ЛекцияХ От насилия к диалогу и игре

Мы взяли за точку отправления наших лекций Макиавелли и Маркса, а в качестве примеров исторического действия— войну и революцию. Эти две темы в течение веков находились в центре философского размышления об истории.

Мы не намерены продолжать в неведомое будущее наш анализ ядерной стратегии, революционной стратегии, стратегии роста и благосостояния. Этот анализ касался строго ограниченной части человечества. Это та часть, которую О. Конт называл авангардом человечества и которая объединяет сегодня капиталистические и социалистические страны, достигшие определенного уровня развития. Может быть, эта идея интересует только философа, ищущего идею эпохи. В более скромном плане исторической реальности судьба привилегированного меньшинства не отделима от судьбы так или иначе обездоленного большинства.

Тем не менее, мы вправе продолжить наш анализ с помощью мысленного опыта. Отныне главной целью ядерной стратегии становится предупреждение мировой войны. Ядерный Государь становится пацифистом из рациональных соображений. Конечно, сегодня страх перед атомной войной приводит к использованию других форм насилия. Но эволюция не только необходима, но мыслима, она может привести к тому, что если формы насилия не будут полностью устранены, то будут уменьшены. Эволюция тем более вероятна, что стратегия роста может заменить стратегию революции.

Рациональное управление не приводит к бесчеловечной технократии, к циничной манипуляции всеми со стороны некоторых. Действительно, каждый является поочередно манипулирующим и манипулируемым. Общество слишком сложно, чтобы мы могли его понять полностью, принуждения слишком тяжело воздействуют на управляющих и управляемых, чтобы те и другие чувствовали себя хозяевами и владельцами своей судьбы или общества. Но это ущемление есть цена за достижение зрелости: человек— индивид и группа— осознает самого себя, открывая в себе

других. С тех пор как человек не рассматривает человека в качестве животного, он рационализировал свою стратегию. Он не заменяет ее техникой. Целью является достижение диалога стратегов, или, если хотите, придать противоречиям государств, классов или претендентов на власть характер того, что называют игрой стратегии. Что, впрочем, представляет собой политическая конституция, как не совокупность правил, которые должны регулировать конфликты групп и личностей? Не важно, где это происходит — в Великобритании или в США, игра часто имеет жесткий характер, и наблюдатель чаще ее считает «грязной», чем «честной». Но политика, в сущности, относится к области конфликтов, так как блага здесь— редкое явление (нет достаточной власти, чтобы удовлетворить все честолюбивые намерения) и выигрыш одного означает проигрыш другого (игра двух партий есть игра с ничейным счетом). Эта область по существу непознаваема. Она не устраняет насилие, но ограничивает его и превращает в игру, в которой каждый игрок беседует со своими партнерами и оппонентами и где, в конце концов, оружие рассуждений побеждает рассуждения оружием.

Если это так, то где игра, а где серьезный подход? Не уступает ли игра интересов интересу к самой игре? Игра несет в себе вознаграждение для игрока, выигравшего или проигравшего. Политика без насилия, политика, представленная как рационализированное управление, превращается в игру, потому что удовольствие выиграть выше, чем выгода от победы. Зато экзистенциальная серьезность переносится на действия, которые, будучи чисто безвозмездными, выражают бескорыстные страсти, даже, может быть, благородные страсти. Игра— искусство или спорт— будет убежищем серьезности; политика как игра власти и интересов будет обесценена самым большим числом участников, потому что она тогда утратит трагизм человеческого конфликта и не обретет необоснованность бесполезной деятельности.

В конце концов, разве англичане не восприняли серьезнее победу Англии в кубке мира по футболу, чем дипломатическое поражение в 1963 г. из-за вето генерала де Голля? Исторический упадок или предвосхищение будущего?