В настоящее время в работах, посвященных анализу развития научного знания как многофакторного явления 159, предприняты попытки исследовать сам процесс формирования научной картины мира, его зависимость от положений фундаментальных теорий, от накопления нового эмпирического материала и воздействия мировоззрения. Следует признать, что вопросы об онтологизации понятий теории, о различии и сходстве между теорией и картиной мира, о связи картины мира с социально-культурными характеристиками эпохи160, будучи рассмотрены на материале физических наук, существенно дополняют принятый способ изложения эволюции физической картины мира. Но все это, на наш взгляд, имеет чрезвычайно малое отношение к биологии, к проблеме ее участия в формировании современной научной картины мира. Вряд ли можно представить ситуацию, сложившуюся в биологии, в качестве частного случая той схемы эволюции картины мира, которая разрабатывается на материале физики. Ведь все определения физической картины мира связаны со структурными свойствами объектов. Картина мира рассматривается как обобщенный образ системно-структурных характеристик природы, а проблема развития относится лишь к сфере знания, к изменению наших представлений об этих структурных характеристиках. Это находит отражение и в способах методологического обоснования картины мира. Так, в содержательной работе В. С. Степина, на которую мы ссылались ранее как на наиболее полное и систематическое исследование широкого круга проблем, включающих в себя и проблему картины мира, убедительно показано, что анализ становления физической теории, ее «теоретической схемы», связей этой схемы с картиной мира, с эмпирическим материалом и т. д. предполагает существование особых идеальных объектов — «конструктов», т. е. достаточно однозначно определяемых понятий. Но если попытаться классифицировать совокупность теоретического знания в биологии под углом зрения «конструктов», то, строго говоря, таковых в ней и не найдется. Не может считаться «конструктом» центральное понятие эволюционной теории — понятие естественного отбора, поскольку его содержание не формализуемо. Разночтения в интерпретации содержания понятия естественного отбора и даже эволюции в целом — это не только «издержки» развития теоретического знания, но и отражение несравненно более сложного характера его генезиса, чем это имеет место в других науках о природе. Вряд ли обоснованна надежда на будущее, на расширяющиеся контакты с физикой: биология «не дорастет» до уровня «конструктов», поскольку она постоянно «озабочена» тем, чтобы ее фундаментальные понятия на каждом этапе познания выражали, пусть относительно, историческое время, без которого немыслима жизнь и ее познание. «Конструкт» статичен, хотя и чрезвычайно «удобен в употреблении», с его помощью удается решать лишь отдельные задачи биологического познания, в основном связанные со структурными исследованиями. Мало констатировать, как это зачастую делается, важное различие между физикой и биологией, заключающееся в отношении к принципу историзма. Если физика в своих наиболее фундаментальных принципах, как правило, обходится без исторического времени, без эволюции, то едва ли правомерно рекомендовать биологии в качестве эталона теоретического знания именно физику. Скорее следовало бы вывести из указанного различия все возможные следствия и представить соответственно союз этих наук в виде диалектического взаимодействия. Расхождение в оценке фактора времени не является внешним для биологии, оно так или иначе присутствует в противоположностях структурного и исторического подходов, редукционистского и антиредукционистского способов описания, «физикализма» и «биологизма» в представлениях о характере теоретического знания в биологии. Поэтому биологическое познание в определенной мере реализует также свои собственные запросы, когда использует физическую картину мира как наиболее обобщенную и полную схему знания о системноструктурных характеристиках материи. Но удовлетвориться этим биология не может, она использует идею эволюции в качестве наиважнейшей для понимания сущности жизни. Каким же образом можно использовать биологическое знание в формировании научной картины мира? На первый взгляд плодотворным является такой путь: показать в более или менее обобщенном виде, что новое знание о структуре, свойствах, способе организации биологических систем и многом другом обогащает общее представление о мире в целом. В этом случае действительно открывается возможность чрезвычайно широкого привлечения к картине мира конкретных данных об удивительных свойствах биополимеров, об архитектонике и поведении клетки, о жизнедеятельности организмов и их сообществ, т. е. практически всего современного биологического знания, полученного на основе применения новейших методов исследования. В этих данных может быть выделено как то, что объединяет мир живого и неживого, так и то, что их разделяет, делает жизнь уникальной. Однако обилие конкретного эмпирического знания о том, как построен и как функционирует мир живого, невольно отодвигает на второй план существо проблемы: каким же образом это знание содействует пониманию мира в целом, формированию общей картины мира? В результате биология предстает в качестве поставщика того эмпирического материала, принципиальное осмысление которого задается постулатами физического знания. Физическая картина мира оказывается призванной каким-то образом ассимилировать данные биологии, найти место «биологической реальности» в том миропонимании, которое определяется свойствами «физической реальности». Вряд ли можно решить этот вопрос в результате все большей физикализации биологии или, напротив, путем постепенного обращения физики к проблемам эволюции. Иногда о таких встречных потоках знания пишут в повышенно-оптимистичном тоне161, но от этого не становится яснее, как возможно преодолеть различие между физикой и биологией в отношении принципа историзма. Ведь ясно, что не только биология никогда не изменит эволюционной идее и тем способам ее развития, которые уже имеют серьезную историческую традицию, но и физика не откажется от отработанных принципов познания, до сих пор не нуждавшихся в привлечении исторического времени. Едва ли верно полагать, что обращение физики к эволюционной идее окажется всего лишь простым копированием логики эволюционной биологии, которая, кстати, сама еще весьма далека от совершенства. Чтобы показать специфику участия биологии в формировании научной картины мира, подчеркнем следующие три основных момента: биологическое обоснование идеи сохранения, общенаучное значение разработки принципов эволюции, акцент современной биологии на проблеме человека как биосоциального существа, концентрирующего в своем развитии объективные закономерности природных и общественных процессов. В предшествующем изложении отмечалось, что в первом и последнем из указанных моментов воплощаются противоположные тенденции развития биологического знания, одинаково необходимые для его прогресса, а именно физикализация и гуманитаризация. В обосновании идеи сохранения используются присущие физике методологические средства и способы мировоззренческих обобщений, но включенность биологических инвариантов в общий процесс эволюции заставляет уже в области молекулярной биологии, казалось бы полностью принимающей физический стиль мышления, отмечать значение идеи развития, ее воздействие на создание новейших направлений молекулярно-биологического исследования. То же можно сказать и о второй тенденции, связанной с приобщением биологии к решению проблем человекозна- ния: традиционный для биологии эволюционный подход также выступает на первый план и все активнее распространяется на изучение биотического субстрата человека. Это приводит к утверждению правомерности проблемы его биосоциальной эволюции, требующей существенной переработки, в свете философских представлений об общественной сущности человека, самого эволюционного подхода. Иными словами, говоря о причастности биологии к научной картине мира, мы непременно подчеркиваем ведущую роль принципа историзма. Однако наиболее активно биология воздействует на формирование научной картины мира прежде всего благодаря своему вкладу в идею глобального эволюционизма 162, которая реально функционирует в структуре научного знания и может рассматриваться как воплощение особенной формы всеобщего принципа развития. В таком случае конкретные эволюционные концепции выступают в виде единичного, и диалектика всеобщего, особенного и единичного содержательно раскрывается не только во взаимодействии философской теории развития с конкретно-научными эволюционными представлениями, но и с тем обобщенным образом глобального эволюционизма, который охватывает как живую, так и неживую природу. Вряд ли имеет смысл называть этот образ «общей картиной мира» в отличие от «частных картин мира», предоставляемых каждой из фундаментальных наук. Такое разделение довольно широко распространено в работах, авторы которых обсуждают проблему картины мира на материале физики. Но в отношении идеи развития, ее всеобщих, особенных и единичных форм мало что проясняется, если все это подводить под общий знаменатель «картин мира». Гораздо важнее исследовать влияние биологии на идею глобального эволюционизма, ибо в этом прежде всего проявляется ее участие в формировании содержания понятия «картина мира». При изучении воздействия идей эволюционизма на систему естественных наук приходится вновь возвращаться к различию этих наук, порожденному качественной спецификой дискретных образований материи. Даже в химических науках, все активнее использующих эволюционные представления, возникают серьезные затруднения в экстраполяции биологического знания на область изучения химической эволюции. Эти трудности связаны с необходимостью синтеза физического знания, доказавшего свою эвристическую роль в познании химизма, и тех сугубо биологических по своему происхождению эволюционных идей, которые нашли благодатную почву применения и трансформации в биогеохимии, палеобиохимии, эволюционной биохимии, космохимии. Познание закономерностей химической эволюции предполагает четкую позицию в отношении качественной специфики химизма, несводимого к законам физики. И наоборот, эта качественная специфика становится все яснее, по мере того как химия обращается к принципу историзма и обосновывает существование особого этапа эволюции материи, предшествовавшего возникновению жизни. Только на основе исторически понятой целостности химической формы движения возможно установление логических связей между эволюционными концепциями биологии и химии. Иначе говоря, обращение к химической эволюции показывает отсутствие прямых каналов связи между биологическим эволюционизмом и физической картиной мира. Промежуточным звеном выступает именно изучение химической эволюции. Поэтому нельзя не согласиться с Ю. А. Ждановым, который пишет, что «физическая картина мира, если она желает быть картиной его развертывания, развития, не может быть полной без химической (если только не понимать физику как учение о всей внешней природе)»163. Потребность современной научно-технической революции в химизации многих технологических процессов производства создает особый способ функционирования химии как непосредственной производительной силы. Бурное развитие химического синтеза, создание новых, отсутствующих в природе веществ действительно могут быть оценены как технохимиче- ская эволюция, т. е. новый этап эволюции вещества164. Особенности этой эволюции обусловлены тем, что общество заинтересовано лишь в определенных свойствах веществ, в то время как эти вещества вступают ft природный круговорот со всеми присущими им свойствами, и это целостное функционирование вновь создаваемых наукой и производством веществ оказывается существенным в современной экологической ситуации. Различного рода загрязнения окружающей среды, серьезные нарушения экологического баланса естественных сил природы порождаются сплошь и рядом этой «утилитарной» направленностью химического синтеза. Химическая эволюция, продолжаемая творчеством человека и его производственной деятельностью до этапа технохимической эволюции, оказывается предметом исследования не только естественных и, как говорят, «стыковых» наук (глобальная экология), но и таких сугубо, казалось бы, гуманитарных, как политэкономия. Технохимическая эволюция как компонент эволюции биосферы имеет настолько серьезное значение для судеб цивилизации на Земле, что в теоретическом плане перед человеком действительно встает задача «представить в качестве единого процесса эволюцию веществ неорганической, органической и антропогенной природы, найти в этой эволюции место и для общественной потребности, и для полета своей творческой фантазии, т. е. связать воедино свое научное, технологическое, этическое и эстетическое отношение к миру»165. Иначе говоря, последовательное проведение принципа историзма в области химических наук вновь подводит к проблеме мировоззрения, его дальнейшего формирования на основе диалектико-материалистического монизма. И в этом отношении химические науки в перспективе развития своего теоретического знания имеют вектор, направленный «вверх» — не только к биологическому, но и к гуманитарному знанию, уча ствующему в объяснении закономерностей технохими- ческой эволюции, в создании необходимого для его изучения стиля мышления ученых, определенных мировоззренческих предпосылок. Методологические задачи синтеза различных областей знания становятся одновременно и мировоззренческими задачами, когда открываются такие сложные области исследования, как технохимическая эволюция. Сказанное в еще большей мере относится к биологии. По аналогии с технохимической эволюцией можно говорить об эволюции живого вещества, начавшейся в древние времена с селективной практики человека, всей преобразующей природу деятельности, имеющей подчас отдаленные, но тем не менее ощутимые последствия для эволюции живого на Земле. Как отмечалось, В. И. Вернадский говорил даже о так называемой «геологической силе науки», подразумевая под этим совокупность воздействия развития цивилизации на законы эволюции биосферы. Аналогия с технохимической эволюцией наиболее ощутима, когда мы говорим о перспективах генетической инженерии. Способность манипулировать наследственным веществом уже на уровне молекул чревата неконтролируемыми изменениями организмов. Пока что такими «подопытными» организмами являются бактерии, но уже на этом уровне, как отмечает, например, А. А. Баев, безобидная кишечная палочка, этот удобный объект молекулярной генетики, может преподнести нечто неожиданное и вовсе не безобидное166. Ясно, что по мере включения в сферу генетической инженерии все более сложных объектов в ней будет обостряться противоречие, свойственное технохимии: обществен- ная потребность лишь в определенных свойствах организмов не может поставить границ их целостному функционированию со всеми известными и неизвестными их свойствами, приобретенными в процессе искусственного изменения наследственности. Практическое использование методов манипулирования генами в пробирке, безусловно, является делом достаточно отдаленного будущего, тем не менее в теоретическом плане следует исходить из того, что «генно-инженерная» эволюция вещества — такая же реальность в будущем цивилизации, как и технохимическая эволюция сегодня. Единый процесс эволюции веществ неорганической, органической и антропогенной природы обнаруживает скрытые ранее характеристики, по мере того как человек переходит к новым этапам искусственного синтеза вещества. В этом смысле генетическая инженерия есть не только новый способ познания, но и новый способ подключения человеческой деятельности к объективному процессу эволюции. Поскольку объектом изменения служат не просто химические соединения, молекулы, но и химические основы наследственности, то можно говорить буквально о беспрецедентном вторжении в процесс эволюции живого. Навыки, приобретенные в химическом синтезе по творческой конструкции и реконструкции молекул, обращены ныне на химию наследственности, т. е. технохимическая эволюция с ее позитивными и негативными сторонами порождает новый этап эволюции вещества, вступающего в неизмеримо более сложные связи с природной и общественной эволюцией. Стихийный характер этого этапа эволюции вещества уже недопустим. Если технохимия настоятельно требует усовершенствования способа мышления ученых, повышения культуры их научного мировоззрения, то опасность нерегулируемой «генно-инженерной» эволюции столь велика, что не только теоретическое, но и экспериментальное знание должно направляться здесь истинно научным и гуманистическим мировоззрением. Чувство социальной ответственности ученых не может быть интуитивным, оно требует обоснования в рациональных, научных мировоззренческих формах. Философское осмысление перспектив развития биологии становится неотъемлемой частью научного исследования, и, чем глубже осознают этот факт создатели блестящих экспериментов в области генетической инженерии, тем реальнее возможность обратить ее неодолимое развитие исключительно на пользу человечеству. Если потребности развития экспериментального и теоретического знания в химии и биологии так тесно связаны с мировоззренческой проблематикой, с выходом к социальным судьбам этих наук, то нет оснований, на наш взгляд, резко разделять понятия «научное мировоззрение» и «научная картина мира». Такое разделение обосновывается объективностью картины мира и большей долей субъективности научного мировоззрения. Но ведь даже признание монополии «физической картины мира» сопровождается анализом ее генезиса, стимулируемого прежде всего генезисом научных теорий, постоянным процессом их становления, упрочения и смены новым теоретическим знанием. Иначе говоря, «картина мира» — столь же непростое субъект-объектное образование, сколь и мировоззрение. Тот факт, что в научном мировоззрении более четко выражены познавательное отношение и оценочные суждения, отнюдь не отменяет его объективного содержания, отражающего устоявшуюся совокупность научного знания о мире в целом. В равной мере физическая картина мира, на каждом из этапов своего развития претендуя на объективный характер, фактически сталкивается с теми же трудностями и противоречиями абсолютного и относительного в познании, что и другие естественные науки, создающие в соответствии со своим предметом ту «вторичную» реальность, которая составляет основы мировоззрения ученого. Поэтому способы включения материала биологии в научную картину мира должны определяться, на наш взгляд, основной посылкой о субъект-объектной природе картины мира. К этому заключению подводит не только биология, но и современная астрономия и космогония. К примеру, соотношение классического и неклассического (бюроканского) представления об эволюции Вселенной интерпретируется как «два совершенно различных «видения мира»»167. Различное «видение мира» определяет пути систематизации знания, выступает мировоззренческой предпосылкой создания теорий и их использования в построении научно обоснованной картины мира. Поэтому нет оснований рассматривать обычную «инвентаризацию» знаний о жизни как «биологическую картину мира» (либо «картину биологического мира»). Содержание всеобщих понятий, как известно, нельзя образовать путем простого перечисления входящих в них объектов и признаков, которыми они обладают. Для того чтобы использовать диалектические, а не формальнологические способы создания всеобщих понятий, необходимо выяснить сущностное основание класса объектов, отражающее их включенность в систему всеобщих взаимосвязей, в процесс развития. Но в таком случае наши знания о жизни должны быть универсализированы, представлены в широком контексте развития материи, а это сопряжено с серьезными трудностями как научного, так и общефилософского плана. Известны некоторые варианты универсализации биологической идеи эволюции, основанные на расширительном толковании жизни как «активности», «деятельности» и повторяющие по сути идеалистический эволюционизм Шеллинга. Но даже концепция Тейяра де Шардена168, включающая естественнонаучную и философскую аргументацию глобального эволюционизма, не дает убедительной картины закономерного развития универсума в направлении к жизни, к созданию человека. Идея об изначальном существовании психоидных элементов в самом фундаменте материи как предпосылка всех построений Тейяра не может быть доказана научно; она и философски несостоятельна, поскольку вносит путаницу в проблему соотношения материи и сознания. Призванная обосновать монистичность концепции, эта идея фактически предполагает двойственность «начал» и тем самым оказывается в противоречии с общей установкой Тейяра на создание целостной концепции эволюции. Принцип монизма при использовании идеалистического мировоззрения теряет свою целостность, становится внутренне противоречивым и в силу этого не обеспечивает интеграции естественнонаучного материала в соответствии с его истинным содержанием. В этом отношении показательна та произвольная интерпретация ряда общебиологических проблем, которая допускается Тейяром в угоду идеалистическим представлениям о глобальном эволюционизме169. Этот пример может служить еще одним доказательством сомнительности самого понятия «биологическая картина мира». Жизнь как локальное образование, как специфическая, возникшая при определенных, крайне редко встречающихся условиях ступень развития материи не может предоставить познанию достаточных объективных оснований для универсализации законов своего развития. Безусловно, в процессе познания жизни обогащается способ мышления, открываются новые возможности для творческой фантазии, и это воздействие биологии на науку закономерно, поскольку биология имеет дело с несравненно более сложными и развитыми объектами, чем любая другая область естествознания. Но гносеологическое и мировоззренческое значение биологии, ее возрастающая роль в системе наук вовсе не дают ей права навязывать некий «биологический взгляд» на мир в целом. Если же речь идет лишь о конкретном фрагменте объективного мира, то точнее было бы говорить о «биологической картине органического мира». Но это выражение бессмысленно, тавтологично, ибо картина органического мира по определению биоло- гична. В соответствии с изложенными соображениями во всем предшествующем тексте мы употребляли понятие «биологическая реальность» как наиболее адекватное, на наш взгляд, тому пониманию роли целостного видения мира живого, без которого трудно говорить о мировоззренческих аспектах биологии и ее причастности к научной картине мира. Отражая фрагмент объективной реальности, исторически определенная совокупность знания о сущности и развитии жизни предстает перед исследователем как та «вторичная реальность», в которой соединяется и уникальное и универсальное. Современная биология раскрывает их диалектику таким образом, что наше представление о «биологической реальности» становится, как никогда прежде, тесно связанным с представлением об универсальности физических законов материи (достижения молекулярной биологии, открытие универсальности генетического кода). Проблемы экзобиологии, возможности существования разумных существ в других мирах Вселенной вызывают к жизни задачи определения инвариантных свойств живого, включенных в универсальный процесс развития. Тем самым «земная биология», подобно физике, теряет исключительно геоцентрический характер и приобщается к знанию о мире в целом. Вместе с тем по мере развития биологии обогащается знание уникальных характеристик жизни. Сложность биологического объекта, особенности его экспериментального и теоретического изучения формируют представление о «биологической реальности», имеющее непосредственное отношение к предмету биологии как относительно самостоятельной науки. Биология не просто повторяет ситуацию с «физической реальностью» — она развивает и свою внутреннюю потребность в теоретическом и философском осмыслении субъект-объектного отношения, существенного в проблемах систематики, филогении, эволюционного учения. Чтобы проследить специфику субъект-объектных отношений в различных пластах биологического знания и определить их вклад в создание научной картины мира, точнее было бы говорить об уровнях «биологической реальности». Эти уровни не могут совпадать со структурными уровнями живого, потому что такое совпадение означало бы чрезмерную онто- логизацию проблемы. Научно обоснованное знание о живом неизбежно онтологизируется, но в концепциях структурных уровней тенденция онтологизации настолько сильна, что оставляет как бы в стороне всю сложность субъект-объектного отношения в создании целостного образа «биологической реальности». Поэтому уровни «биологической реальности» скорее всего связаны с типологией биологического знания. Опыт современного исследования проблемы типологии170 показывает, что в силу специфики предмета исследования в каждой из областей биологического знания, различия методов и целевых установок формируются особые способы образования теоретических понятий, существенно влияющие на общее видение мира живого. Поскольку проблема типологии биологического знания дискуссионна, мы в данном случае не настаиваем на определенной модели типологии. Отметим лишь сам факт зависимости представлений о «биологической реальности» от структуры биологического знания, от характера проблематики каждой из его областей, использующей специфические способы создания теоретических понятий и содержания конкретно-научного мировоззрения. Возможно, что в типологии биологического знания все больше будет учитываться тот важный момент, что на эмпирическом и теоретическом уровнях изучения живого существует своеобразие в формах реализации единства методологических и мировоззренческих основ исследования171. Это обстоятельство влияет на формирование представлений о «биологической реальности», что, на наш взгляд, необходимо принимать во внимание при обсуждении проблем типологии. Действительно, как уже отмечалось, молекулярная биология и другие области знания, построенные на результатах современного точного эксперимента, не создают принципиально новых по сравнению с физикой путей мировоззренческого обобщения, но в сфере методологии побуждают к постановке многих дискуссионных проблем. В отличие от этого теоретический подход к сущности и развитию живого прежде всего зависит от мировоззренческой позиции ученого, которая и определяет выбор методологических средств. Именно этим можно объяснить разнообразие эволюционных концепций, различных гипотез возникновения жизни. Суверенность биологии как науки проявляется в теоретических подходах наиболее ясно, что обусловливает и богатство определений «биологической реальности», и значимость самой проблемы реальности для развития теоретической биологии. Отмечая особенности философских оснований эмпирического и теоретического знания, нельзя не подчеркнуть, что по мере расширения объема понятия «биологическая система» увеличивается потребность подключать аспект человеческой деятельности и жизнедеятельности к представлению о «биологической реальности» и тем самым осваивать новый пласт изучения субъект-объектной природы этого понятия. Так, идеи С. С. Шварца о биоценозах как «урбанизированных биогеоценозах», общий подход В. И. Вернадского к биосфере как целостному социально-биологическому образованию еще предстоит философски осмыслить таким образом, чтобы растущая гуманизация биологии не оставалась лишь одной из частных проблем современных процессов интеграции знания, но содействовала дальнейшему обсуждению научной картины мира. Здесь много дискуссионного, и едва ли правильно решать проблему путем простого введения таких понятий, как «интегральная картина мира», «общенаучная картина мира». На примере биологии мы старались показать, насколько серьезным объектом философского познания является процесс приобщения результатов конкретных наук к картине мира как субъект-объектному образованию. Только физика в силу обращения к фундаментальным основам любых материальных процессов создает некую, бесспорно продуктивную для развития познания и мировоззрения, идеальную схему, которую по праву можно назвать физической картиной мира. Но возможны ли «геологическая картина мира», «географическая картина мира», «метеорологическая картина мира» и всякие другие (несть им числа!) при высокой степени дифференциации наук и их интеграции в «пограничных» науках? Понятие «частные картины мира», на наш взгляд, теряет всякий смысл. Тот бесспорный факт, что каждая наука вносит свою лепту в познание объективной реальности, изучая ее определенный фрагмент, вовсе не является аргументом для размельчения понятия «картина мира», для создания их бесчисленного множества, с которым неизвестно что делать, когда мы обращаемся к миру в целом. Здесь хотелось бы подчеркнуть, что понятие «мир в целом» — это не фикция, не архаическое понятие, заимствованное из прежних натурфилософских систем. Невозможно разобраться с множественностью картин мира, с продолжающейся тенденцией представить физическую картину мира как вбирающую в себя все это разнообразие, если не оперировать понятием «мир в целом». Данное понятие столь же относительно, как и совокупность научного знания в каждый исторический отрезок времени, но и столь же абсолютно в своей интегративной роли, поскольку оно выражает несомненное существование универсума. Включенность человека в мир в целом и вместе с тем его уникальность отражают внутреннее противоречие человеческого бытия, которое толкает человека к созданию картины мира как специфическому средству осознания себя и своего места в мире. Иначе говоря, потребность в создании картины мира, в обращении теоретического знания к этой проблеме имеет мировоззренческий характер. Не в угоду «системосозиданию» формируется такой специфический тип интеграции знания, как картина мира, а в целях самосознания, нахождения объективной «системы координат» человеческого бытия. Отсюда вытекает необходимость привлечения всех наук, всего комплекса научного знания, в том числе и гуманитарного, поскольку мир в целом, отраженный в картине мира, осваивается постепенно, от одного уровня целостности к другому. Именно постепенный и чрезвычайно сложный, многофакторный характер этого процесса позволяет утверждать, что до сих пор происходившая эволюция картин мира является как бы предысторией в развитии такого необходимого человеку феномена сознания, как картина мира. Лидирующая роль физики не только обусловила смену картин мира, но и создала представление о том, какой может и должна быть эта картина. Как мы старались показать, современные общенаучные и социальные потребности ставят под сомнение созданный физикой идеал картины мира. Даже если говорить только о естественнонаучной картине мира, то она уже немыслима без химии, биологии, экологии, хотя эти науки и не способны предоставить «конструкты», аналогичные «конструктам» физической картины мира. Значит, надо думать об иных принципах построения естественнонаучной картины мира, оставляя за физикой ведущую роль в познании системно-структурных характеристик материи и подключая определения развития, разработанные эволюционными концепциями других наук. Физическая картина мира не только создает фундамент естественнонаучного мировоззрения, но и представляет собой, пожалуй, единственно возможную естественнонаучную картину мира. По мере того как к ней будет подключаться химическое и биологическое знание эволюции, знание закономерностей взаимодействия природы и общества, она все больше будет терять свой сугубо естественнонаучный характер и перерастать в такой идеальный образ мира в целом, который включит в себя и естественнонаучное, и гуманитарное, и философское знание. Тем самым современные поиски научных определений картины мира в конечном счете приведут, по нашему мнению, к ее слиянию с целостным научным мировоззрением. В настоящее же время приходится считаться как с исторической традицией, так и с современным характером естествознания, постоянно элиминирующим субъекта познания в целях получения объективного знания. Но тем-то и интересен материал современной биологии, что в нем всего очевиднее проступает временный, исторически преходящий характер такой ситуации. Прогрессивные тенденции развития биологического познания обращают его к проблемам человека, к проблемам сохранения жизни на Земле, делают органической связь теории и эксперимента с мировоззрением, этикой. Иными словами, уже на наших глазах появляются ростки того будущего синтетического знания, которое вберет в себя науки о природе, обществе и самом человеке. Единая наука о человеке и для человека, о которой мечтал Маркс, уже сегодня как цель способна направлять философский анализ ведущих тенденций развития науки.