§ 4. Папство.

Не правы ли частично анархисты, объявляя всякую земную власть аморальной?

Конечно, дальнейший их вывод о возможности существования безвластия - детская наивная утопия. Но если согласиться с этим, то это можно отнести только к земной власти, но не той, которая идет от Бога, т.е. не к теократической.

Не лучшие ли властители те, которые не избираются народом, а ставятся самим Богом, т.е. вернее те, которые считают себя ставленниками Бога и отвечают за народ только перед Богом?

Вглядитесь в мумии фараонов, этих божеских ставленников - Сети, Рамзсса и других. Не говорят ли их лица о чувствах, ими владевших, о том, что над каждым из них был только Бог, что только перед Богом они отвечают за вверенный их власти и заботам народ?

Положите на одну чашу весов Борджиа (хотя ои и ие принадлежит средневековью) и других пап-развратников, а на другую всю ту пользу, которую принесли папы, стоявшие выше грубых и жестоких феодалов и нравственно на них влиявшие, и вторая чаша перетянет. Уже один "Божий мир", шедший от папы и удерживавший феодалов от взаимной резни, указывает, в каком направлении могла бы пойти папская власть, если бы ей удалось приобрести всю полноту своей божественной власти над воюющими королями и феодалами. Вне сомнения, такое теократическое интернациональное государство сделало бы возможным уничтожение международной войны больше, чем Лига Наций и ООН.

§ 5.

Самое тяжелое обвинение, бросаемое средневековью, это инквизиция. I-Io и здесь рекорд побивается эпохой Возрождения. Больше всего жертв дает не инквизиция против альбигойцев XIII века, а инквизиция против мара- нов (евреев), протестантов и колдунов XVI и XVII веков. Вообще, ие средние века, а эпоха религиозных войн отличалась нетерпимостью.

Вспомним процесс Абеляра, взгляды которого на Лица Божественной Троицы вне сомнения еретичны. Но ведь устранение его от преподавания нельзя приравнял, к сожжению на костре, например, Сервета и притом кем? - реформаторами-кальвинистами. Согласимся, что в позднейшее средневековье инквизиция обнаруживает крайнюю жестокость. I-Io во время ереси альбигойцев всему христианству грозила страшная опасность. Манихейское учение о двух богах - добром и злом - Ормузде и Арнмаие Заратустры - доводило это дуалистическое мировоззрение до поклонения дьяволу. Другие секты, хотя и правильно осуждавшие Клир, разрушали Церковь, падение которой тогда вело к падению христианства.

Вспомним, что даже кроткий Франциск Ассизский, этот сверх-хри- стианин, согревавший своим телом прокаженного и говоривший проповеди братьям волкам, стоял за решительные меры в борьбе с еретиками.

Нет, если уже кого-либо и обвинять в жестокости, так не средние века, а именно настоящее время, хвалящееся своей гуманностью.

§6. Средневековом вера.

Но, скажете вы, средние века представляют одно заблуждение, они верят в то, во что мы уже не можем верить. Ведь это царство сплошного суеверия и фантастических, не имеющих подсобою почвы образов! Я не намерен сейчас разбирать, что в религиозных представлениях можно считать истинным или имеющим шансы оказаться таковым, и что представляет безусловное заблуждение. Я и здесь пойду по пути, заставляющему многих покоробиться и отвернуться от меня, Я поставлю -жестокий вопрос, ответ на который опять дает заключение в пользу средневековья.

Верно ли то, что человечество было наилучшим именно тогда, когда оно лучше всего знало действительность? Не кроется ли доля правды в том, что говорит Пушкин : "тьмы низких истин нам дороже - нас возвышающий обман".

Впрочем, эта мысль смягчается следующим замечанием.

Неужели вся целиком религиозная мысль только ошибалась? Неужели все это только сплошной призрак и ничего более, в то время как учение Бора о строении атома и все другие учения, друг другу противоречащие, это только чистые истины, так что в учении об общем принципе относительности мы уже окончательно становимся на путь решения основных мировых загадок?

Не содержится ли, наряду с призраками, во всем этом прекрасном мире яэедневековых мысли и чувств нечто еще такое, что неотделимо от призраков и что теперь мы уже не можем принять только вследствие того, что лишились соответствующего органа познания, находящегося при этом более в сердце, чем в голове?

Да и не покажется ли через 1000 лет все то, во что мы так горячо верим, тоже призраками, как теперь нам кажется то, что было предметом веры средневековья?

Но, если это так, то и в средневековых призраках живет истина, и эта неуловимая для нас и утерянная нами истина получает особенно высокую цену, так как за ней идет и высокое чувство и связанная с ним воля, ведущая к подвиг)'.