В индустриальных обществах почти всем средним школам свойственна одна и та же иерархия дисциплин, которая все чаще стала проникать и в начальные школы. На вершине находятся математика, языки и естественные науки; несколько ниже расположены гуманитарные науки: история, география, социальные предметы, а также физическое обучение; в самом низу расположилось искусство. В разных видах искусства существует и своя, внутренняя, иерархия: рисование и музыка обычно имеют более высокий статус, чем театральное искусство и танцы. Ни в одной стране мира нет школьной системы, в которой ежедневно преподавали бы танцы в качестве обязательной дисциплины, как, скажем, математику. От иерархической лестницы дисциплин зависит решение очень многих вопросов: количество часов, выделяемых на тот или иной предмет; является ли предмет обязательным или факультативным и для кого именно; входит ли предмет в основной курс обучения или преподается после занятий; включен ли предмет в тесты на проверку академических способностей — все это крайне важно для полемики, ведущейся на государственном уровне, на тему повышения стандартов. Совет Европы представляет собой межправительственную организацию со штаб-квартирой в Страсбурге; он объединяет как государства Евросоюза, так и многие бывшие страны социалистического блока. Я работал в Совете Европы, и частью моей деятельности было комплексное исследование образовательных систем в двадцати двух странах5. Кому-то ведь нужно это делать. В системах образования, исследованных мной, есть много различий и много общего. В каждой из них искусство находится на задворках школьной программы. Большинство систем включают в учебный план рисование и музыку; очень немногие учат театральному искусству и крайне редко танцам. Эта закономерность повторяется в США, Канаде, Мексике, Центральной и Южной Америке и во многих регионах Азии. Фактически, почти повсеместно. Каковы бы ни были стандарты, которые желают повысить большинство стран, они, по-видимому, никак не связаны с искусством. Я знаю это по личному опыту учебы в школе. Когда мне было четырнадцать, преподаватель направил меня к директору, заявив, что у меня проблема. Проблема состояла в моем выборе предметов на следующие два года учебы. Мне нравилось рисование, и я собирался продолжать им заниматься. Кроме того, мне хотелось учить немецкий язык. Директор согласился с преподавателем: «Да, у тебя и правда проблемы, Робинсон. Боюсь, не получится совмещать рисование и немецкий». Я был озадачен. Я смотрел фильмы о Германии, и там, как мне казалось, все говорят по-немецки и всюду висят картины. «Нет, — ответил на мой недоуменный вопрос директор, — нельзя совмещать рисование и немецкий здесь, в нашей школе. Они пересекаются по расписанию». Я спросил, что мне в таком случае делать. «На твоем месте, — сказал он, — я остановился бы на немецком». Я спросил почему, и услышал в ответ: такой выбор будет полезнее. Меня это возмутило, но все же я последовал его совету. Я понял бы его, если бы он сказал, что немецкий интереснее, или что у меня склонность к языкам, или что мне это больше подойдет. Но почему немецкий язык полезнее, чем рисование? Я знаю: рисование полезно, особенно в Германии. Языки очень полезны, а рисование нет? Разве это бесполезный предмет? Учебная программа большинства школьных систем кажется разделенной на две широкие группы: полезные предметы и бесполезные. Языки, математика, естественные и технические науки — полезны; история, география, рисование и музыка — нет. При недостатке средств или во время реформ, направленных на повышение стандартов, программы по искусству обычно закрываются. Федеральное правительство США в 2001 году приняло Закон о начальном и среднем образовании (Elementary and Secondary Education Act, ESEA), широко известный под другим названием: «Ни одного отстающего ребенка» («The No Child Left Behind Act, 2001», NCLB). Цели были поставлены следующие: поднять академические стандарты во всех школах; сделать учителей ответственными за успеваемость школьников; повысить уровень подготовки к вступлению в вузы; и укрепить таким образом экономическую конкурентоспособность США. Основные методы должны были интенсифицировать программы стандартных тестов по языкам и математике и увязать полученные результаты тестирования с финансированием школ. Законопроект «Ни одного отстающего ученика» появился в результате межпартийной коалиции; он был разработан серьезными людьми из лучших побуждений принести стране пользу. Их намерения были весьма похвальными. На практике закон не выполнил своего предназначения и подвергся широкой критике за деморализацию учителей и учеников, за насаждение убийственной практики привязки обучения к тестам и за то, что вынуждал школы адаптировать системы тестирования, чтобы избегать финансовых и других проблем. При этом количество бросивших школу учеников и уволившихся учителей принимает пугающие масштабы, а общие достижения в грамотности и математике едва ли сдвинулись с места. В ходе реализации закона в американских школах были финансово обескровлены гуманитарные предметы, связанные с искусством. Согласно одному исследованию6, с тех пор как закон «Ни одного отстающего» вступил в силу, почти половина школьных округов свернули или значительно сократили свои программы искусств и, соответственно, ставки преподавателей. Законодатели не раз заявляли, что уничтожение дисциплин по искусствам не входило в их намерения. Я в этом и не сомневаюсь. Трудно представить, что серьезные политики, собравшись в зале заседаний комитетов конгресса, планируют, как бы сократить побольше учителей музыки, или решают, как бы приструнить учителей танцев, совсем отбившихся от рук. Ущерб искусствам — это лишь побочный эффект. Умы законодателей были заняты дисциплинами, которые находятся на вершине иерархической лестницы. Как сказали бы последователи холистической медицины38, нельзя вылечить септический очаг без учета состояния организма в целом. И яркий пример этого представляет собой закон «Ни одного отстающего» — вот что происходит, когда пытаются решить отдельную проблему вне контекста общей ситуации.