Обращаясь к Канту

Лучший ответ на этот вопрос, считает Мамардашвили, дал Платон: искра вспыхивает в душе и дает жизнь идее. Иными словами, мы постигаем идею интуитивно. Обращаясь к Канту, он думает о неисчерпаемых возможностях и творческой силе разума. «Откуда берется идея вечной жизни?» — спрашивает он. Или другой пример: ни часть машины, ни все ее части вместе взятые не могут дать нам идеи этой машины. Идея должна возникнуть в разуме. Ни наш жизненный опыт, ни цепь эмпирических причин не способны объяснить, откуда берутся идеи.

Выдвигая этот тезис, Мамардашвили повысил голос — единственный раз за три дня наших бесед.

Я подумал, что, принимая Канта, Мамардашвили расставался тем самым с марксистским реализмом. Мы много говорили об этом, и, хотя я так до конца и не понял его позиции, она представилась мне примерно такой: Маркс попытался установить здравую, то есть диалектическую, взаимосвязь между идеальным и реальным факторами действительности. Социальная действительность воздействует на сознание, а сознание в свою очередь оказывает влияние на действительность. Но в ходе идейных баталий и особенно при большевиках элемент идеального в философии Маркса оказался подавленным. И чтобы вернуться к Марксу и вновь открыть этот элемент идеального, нужно было проделать долгий и мучительный путь через заросли ложных интерпретаций.

Для Мамардашвили это означало, что идеи возникают в имманентной структуре сознания; наш разум — это активный орган, который конструирует образы мира; разум проецирует намерения на опыт и преобразует данные сенсорного опыта в идеи. Это значит, говоря более конкретно, что сознание способно превосходить пределы непосредственных реальных обстоятельств. Так, в самые мрачные дни сталинской эпохи Мамардашвили в библиотеке Московского университета читал Канта. Уже тогда он понимал, что сознание дает ему меру свободы, которая не допускалась государством, и способность формулировать свои собственные представления о мире. Тогда Мамардашвили начал сознавать то, что позже сформулировал гораздо более ясно; в частности, в лекции в Институте философии Академии наук он заявил: «Философ не может не чувствовать себя своеобразной точкой пересечения общественных состояний и тенденций.

2 Мамардашвили М.К. Проблема сознания и философское призвание. «Вопросы философии». М.. 1988, № 8, с. 47.

Проще говоря, Мамардашвили призывал к интеллектуальной свободе перед лицом Советского государства, призывал к интеллектуальной честности перед лицом склеротической марксистской диалектики.

Философия свободы и сознания Мамардашвили, как я заметил в беседе с ним, сходна с философией французского экзистенциалиста Жана Поля Сартра. Он ответил, что это неудивительно. Сартр начал как феноменолог — представитель школы, корни которой уходят в философию Канта. Для Сартра, как и для Канта, и, конечно, для Мамардашвили: поскольку мы обладаем сознанием, постольку мы способны подвергать сомнению социальное бытие, отрицать его или выходить за его пределы. Поэтому мы всегда отделены от мира объективной реальности той границей свободы, которая делает будущее открытым. Как заявил Мамардашвили в том же выступлении в Институте философии: «Мой путь есть прямой отрезок, восстановленный из моей души, по которому я не могу не идти. И никто не имеет права заставить меня сойти с этой прямой». Как говорит Зевс в пьесе Сартра «Мухи»: «Стоит лишь свободе зажечь свет в сердце человека, как боги становятся бессильны против него».