§ 7. Мистика.

Промежуточным звеном между средневековым религиозным чувством и средневековым разумом-схоластикой стоит средневековая мистика. Она ищет пути, ведущие к соединению с Богом.

Она анализирует последовательно ступени, по которым душа подымается к Богу.

Блаженный Августин дает свою исповедь - историю души язычника, рядом душевных переживаний приходящего к христианской вере.

Ои указывает на то, что люди, удивляясь ширине морей, величине звездного неба и высоте гор, забывают о более интересном и более важном - о том, что находится в душе.

Он является истинным основоположником современной философии с психологией, чуждой и античной мысли, и средневековой мистике Бонавеитуры, Гюго и др., и, наконец, мистике эпохи Возрождения Бёмэ. Таулера и Силезия.

Мистические средневековые эксперименты бесспорно были первыми экспериментами Опытной Психологии. Только средневековье научило человечество изучать душу, которая для античного мыслителя была лишь конгломератом круглых атомов или аристотелевской формой тела, т.е. жизненной силой.

Пусть Бог только призрак. Но и тогда остается великая заслуга за средневековьем. Ведь, во-первых, этот призрак тогда остается все-таки в душе, во-вторых, он дает сильные духовные переживаниям и их анализ дает богатейший материал, относящийся к психологической жизни.

Ведь для психолога совершенно не имеет значения, имеют ли реальную основу переживания - скорбь и радость.

В обоих случаях и скорбь, и радость в равном мере могут входить в лабораторию психологических наблюдений и опытов. И совсем не важно, приводит ли самоуглубление к зрению реально существующего Божества, важно то, что это самоуглубление ведет душу по новому, чуждому античной мысли пути, по пути разнообразных психических переживаний, с которыми переплетаются яркие и смутные образы и понятия.

Пусть средневековье - это только сновидение, но согласитесь, что это сновидение прекрасно, что единичному человеку не суждено видеть таких сновидений. Евангелие - это только начало всей прекрасной драмы, которую продолжает средневековье. Если вся эта драма была во сне, то сон этот оказался для человечества имеющим больше значения, чем бодрствен- ная жизнь настоящего времени, эта жизнь бесполой души старика, отгоняющего от себя прошлое как одно лишь призрачное заблуждение.

§ 8. Искусство.

Тем же высоким чувством охвачена и душа средневекового художника. Никто не будет спорить, что техника средневековья уступает таковой эпохи Возрождения, а тем более современной. В средние века не было ни Рафаэля, ни Репина. Мало похожи на живых людей святые на иконах в их неестественных позах.

Можно ли сравнить Моисея Микелаиджело с раскрашенными деревянными статуями в средневековых храмах? С точки зрения техники средневековье оказывается здесь на очень низкой ступени.

Но возьмите другую мерку.

Во всех этих технически несовершенных художественных творениях следует стараться уловить чувство художника, и если это удается, то открывается дивный мир средневековых переживаний, который светит в упомянутом выше письме Владимира Моиомаха.

Всмотритесь в Троицу и святых Рублева. Творческое воображение этого глубоко верующего художника создавало эти скользящие по облакам фигуры и именно в тех лозах, которые чужды земной жизни, ио в которых они живут в мире божественных сказок, в мире этих легкокрылых ангелов со сказочно неясными и тонкими кистями рук.

И старые школы византийского письма скорее возбуждают религиозное чувство, чем прекрасно выполненные картины Васнецова и Нестерова, к которым, несмотря на гениальность мастеров, ие может уже вернуться погасающее религиозное чувство.

Но есть ли что-нибудь прекрасней готической архитектуры? И именно в ней, а не в скульптуре и живописи, наиболее ярко выявляются средневековые мысль и чувство, возносящиеся вместе с остроконечными колокольнями к небесам, к бесконечности, к Богу.

Вы скажете, что все это очень однообразно, что постоянно повторяется одна и та же мысль. И я согласен с тем, что интеллектуальное содержание здесь бедно. Но Ю1 к богато эмоциональное! Одни и те же слова можно петь на различные мотивы, и одна и та же, даже бедная, мысль может рождать различные полосы чувственных переживаний и связанных с ними образов,

И то же следует сказать о средневековой поэзии. Ведь все те же евангельские проповеди и события повторяются и в молитвах, и в религиозных стихах. Содержание бедно. Но как богат в них мир душевных переживаний!

Христос и Божья Мать являются св. Бернарду, Франциску н другим, ио всякий раз в другом виде.

И в мрачных проповедях св. Бернарда, звучащих как погребальный колокол, и в кротких проповедях Франциска мы слышим разные мотивы, мы улавливаем разные чувства.

В прекрасной средневековой песне "Slabat mater dolorosa'", как и в Троице Рублева, ярко светит средневековая верующая и ищущая подвига душа.

Ярче, чем самое вдохновенное стихотворение настоящего времени, она воскрешает, с одной стороны, на кресте образ подвижника, приносящего себя в жертву идее, с другой стороны - страдающую за сына мать, идущую вместе с сыном на великий подвиг.