Раздел первый О СРАВНЕНИИ, СТОЛЬ ЧАСТО ДЕЛАЕМОМ МЕЖДУ АТЕИЗМОМ И ИДОЛОПОКЛОНСТВОМ

Мне кажется, что в «Энциклопедическом словаре» не опровергается с достаточной силой мнение иезуита Ришома относительно атеистов и идолопоклонников, поддерживавшееся некогда святым Фомой, святым Григорием Назианским, святым Киприаном и Тертуллианом.

Вот основа этого спора, представленная в достаточно ярком свете иезуитом Ришомом и ставшая еще менее состоятельной из-за того способа, каким Бейль хотел ее укрепить.

«У двери дома стоят два портье. Их спрашивают: „Можно видеть вашего господина?44 — „Его нет дома",— отвечает один. „Он там,— говорит второй,— но он занят изготовлением фальшивой монеты, заключением лживых контрактов, производством кинжалов и ядов, чтобы погубить тех, кто не выполнил его замыслов"». Атеист напоминает первого из этих портье, язычник — второго.

* Смотри статьи «Себялюбие», «Атеизм и теизм» настоящего «Словаря», а также Символ веры теистов (Сборник за 1768 год) и Письма Меммия к Цицерону (Сборник за 1771 год).— Примеч. Вольтера.

Ясно, что язычник оскорбляет божество более тяжким образом, чем атеист».

С разрешения отца Ришома, а также Бейля — суть вопроса заключена совсем не в этом. Чтобы первый портье походил на атеиста, ему вовсе не нужно говорить: «Моего господина нет дома», ему надо сказать: «У меня нет господина; тот, кого вы считаете моим господином, не существует; мой собрат — глупец, раз он вам говорит, что месье занят составлением ядов и заточкой кинжалов ради убийства тех, кто выполнял его волю».

Итак, Ришом рассуждал очень скверно, а Бейль в своих несколько расплывчатых рассуждениях забылся настолько, что оказал Ришому честь довольно неудачно его прокомментировать.

Плутарх, по-видимому, изъясняется значительно лучше, предпочитая людей, уверяющих, будто не существует Плутарха, тем, кто утверждает что Плутарх — человек нелюдимый. Что за дело ему, действительно, если станут говорить, будто его не существует? Однако для него очень важно, чтобы не оскорбляли его репутацию. Но не так обстоит дело с верховным бытием.

Плутарх пока не задевает истинного вопроса, подлежащего рассмотрению. Речь не идет здесь о том, кто более оскорбляет верховное бытие — тот, кто его отрицает, или тот, кто искажает его обличье: ведь лишь путем откровения можно узнать, оскорблен ли бог пустыми прениями о нем людей.

Философы, даже не помышляя об этом, почти всегда впадают в вульгарное представление, предполагая, что бог ревнив к своей славе, что он гневлив, мстителен, и создавая риторические построения вместо реальных идей. Интересным объектом для всего мира является вопрос о том, не лучше ли ради блага всего человечества допустить бога воздающего, бога-мстителя, вознаграждающего за незаметные добрые дела и карающего за тайные преступления, чем не допускать никакого бога.

Бейль ограничивается тем, что приводит все образцы бесчестья, приписываемые мифами античным богам; его противники отвечают ему ничего не значащими общими местами; сторонники Бейля и его противники сражались, почти всегда не сталкиваясь между собой непосред- ственно. Все они согласны, что Юпитер был волокитой, Венера — бесстыдницей, Меркурий — плутом; но не это, как мне кажется, следует выяснять: надо отличать «Метаморфозы» Овидия от древней римской религии. Весьма достоверно, что у римлян никогда не было храмов, посвященных Меркурию-плуту, Венере-срамнице и волоките Юпитеру.

Бога, коего римляне именовали Deus optimus, такі- mus96 (милостивейший, величайший), они не считали способным подбить Клодия2 на связь с женой Цезаря, а Цезаря на то, чтобы быть любовником царя Нико- меда 3.

Цицерон не упоминает даже о том, будто именно Меркурий подбил Верреса4 ограбить Сицилию, хотя, согласно мифу, Меркурий похитил коров Аполлона.

Поэтому не следует говорить, будто религия Нумы бесчестила божество. Итак, долгое время шли диспуты о химере, а это случается слишком уж часто.

Далее, задают вопрос, может ли сохранить свое существование народ, состоящий из атеистов. Как мне представляется, следует различать народ в собственном смысле этого слова и сообщество философов, стоящее над народом. Весьма верно, что в любой стране население нуждается в крепкой узде; и если бы Бейль распоряжался хотя бы пятьюстами или шестьюстами крестьян, он не обошелся бы без провозглашения пред ними существования бога — карающего и воздающего. Но Бейль не сказал бы этого эпикурейцам — людям богатым, влюбленным в спокойный досуг, культивировавшим все социальные добродетели, и особенно дружбу, избегавшим сложностей и опасностей общественных дел, ведшим, наконец, приятный и невинный образ жизни.

Мне кажется, на этом — что касается общества и политики — спор должен быть окончен.

Что же касается абсолютно диких народов, то, как мы уже сказали, их нельзя считать ни атеистами, ни теистами. Спрашивать у них об их вере — все равно что спрашивать, за Аристотеля они или за Демокрита: они ничего этого не знают; они не более атеисты, чем перипатетики. Однако можно настаивать; можно сказать: они живут в обществе и лишены бога; итак, можно жить в обществе и без религии.

В этом случае я бы сказал, что волки тоже живут таким образом и сборище варваров-людоедов, какими вы их считаете, не есть общество; я всегда буду спрашивать вас, желаете ли вы, чтобы, когда вы одолжите деньги кому-нибудь из членов своего общества, ваши должники, а также прокурор, нотариус и судья оказались людьми, не верующими в бога?