2. ИСТОРИЧЕСКОЕ ПОЗНАНИЕ - РАЗНОВИДНОСТЬ СОЦИАЛЬНОГО ЗНАНИЯ

Но в настоящее время такого рода сомнения все чаще и чаще звучат из уст многих исследователей. Особенно выделяются в этом отношении постмодернисты. Они отрицают объективный характер исторического прошлого, представляют его как искусственную конструкцию с помощью языка. «...Постмодернистская парадигма, которая прежде всего захватила господствующие позиции в современном литературоведении, распространив свое влияние на все сферы гуманитарного знания, поставила под сомнение «священных коров» историографии: 1) само понятие об исторической реальности, а с ним и собственную идентичность историка, его профессиональный суверенитет (стерев казавшуюся нерушимой грань между историей и литературой); 2) критерии достоверности ис- точника (размыв границу между фактом и вымыслом) и, наконец, 3) веру в возможности исторического познания И' стремление к объективной истине...»212. Эти «священные коровы» являются ничем иным, как фундаментальными принципами исторической науки.

Постмодернисты понимают трудности социального, в том числе исторического познания, связанные прежде всего с самим объектом познания, т.е. с обществом, являющемся продуктом взаимодействия людей, наделенных сознанием и действующих сознательно. В социально- историческом познании наиболее рельефно проявляются мировоззренческие позиции исследователя, изучающего деятельность людей, имеющих собственные интересы, цели и намерения.. Волей-неволей обществоведы, особенно историки, привносят в исследование свои симпатии и антипатии, что в какой-то степени искажает реальную социальную картину. Но; нельзя на этом основании все гуманитарные науки превратить в дискурс, в лингвистические схемы, не имеющие ничего общего, с социальной реальностью. «Текст историка, — утверждают постмодернисты, — это повествовательный дискурс, нар- ратив, подчиняющийся тем же правилам риторики, которые обнаруживаются в художественной литературе... Но если писатель или поэт свободно играет смыслами, прибегает к художественным коллажам, позволяет себе произвольно сближать и смещать разные эпохи и тексты, то историк работает с историческим источником, и его построения никак не могут полностью отвлечься от некоторой данности, не выдуманной им, но обязывающей его предложить по возможности точную и глубокую ее интерпретацию»213.

С чего начинается историческое познание? Чем определяется его актуальность и какую пользу оно приносит? Начнем с ответа на второй вопрос и прежде всего обратимся к работе Ницше «О пользе и вреде истории для жизни». Немецкий философ пишет, что человек имеет историю, потому что у него есть память в отлиние от животных. Он помнит то, что было вчера, позавчера, тогда как животное все тут же забывает. Способность забвения есть неисторическое чувство, а память — историческое. И хорошо, что человек забывает многое в своей жизни, иначе бы он просто не смог жить. Всякая деятельность нуждается в забвении и «человек, который пожелал бы переживать все только исторически, был бы похож на того, кто вынужден воздерживаться от сна, или же на животное, осужденное жить только все новым и новым пережевыванием одной и той же жвачки»214. Таким образом, можно совершенно спокойно жить без воспоминаний, но абсолютно немыслимо жить без возможности забвения.

По мысли Ницше, существуют определенные границы, за пределами которых прошлое необходимо забыть, иначе оно, как выражается мыслитель, может стать могильщиком настоящего. Он предлагает не все забывать, но и не все помнить: «...Историческое и неисторическое одинаково необходимы для здоровья отдельного человека, парода и культуры»215. В известных пределах неисторическое более важно для народа, чем историческое, ибо оно есть своего рода фундамент для построения подлинно человеческого общества, хотя, с другой стороны, только благодаря использованию опыта прошлого человек становится человеком.

Ницше все время настаивает, чтобы всегда учитывались границы исторического и неисторического.

Ницше вводит понятие над-исторических людей, для которых нет процесса, но нет и абсолютного забвения. Для них мир и каждое отдельное мгновение представляются законченными и остановившимися, они никогда не думают о том, в чем состоит смысл исторического поучения — то ли в счастье, то ли в добродетели, то ли в покаянии. С их точки зрения, прошлое и настоящее одно и то же, хотя имеется едва различимое разнообразие. Сам Ницше поддерживает исторических людей и считает, что историю надо изучать. И поскольку она непосредственно связана с жизнью, то не- может быть, как, скажем, математика, чистой наукой. «История принадлежит живущему в трояком отношении: как существу деятельному и стремящемуся, как существу охраняющему и почитающему и, наконец, как существу страждущему и нуждающемуся в освобождении. Этой тройственности отношений соответствует тройственность родов истории, поскольку можно различать монументальный, антикварный и критический род истории»246.

Суть монументальной истории Ницше выражает так: «Что великие моменты в борьбе единиц образуют одну цепь, что эти моменты, соединяясь в одно целое, знаменуют подъем человечества на вершины развития в ходе тысячелетий, что для меня подобного давно -минувшего? момента сохраняется во всей своей живости, ^яркости и величии, — в этом именно и находит свое выражение основная мысль той веры в человечество, которая вызываем требование монументальной истории»216.

Ницше пишет, что идет борьба против монументального, ибо люди хотят жить в настоящем, а не бороться за будущее и приносить себя в жертву во имя призрачного счастья в этом будущем. Но тем не менее снова появляются деятельные люди, которые ссылаются на великие подвиги прошлых поколений и призывают брать с них пример. Великие деятели умирают, но остается их слава, которую Ницше очень высоко ценит. Он считает, что современному человеку очень полезно монументальное воззрение, ибо «он научается понимать, что то великое, которое некогда существовало, было во всяком случае хоть раз возможно, и что поэтому оно может стать возможным когда-нибудь еще раз; он совершает свой путь с большим мужеством, ибо теперь сомнения в осуществимости его желаний, овладевающие им в минуты слабости, лишаются всякой почвы»217. Тем не менее Ницше выражает сомнение в том, что можно использовать монументальную историю, извлечь определенные уроки из нее. Дело в том, что история не повторяется, и нельзя вернуть прошлые события и прокрутить их заново. И не случайно монументальное воззрение на историю вынуждено огрублять ее, тушевать различия и главное внимание обращать на общее.

Не отрицая в целом значения монументального взгляда на историю, Ницше вместе с тем предупреждает против его абсолютизации. Он пишет, что «монументальная история вводит в заблуждение при помощи аналогий: мужественных она путем соблазнительных параллелей воодушевляет на подвиги отчаянной смелости, а одушевление превращает в фанатизм; когда такого рода история западает в головы способных эгоистов и мечтательных злодеев, то в результате подвергаются разрушению царства, убиваются властители, возникают войны и революции и число исторических эффектов в себе, т.е.

Антикварная история. Она «принадлежит тому, кто охраняет и почитает прошлое, кто с верностью и любовью обращает свой взор туда, откуда он появился, где он стал тем, что он есть; этим благоговейным отношением он как бы погашает долг благодарности за самый факт своего существования»219. Антиквар предается сладостным воспоминаниям о прошлом, стремится сохранить все прошлое в нетронутом виде для будущих поколений. Он абсолютизирует прошлое и живет им, а не настоящим, он его так идеализирует, что ничего не хочет переделывать, ничего не хочет менять и сильно огорчается, когда все-таки такие изменения совершаются. Ницше подчеркивает, что если антикварную жизнь не одухотворяет современность, то она в конце концов вырождается. Она способна сохранить старое, но не породить новую жизнь, и поэтому всегда сопротивляется новому, не хочет его и ненавидит. В целом Ницше критически относится к такого рода истории, хотя не отрицает ее необходимость и даже пользу.

Критическая история. Суть ее: «Человек должен обладать и от времени до времени пользоваться силой разбивать и разрушать прошлое, чтобы иметь возможность жить дальше; этой цели достигает он тем, что привлекает прошлое на суд истории, подвергает последнее самому тщательному допросу и, наконец, выносит ему приговор; но всякое прошлое достойна того, чтобы быть осужденным — ибо таковы уже все человеческие дела: всегда в них мощно сказывались человеческая сила и человеческая слабость»220. Критика прошлого вовсе не значит, что побеждает справедливость. Просто жизнь требует критического отношения-к истории, иначе она сама задохнется. Нужно строить новую жизнь, а не оглядываться постоянно назад, необходимо забыть то, что было, и исходить из того, что есть. А прошлое надо беспощадно критиковать тогда, когда видно, сколько в нем было несправедливостей, жестокости и лжи. Ницше предостерегает от такого отношения к прошлому. Беспощадная и несправедливая критика прошлого, подчеркивает немецкий философ, «очень опасная операция, опасная именно для самой жизни, а те люди или эпохи, которые служат жизни этим способом, т.е. привлекая прошлое на суд и разрушая его, суть опасные и сами подвергающиеся опасности люди и эпохи. Ибо так как мы непременно должны быть продуктами прежних поколений, то мы являемся в то же время продуктами и их заблуждений, страстей и ошибок и даже преступлений, и невозможно совершенно оторваться от этой цепи»221. И как бы мы ни пытались избавиться от ошибок прошлого, нам это не удастся, ибо мы сами вышли оттуда.

Общий вывод Ницше о трех родах истории: «...Каждый человек и каждый народ нуждается, смотря по его целям, силам и потребностям, в известном знакомстве с прошлым, в форме то монументальной, то антикварной, то критической истории, но нуждается в этом не как сборище чистых мыслителей, ограничивающихся одним созерцанием жизни, и даже не как отдельные единицы, которые в жажде познания могут удовлетвориться только познанием и для которых расширение этого последнего является самоцелью, но всегда в виду жизни, а следовательно, всегда под властью и верховным руководством этой жизни»222. Нельзя не согласиться с этим выводом немецкого мыслителя. Действительно, исследование ис- торического прошлого не носит произвольный, характер, а обусловливается прежде всего потребностями общества. Люди всегда обращаются к прошлому для того, чтобы легче~ было изучить современность,'сохранить в.памяти все ценное и положительное и вместе с тем извлечь определенные уроки для будущего223. Конечно, отсюда не следует, что прошлое может полностью объяснить настоящее, ибо, несмотря на неразрывную связь между ними, настоящее существует, так сказать, живет, но в других обстоятельствах.

, Историк не просто удовлетворяет свое любопытство. Он обязан показать, каким образом объект исследования (то или иное историческое событие или исторический факт) влияет на ход всей мировой истории, каково место этого события среди других.

Безусловно, он должен проявлять личную заинтересованность в разработке выбранной им темы, поскольку без этого ни о каких исследованиях не может идти речь. Но, повторяю, актуальность исторического познания Диктуется прежде всего практическими потребностями настоящего. Чтобы лучше знать настоящее, необходимо изучить прошлое, о чем еще задолго до Ницше писал Кант: «Знание естественных вещей — какие они есть теперь — всегда заставляет желать еще и знания того, чем были прежде, а также через какой ряд изменений они прошли, чтобы в каждом данном месте достигнуть своего настоящего состояния»224.

. Анализ прошлого позволяет нам исследовать закономерности настоящего и наметить пути развития будуще- го. Без этого немыслимо научное объяснение исторического процесса. Вместе с тем нельзя забывать и о том, что логика самой исторической науки требует постоянного обращения к тем или иным историческим темам. Всякая наука носит творческий характер, т.е. развивается и обогащается новыми теоретическими положениями. То же самое касается исторической науки. На каждом этапе ее развития перед ней встают новые проблемы, которые она должна решить. Между практическими потребностями общества и логикой развития самой науки существует объективная связь, и больше в конечном итоге степень развития науки зависит от уровня развития общества, от его культуры и интеллектуальных возможностей. " Отвечая на первый вопрос, прежде всего изложу концепцию крупнейшего французского историка и философа, сьнравшего важнейшую роль в исследовании исторического познания, А.Мару. Он пишет, что историческое познание начинается с анализа источников, с документов. Историческая наука не имеет, считает Мару, как, например, физика, возможности соприкасаться непосредственно со своим объектом исследования. Поэтому она является познанием по следам, по документам. Имея их большое количество, ученый ставит вопросы, которые его интересуют и на которые на базе документов он должен дать ответ. Однако бывают случаи, когда документы не могут ответить на поставленные вопросы и, наоборот, бывают случаи, когда скапливается много источников. Тогда ученому приходится выбирать и все зависит от его таланта и эрудиции.

Мару большое значение придает пониманию документов. Но для того, чтобы их понять, нужно знать настроения людей, которых они касаются. Но эти люди принадлежат прошлому, их уже нет. Чтобы выйти из тупика, Мару решил связать прошлое с настоящим. Он считает, что с точки зрения логики понимание исторических документов ничем не отличается от тех форм знания, которые нам дают возможность понимать современного человека. «Идет ли речь, —утверждает французский историк, —о современном тексте, представляющем различные специфические трудности, или об историческом документе, — ме- ханизм понимания совершенно одинаков»256. Для того чтобы я мог понять какой-нибудь документ, вообще другого человека, необходимо, чтобы этот другой имел со мной что-то общее — в психологии, в общении, во внешних выражениях, в жестах и т.д. Но этого недостаточно, нужна еще моя заинтересованность в общении с этим другим человеком.

Направившись навстречу к другому и слушая его, я начинаю понимать, что в том, что он говорит, имеются целые фразы, слова, которые я хорошо знаю и сам бы употребил при разговоре. Эти выражения и слова во мне вызывают ощущения, впечатления, которые очень знакомы. Этот другой так похож на меня, что мы как бы составляем единое целое. А если мне не все понятно, то имеется много общих элементов, похожих на мой личный приобретенный опыт, что мне позволяет сконструировать по аналогии гипотезу о том, что могли бы означать эти фразы и выражения. При разговоре с другим я верифицирую свою гипотезу.

Мару утверждает, что в повседневной жизни мы часто встречаемся с подобного рода случаями. Например, часто мы, когда не совсем понимаем своего собеседника, обращаемся к нему с дополнительными вопросами, заключающими в себе какие-то гипотезы. Но это познание, продолжает Мару, отличается от исторического познания, потому что в последнем случае у нас нет возможности спрашивать у людей, действия и поступки которых мы исследуем, но которые уже физически не существуют. Однако, с его точки зрения, и в данном случае специфика исторического понимания не отличается от механизма понимания вообще. Например, древнеримский текст, написанный на латыни, я понимаю, потому что на этом языке написана огромная литература, которую преподают в школах и которую я изучал. Чувства и мысли, выраженные в этой литературе, знакомы мне, потому что их мог бы выразить один из моих современников.

В познании исторического прошлого французский историк выделяет такие моменты:

236 Marrou H.-Y. De la connaissance historique. Paris, 1973. P. 93. 1.

Часто объект исторического" познания — прошлое — не отличается от самого исследуемого документа. Такое положение, по утверждению Мару, было в истории философии и истории искусства. В этом случае вся работа исследователя сводится к тому, чтобы понять этот документ. Например, в «Законах» Платона имеется непосредственное познание прошлого, и только от способностей историка зависит понять этот труд Платона. ' 2.

Исследование ведется в постановке сугубо исторических вопросов. Например, вместо вопроса: «Какова собственная красота этой картины?», задается вопрос: «Что хотел сказать художник, поняв эту красоту?». Или вместо вопроса: «Что означает сам по себе этот диалог Платона?» —вопрос: «Что здесь Платон хотел сказать?» 3.

Постепенно историк начинает ставить вопросы о реальности событий.

В процессе исторического исследования, продолжает Мару, накапливается огромное количество источников, подлинность которых очень трудно проверить. Самое большее, что мы можем сделать, - это составить вероятностное суждение. Историческое познание, заключает Мару, опирается на акт веры. Иными словами, просто- напросто нужно верить тому, что написано в документах.

На мой взгляд, историческое познание включает три этапа. Первый этап связан со сбором материала по интересующему исследователя вопросу. Чем больше материала, тем больше оснований надеяться на то, что получим какие-то новые знания об историческом прошлом. Если мы, например, ставим перед собой задачу изучить войны Александра Македонского, то начинаем собирать необходимые источники по данной теме. В качестве источника может выступать все, что относится к теме и содержит об исследуемом объекте какую-то информацию (летописи, военные указы, художественная, историческая и философская литература, данные археографии, этнологии и т.д.). Источник можно охарактеризовать как единство объективного и субъективного. Под объективным подразумевается независимое от человека существование источника, и неважно, в состоянии мы его расшифровать или нет. Он содержит объективную (но вовсе не обязательно правдивую) информацию об исторических событиях или явлениях. Под субъективным же понимается то, что источник есть продукт, результат труда, в котором объединены чувства и эмоции его создателя. По источнику можно определить стиль его автора, степень одаренности или уровень понимания описываемых им событий. Освещение одних и тех же явлений во многом зависит от интеллектуальных возможностей авторов источников. Кстати, от этого зависит и количество использованных источников.

Второй этап исторического познания связан с отбором и классификацией источников. Чрезвычайно важно их правильно классифицировать, отбирать наиболее интересные и содержательные. Здесь, бесспорно, существенную роль играет сам ученый. Эрудированному исследователю легко определить, какие источники содержат правдивую информацию. Некоторые источники, как выражается М.Блок, просто-напросто лживы. Их авторы сознательно вводят в заблуждение не только своих современников, но и будущие поколения. Поэтому многое зависит от квалификации, профессионализма и эрудиции историка — словом, от общего уровня «го культуры. Именно он сортирует материал, отбирает наиболее ценные, с его точки зрения, источники. На первый взгляд отбор и классификация источников носит чисто произвольный характер. Но это заблуждение. Данная процедура осуществляется исследователем, но он живет в обществе и, следовательно, его взгляды формируются под влиянием определенных социальных условий, и поэтому классификацию источников он осуществляет в зависимости от своих мировоззренческих и социальных позиций. Он может абсолютизировать значение одних источников и принижать другие.

На третьем этапе исторического познания исследователь подводит итоги и делает теоретические обобщения материала. Вначале он совершает реконструкцию прошлого, создает его теоретическую модель с помощью логического аппарата и соответствующих инструментов познания. В конечном итоге он получает какие-то новые знания об историческом прошлом, о том, как люди жили и действовали, как осваивали окружающий природный мир, как приумножали общественное богатство цивилизации.