконец погибли.» — буквально вопияла группа дворян в коллективной челобитной, направленной царю Михаилу Федоровичу 3 февраля 1637 г.190 Свидетельств подобного рода сохранилось множество. Нельзя сказать, чтобы тогдашний законодатель оставался равнодушным к отмеченной проблеме. Напротив, в Уложении 1649 г. была введена даже уголовная ответственность за умышленное — с целью вымогательства посула — затягивание решения судебного дела или административного вопроса. Согласно ст. 16 гл. 10-й Уложения виновным в таком преступлении грозило значительное денежное взыскание в пользу потерпевшего челобитчика, а также телесное наказание191. Но все было тщетно. Волокита в России никак не истреблялась. В целом же вышеизложенную ситуацию замечательно емко обрисовал А. С. Пушкин. В черновых записях к так и не завершенной «Истории Петра», характеризуя предрефор- менное время, поэт отметил: «Законы. неопределенны, судьи безграмотные. Дьяки плуты»192. Итак, нельзя не констатировать, что к исходу XVII в. отечественное правосудие оказалось в состоянии упадка. Осознание таковой ситуации законодателем нашло отражение, прежде всего, в преамбуле закона от 21 февраля 1697 г. об отмене в судах очных ставок и в подготовленной на еe основе преамбуле проекта именного указа от 27 февраля 1700 г. о введении в действие нового Уложения193. Составители названных актов не пожалели темных красок, дабы обрисовать бедственное положение российской юстиции (правда, преимущественно в сфере гражданского судопроизводства): закон от 21 февраля 1697 г. ... В судех и в очных ставках от истцов и ответчиков бывает многая неправда и лукавство, и ищут многие истцы исков своих, затевая напрасно, также и ответчики в прямых искех отвечают неправдами ж, составными вымыслы своими и лукавством, хотя теми составными затейными ответы прямых исков напрасно отбыть, забыв страх божий. А иные истцы и ответчики, для таких же своих коварств и неправды, нанимают за себя в суды и в очныя ставки свою братью и боярских людей ябедников и составщиков же, воров и душевредцов. И за теми их воровскими и ябедническими и составными вымыслы и лукавствам в вершенье тех дел правым и маломочным людем во оправдании чинится многая волокита и напрасные харчи, и убытки, и разорения, а винным, что довелось, по его великого государя указу и по Уложенью, учинить указ, от того отбывател- ство и продолжение, а ябедни- проект именного указа от 27 февраля 1700 г. ... Да на Москве и в горо- дех ему, великому государю, священного и мирского чину люди бьют челом неправдою, и идут истцы исков своих, затевая напрасно, а ответчики в прямых искех отвечают неправдою ж, составными своими вымыслы, хотя теми составными ответы прямых исков напрасно отбыть. А иные истцы и ответчики, для таких же своих коварств и неправд, нанимают за себя в суды и в очные ставки всяких чинов людей ябедников и со- ставщиков, воров и душевред- цов. И за теми их воровскими и ябедническими и составными вымыслы и лукавствы в вершенье дел правым и маломошным людем чинитца многая волокита и напрасные харчи, и убытки, и разорения, а винным, что довелось, по его великого государя указу и по Уложенью, чинить указ, отбывателства и продолжение. . ком и ворам поживки. . Что и говорить, кризис был очевиден. Судебная система России определенно нуждалась в обновлении. Между тем, хотя «ябедники» и «душевредцы» осложняли ведение процессов все больше по гражданским делам, первый шаг в сторону судебных преобразований Петр I сделал в направлении уголовного судопроизводства.