Лиз Варлоу — альтистка Лондонского симфонического оркестра и лауреат престижной премии Фринка. Лиз родилась в Англии, в Бирмингеме, начала играть на альте в возрасте восьми лет; была награждена двумя стипендиями в Королевском колледже музыки и получила множество наград. Коллеги-музыканты описывают ее как очень тонкого музыканта, развившего в себе чувство музыки до высочайшего уровня. Что отличает ее от других музыкантов? Лиз Варлоу — совершенно глухая. Ее слух начал ухудшаться в возрасте шестнадцати лет; к девятнадцати — она полностью перестала слышать; причину болезни так и не установили. Тем не менее она не утратила выдающегося музыкального таланта и профессионализма исполнения. Как же Варлоу играет, если ничего не слышит? «А как люди вообще играют? — спрашивает она. — Я знаю, как извлекать звуки, и знаю, какой звук получится. Исполнитель с “нормальным слухом” делает то же самое. Они извлекают звук и проверяют его на слух. Если нота взята неправильно, ее уже не исправишь. Благодаря слуховой памяти, отработанной технике и здоровому чувству юмора я справляюсь со всеми профессиональными ситуациями и не нахожу глухоту серьезным препятствием». Эвелин Гленни — одна из лучших перкуссионисток мира. Она награждена орденом Британской империи, поэтому носит титул ка- валерственной дамы. Гленни гастролирует по разным странам, давая потрясающие концерты. Ее виртуозное исполнение пользуется огромной популярностью, многочисленные альбомы продаются миллионными тиражами, она удостоена множества профессиональных наград, в том числе премии Грэмми. Ее постоянно приглашают провести мастер-классы. Эвелин Гленни тоже глухая. Она полностью потеряла слух к двенадцати годам — как раз когда у нее обнаружили музыкальные способности. Она продолжала развивать их вопреки обстоятельствам, хотя большинство людей считают наличие этой функции слухового аппарата обязательным для реализации музыкального таланта. Подобные примеры противоречат логике. Как может глухой человек стать выдающимся музыкантом? Достижения Лиз Варлоу и Эвелин Гленни демонстрируют виртуозную гибкость и приспосабливаемость человеческого рассудка. Именно эти качества лежат в основе уникальных способностей человека — творческих и новаторских. Жизнь в двух мирах Одно из основополагающих представлений современной философии о мире заключается в том, что мы живем в двух разных мирах. Один мир существует независимо от нас — это мир материальных объектов, событий, других людей. Он был до нашего рождения, и, если все сложится хорошо, продолжит свое существование и после того, как нас не станет. Есть и другой мир, который возможен лишь благодаря нашему существованию, — мир сознания, ощущений и чувств человека. В этом мире, по выражению шотландского психиатра Роналда Лэйнга, есть только одни отпечатки1. Он начинается с нашим рождением и заканчивается с нашей смертью. Первый из миров мы делим с другими людьми, второй не делим ни с кем. Осознание разницы между нашим и внешним миром знаменует важный этап в развитии личной самоидентификации. Каким образом мы стали воспринимать окружающий мир так, как воспринимаем? Откуда мы знаем, что он действительно существует в реальности, а не только в нашем представлении? Как мы выходим за пределы своего сознания? Философов Просвещения беспокоила мысль, что внешний мир совсем не такой, каким кажется, и даже, что его совсем нет. Один из самых последовательных философов этого направления — епископ Джордж Беркли (1685-1753). Согласно его идеалистическим взглядам, весь материальный мир — всего лишь идея в сознании Бога. Известный острослов доктор Сэмюэл Джонсон (1709-1784) высмеял идеализм Беркли. Один из сторонников епископа, нападая на Джонсона с упреками, заявил, что теорию Беркли «нельзя просто взять и отшвырнуть». Джонсон подошел к ближайшему булыжнику и, пнув его, сказал: «Вот так я и ее отшвыриваю». Джонсону, как и многим людям, было очевидно, что даже философы-идеалисты продолжают жить в этом мире и даже ходят в лавку за покупками, несмотря на всю свою неуверенность в его существовании. Внешний мир, может быть, и иллюзия, но в повседневной жизни мы вовсе так не считаем. Мы принимаем как данность, что люди и вещи вокруг настоящие и предстают перед нами одними и теми же. Какими бы мучительными ни были эти вопросы для философов, они будут проблемами только в том случае, если считать их таковыми. Большую часть времени мы проживаем свою жизнь с так называемым естественным отношением к ней2. Пока некоторые философы XVII-XVIII веков пытались выбить из голов людей уверенность в существовании материального мира, новая генерация ученых предприняла попытку подчинить этот мир человеку. Как заметил Бертран Рассел (1872-1970), научное мировоззрение состоит не просто в отвержении философских сомнений, оно скорее иллюстрирует, что в обыденной жизни мы считаем очевидными многие вещи, которые при более внимательном исследовании оказываются полны явных противоречий. Как человек преодолевает пропасть между двумя мирами?3