XIII. МОЖЕТ ЛИ ПРИРОДА ДУШИ ПОМОЧЬ НАМ ПОСТИЧЬ ПРИРОДУ БОГА?

Я бываю готов рассердиться, когда вижу Лукреция, утверждающего, будто та часть души, кою именуют духом, разумом (animus), расположена в срединной части груди79, а другая ее часть, проводящая ощущения, распространена по всем остальным частям тела.

Сколько сект, сколько фантазий, сколько химер! На что можно опереться при подобном раздоре гипотез, чтобы с этой ступеньки подняться до бога? Могу ли я сделать такой приступкой душу, которую я не знаю, и подняться от нее к созерцанию высшей сущности, которую хотел бы познать? Природа моя, которую я не понимаю, не дает мне в руки никакого орудия для отыскания всеобщего принципа — того принципа, между которым и мной лежит столь обширная и глубокая пропасть.

XIV. КРАТКИЙ ОБЗОР ТЕОРИЙ ДУШИ С ЦЕЛЬЮ ДОСТИЧЬ, ЕСЛИ это возможно, КАКОГО-ТО ПОНИМАНИЯ ВЫСШЕГО ИНТЕЛЛЕКТА

Если слепому позволено на ощупь отыскивать свой путь, потерпите, мой Цицерон, пока я сделаю еще несколько шагов в этом хаосе, опираясь на вашу руку. Доставим себе прежде всего удовольствие бросить взгляд на все существующие системы.

Я — тело, души [esprit] же не существует.

Я — душа, и не существует тел.

Я обладаю в своем теле духовной душой.

Я — духовная душа, обладающая своим телом.

Моя душа — итог моих пяти чувств.

Моя душа — шестое чувство.

Моя душа — непознанная субстанция, сущность которой — мышление и чувство.

Моя душа — часть вселенской души.

Души не существует вообще.

Когда я просыпаюсь от всех этих грез, голос моего слабого разума мне говорит, хотя я и не знаю, откуда этот голос исходит:

Я — тело, души же не существует. Это мне кажется весьма грубым. Едва ли я могу быть уверен, что ваша речь «Pro lege Manilia»80 есть всего лишь результат отклонения атомов.

Когда я подчиняюсь распоряжениям моего военачальника и другие повинуются моим приказам, волеизъявления моего генерала и мои собственные исходят вовсе не от тел, приводящих другие тела в движение по законам этого последнего. Рассуждение — не звук трубы. Команда отдается мне разумом, и разумом же я повинуюсь. Это изъявление воли, это воление, кое я исполняю, не есть ни куб и ни шар, оно не имеет формы и не содержит в себе ничего материального.

Существуют лишь души, но не тела. Такое положение весьма изысканно и тонко: если этому верить, материя — всего лишь призрак! Но достаточно поесть и попить или почувствовать удар камня по кончику пальца, чтобы поверить в материю.

Я обладаю в своем теле духовной душой. Как! Я? Я — шкатулка, в коей должно помещаться существо, не занимающее никакого места? Я, протяженный, должен быть футляром иепротяженного существа? Я — обладатель чего-то такого, что никто никогда не видит, не осязает, о чем нельзя иметь ни малейшего представления, никакой идеи? Конечно, великая дерзость — похваляться обладанием такого сокровища. И как я способен им обладать, если все мои идеи столь часто являются ко мне вопреки моей воле во время бодрствования и во сне? Забавный хозяин своих идей — существо, постоянно обуздываемое ими.

Духовная душа владеет моим телом. Это — еще более дерзко со стороны души: она может сколько угодно приказывать моему телу остановить быстрый ток своей крови, выправить все свои внутренние движения — тело никогда ей не повинуется. Она владеет весьма непокорным живым существом.

Моя душа — итог всех моих чувств. Это очень трудно понять, а значит, объяснить. Звук лиры, касание, запах, вид, вкус африканского или персидского яблока, по-видимому, имеют мало общего с доказательством Архимеда; я не вижу доподлинно, каким образом действующее во мне первоначало может оказаться следствием пяти других первоначал. Я мечтаю понять это, но не понимаю здесь ничего ровным счетом. Я способен мыслить без носа; я могу мыслить без вкуса, без зрения, и даже если я утрачу чувство осязания. Таким образом, моя мысль не является результатом того, что может быть у меня постепенно отнято. Я признаю, что не льщу себя мыслью, будто я имел бы идеи в том случае, если бы всегда был лишен всех моих пяти чувств; но меня не убедят в том, что моя мыслительная способность — следствие пяти объединенных потенций, поскольку я продолжаю думать и тогда, когда теряю их одну за другой.

Душа — шестое чувство.

Моя душа — непознанная субстанция, чья сущность заключена в мышлении и чувстве. Это почти возвращает нас к идее: душа — шестое чувство; однако при по- добном предположении она скорее модус, акциденция, способность, а не субстанция.

Непознанная — согласен, но с тем, что душа — субстанция, не могу согласиться. Если бы она была субстанцией, ее сущностью были бы чувство и мысль, подобно тому как сущность материи — протяженность и плотность. В этом случае душа непрерывно бы чувствовала и мыслила, подобно тому как материя всегда плотна и объемна.

Между тем достоверно известно: мы не всегда мыслим и чувствуем. Надо быть до смешного упрямым, чтобы утверждать, будто в глубоком сне, когда мы даже не грезим, мы имеем идеи и чувство. Субстанция, утрачивающая свою сущность в течение половины своего существования, — это нечто надуманное, просто — химера.

Душа моя — часть вселенской души. Такое утверждение более возвышенно. Идея эта льстит нашему самолюбию; она делает нас богами. Часть божества — также божество, подобно тому как часть воздуха — это воздух или капля океана имеет ту же природу, что и сам океан. Однако забавное это божество, рождающееся между мочевым пузырем и прямой кишкой, проводящее девять месяцев в состоянии абсолютного небытия, появляющееся на свет без какого бы то ни было знания, без какой бы то ни было активности и остающееся на целый ряд месяцев в таком положении; часто оно выходит из этого состояния лишь для того, чтобы навеки исчезнуть, и живет лишь для того, чтобы совершать всевозможные проступки.

Я вовсе не столь заносчив, чтобы почитать себя частью бога.

Но что поставим мы на ее место? Движение, ощущения, идеи, волеизъявления и т. д. каждого индивида. Однако откуда возьмутся эти ощущения, идеи, волеизъявления в организованном теле? Да от его органов; они будут обязаны своим существованием высшему разуму, одушевляющему всю природу: разум этот должен был дать всем добротно устроенным живым существам способности, кои мы можем именовать душою; и мы обладаем потенцией мыслить, не имея души, как мы имеем потенцию производить движения, не будучи этим движением сами.

Кто знает, не более ли других систем такая система достойна бога? Представляется, что ни одна из систем не отдает нас более верно в руки божии. Но признаюсь, я опасаюсь, как бы эта система не превратила человека в простой механизм. Давайте исследуем эту гипотезу и подвергнем ее критике, как все остальные.

XV. ИССЛЕДОВАНИЕ ВОПРОСА, НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ТО, ЧТО ИМЕНУЮТ ДУШОЙ, СПОСОБНОСТЬЮ, ПРИНИМАЕМОЙ ЗА СУБСТАНЦИЮ

Я обладаю даром слова и интонации; таким образом, я членораздельно разговариваю и пою; однако во мне вовсе не живет существо, являющееся артикуляцией и пением. Так не вполне ли вероятно, что, обладая ощущениями и мышлением, я не имею скрытого во мне существа, являющегося одновременно и ощущением, и мыслью, или чувственной мыслью, именуемой душой?

Мы ступаем при помощи ног, мы хватаем руками, мы мыслим и желаем головой.

Все части тела восприимчивы к ощущениям; для чего же искать иную субстанцию в моем теле, которая чув- ствовала бы вместо него? Зачем прибегать к химере, когда я усматриваю реальность?

Но, скажут мне, протяженности недостаточно для получения ощущений, а также идей. Этот булыжник протяжён, но он не чувствует и ие мыслит. Да, но вот тот, иной, кусок организованной материи обладает ощущением и даром мысли, Я совершенно не постигаю, с помощью какого искусства движения, чувства, идеи память и рассуждение умещаются в этом кусочке организованной материи, но я это вижу и сам для себя являюсь тому доказательством.

Еще менее я постигаю, каким образом движение, чувство, идеи, память и рассуждения образуются в непротяженном существе, простом, каковое представляется мне равнозначным нулю. Я никогда не лицезрел такие простые существа, да и никто их не видел; иег никакой возможности составить себе о них хоть малейшее представление; они не являются необходимыми; они — продукт воспаленной фантазии. Еще раз: весьма бесполезно их допускать.

Я — тело, и это устройство моего тела, эту способность передвигаться и двигать другие тела, способность чувствовать и рассуждать я получил от разумной и необходимой потенции, одушевляющей природу. Именно здесь я расхожусь с Лукрецием. Вам же остается нас с ним рассудить. Скажите мне, что ценнее — верить ли в незримое, непостижимое существо, рождающееся и умирающее вместе с нами, или верить в то, что мы являемся всего лишь обладателями способностей, дарованных нам необходимым великим бытием?