НЕ СЛЕДУЕТ «НЕДООЦЕНИВАТЬ» РЕВОЛЮЦИЮ В ХЛОПЧАТОБУМАЖНОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ
Хлопковый бум, сценический пролог английской промышленной революции, был для историков излюбленным сюжетом. Но то было в недавнем прошлом. А моды проходят. В свете новых исследований хлопок поблек.
Ныне наблюдается тенденция считать его слишком незначительной особой: в конечном счете общая масса продукции хлопчатобумажной промышленности измерялась миллионами фунтов, а каменного угля—миллионами тонн. В 1800 г. количество переработанного в Англии хлопка-сырца впервые превысило 50 млн. фунтов, т. е. примерно 23 тыс. тонн; это был, как пишет Э. А. Ригли, вес почти «годовой продукции 150 горняков в угольной шахте»113. С другой же стороны, поскольку инновации в хлопчатобумажной промышленности укладываются в длинный ряд отдельных изменений в старинных отраслях текстильной промышленности (шерстяной, хлопковой, шелковой, льняной), пришедших в движение еще до XVI в., все заставляет думать, что хлопчатобумажная промышленность принадлежала к Старому порядку или что она, как говорит Джон Хикс, была скорее «последней главой эволюции старинной промышленности, нежели началом новой, как это обычно изображают». Разве нельзя было бы в крайнем случае вообразить себе сходный успех во Флоренции XV в.?114 Примерно в таком вот духе Эрнест Лабрус оценивал во время Лионского симпозиума (октябрь 1970 г.) драгоценный челнок Кея (которым в свое время так восхищались) как «детскую механическую игрушку»115. Следовательно, революция без крупных современных средств. Легкость и относительная ценность хлопка позволяли ему даже использовать перевозки такие, какие они были, и скромную силу водяных колес в долинах Пеннинских гор и в других местностях. Лишь к концу своего расцвета хлопчатобумажная промышленность, чтобы избежать непостоянства и редкости доступных ей водопадов, прибегла к паровой машине, но изобретена последняя была не ради нее. Наконец, текстильная промышленность. всегда требовала больше рабочей силы, чем капиталов116.Значит, следует принять ярлык Д. Хикса: революция Старого порядка? И все же революция в хлопчатобумажной промышленности отличалась от более ранних революций решающим фактом: она удалась; она не погибла в каком-либо возврате к стагнации экономики; она положила начало продолжительному росту, который в конечном счете станет «непрерывным ростом». И «в первой фазе британской индустриализации ' ни одна отрасль промышленности не имела сопоставимого с нею значения»117.
Истинная опасность заключалась бы в «принижении» этой революции. Конечно, она медленно высвобождалась из гораздо более продолжительных предварительных стадий, которые обычно не отмечают, коль скоро хлопок в Европе перерабатывали с XII в. Но та нить, что извлекали из кип, импортированных с Леванта, оказывалась непрочной, поскольку была довольно тонкой. И значит, не употреблялась в чистом виде, а только в качестве простой уточной нити в сочетании с льняной основой. Этой «метисной» тканью была бумазея, Barchent немецких городов, английская Fustian — бедная родственница, грубая на вид, однако довольно дорогая и вдобавок негодная в стирке. Как следствие, когда в XVII в. торговцы стали ввозить в Европу уже не только сырье, но и полотна и набивные ткани Индии, чудесные, целиком хлопковые ткани умеренной стоимости, зачастую с красивой цветной набивкой, которые, в противоположность европейским, выдерживали стирку, это явилось настоящим открытием. А вскоре наступило и массированное завоевание Европы, средством которого были корабли Индийских компаний и пособницей которого сделалась мода. Чтобы защитить свою текстильную промышленность, еще более шерстяные сукна, чем бумазею, Англия в 1700 и 1720 гг., а Франция с 1686 г. запретили на своей национальной территории продажу индийского полотна. Однако же, последнее продолжало прибывать, в принципе—для реэкспорта, но, поскольку контрабанда наслаждалась этим вволю, такие ткани были повсюду, радуя взор и угождая упрямой моде, которая смеялась над запретами, полицейскими облавами и арестами товаров.
Хлопковая революция в Англии, а затем очень скоро и в общеевропейском масштабе в действительности была поначалу подражанием, потом—реваншем, ликвидацией отставания от индийской промышленности и обгоном последней. Речь шла о том, чтобы делать так же хорошо и менее дорого. Менее дорого—это было возможно только с помощью машины, которая одна была способна составить конкуренцию индийскому ремесленнику. Но успех пришел не сразу. Пришлось дожидаться машин Аркрайта и Кромптона (около 1775—1780 гг.), чтобы получить хлопковую нить, одновременно тонкую и прочную, наподобие индийской пряжи, и такую, чтобы ее можно было использовать для тканья целиком из хлопка. С этого времени рынок индийских тканей будет встречать конкуренцию со стороны новой английской промышленности, а именно: громадный рынок Англии и Британских островов, рынок Европы (который, однако, станут оспаривать национальные промышленности), рынок африканского побережья, где черный невольник обменивался на штуки полотна, и огромнЬш рынок колониальной Америки, не говоря уже о Турции, о Леванте и о самой Индии. Хлопок всегда был в первую очередь экспортным товаром: в 1800 г. он представлял четвертую часть британского экспорта, в 1850 г.—половину его118.
Все эти внешние рынки, завоевывавшиеся один за другим, добавлявшиеся друг к другу или друг друга заменявшие по воле обстоятельств, объясняют фантастический рост производства: 40 млн. ярдов в 1785 г., 2025 млн. ярдов в 1850 г.!119 В то же время цена готового продукта снижалась с индекса 550 в 1800 г. до индекса 100 в 1850-м, в то время как пшеница и большая часть пищевых продуктов за этот же промежуток времени уменьшились в цене едва на треть. Уровень прибыли, поначалу фантастический («...не 5%, не 10%, но сотни и тысячи процентов дохода»,— скажет позднее один английский политик) 120, очень резко упал. Тем не менее мировые рынки были наводнены настолько, что это компенсировало уменьшившуюся норму прибыли. «Прибыли еще достаточны, чтобы было возможно крупное накопление капитала в мануфактуре»,— писал один современник в 1835 г.121
Если после 1787 г.
наблюдался «взлет» (take off), то ответственность за него нес, конечно, хлопок. Эрик Хобсбоум даже заметил, что ритм его экспансии довольно последовательно отмеривает ритм всей британской экономики в целом. Другие отрасли промышленности поднимались одновременно с ним и следовали за его падением. И так было до XX в.122 Впрочем, у всех современников английская хлопковая промышленность вызывала ощущение беспрецедентной мощи. Около 1820 г., когда машины были готовы вот-вот завоевать также и тканье, хлопок уже был по преимуществу паровой промышленностью (steam industry), великим потребителем пара. К 1835 г. он использовал по меньшей мере 30 тыс. л. с., обеспечиваемых паром, против 10 тыс. л. с., полученных за счет энергии воды123. Разве недостаточно для того, чтобы измерить силу новоприбывшего, рассмотреть громадное развитие Манчестера, современного города с его «сотнями пяти-, шестиэтажных [и более] фабрик, увенчанных каждая огромной трубой и султаном черного дыма»124, подчинявшего своей верховной власти соседние города, включая и порт Ливерпуль, еще накануне бывший главным работорговым портом Англии и ставший главным портом ввоза хлопка-сырца, прежде всего хлопка Соединенных Штатов?125Для сравнения: старая и прославленная шерстяная промышленность долгое время сохраняла нечто архаическое. Обращаясь в 1828 г. к старым воспоминаниям, английский мануфактурщик напоминал о временах, когда появление дженни в семьях прядильщиков отправило на чердак старые прялки и обратило к 1780 г. в «хлопковую веру» всю рабочую силу: «Прядение шерсти полностью исчезло и почти так же— льнопрядение; материалом, применяемым почти везде, стал хлопок, хлопок, хлопок»126. Дженни впоследствии приспособили к шерстяной промышленности, но полная механизация последней совершится с опозданием на три десятка лет против промышленности хлопчатобумажной127. Прядение (но, конечно, не ткачество) начнет механизироваться как раз в Лидсе (сменившем Норидж в качестве шерстяной столицы), но в 1811 г. эта промышленность была еще ремесленной и деревенской.
«Суконный рынок [в Лидсе]—это большое сооружение, большой квадратный рынок, расположенный вокруг двора и защищенный от огня, так как стены кирпичные, а полы— железные,—сообщает Луи Симон.—Две тысячи шестьсот деревенских производителей, наполовину земледельцев, наполовину ткачей, ведут здесь торговлю дважды в неделю и каждый раз только в течение одного часа. У каждого из них есть своя лавчонка у стены длинной галереи... Штуки сукна уложены штабелями позади них, и они держат их образцы в руках. Покупатели обходят эту двойную линию, сравнивая образцы, и так как курс цен устанавливается почти единообразный, сделки
вскоре заключаются. В немногих словах и не теряя времени,
Ш
гороны совершают много дел»128. Нет никакого сомне- 1Ы находимся еще в эпохе предпромышленности. Хозяи- гры выступает покупатель, купец. Значит, шерсть не по- валд за хлопковой промышленной революцией. Точно так же ножевой или скобяной промыслы в Шеффилде и в Бирмингеме оставались связаны с многочисленными мелкими мастерскими. И это—не считая бесчисленных архаичных видов деятельности, из которых иные доживут до XX в.129
После хлопковой революции, долгое время бывшей во главе движения, придет революция железа. Но Англия железных дорог, пароходов, разнообразного оборудования, которая потребует громадных капиталовложений в сочетании с низкой прибылью,—разве же эта Англия не выросла из денег, в больших массах накопленных в стране? Следовательно, даже если хлопок и не играл непосредственно слишком большой роли в машинном взрыве и в развитии большой металлургии, первые счета, вне сомнения, оплачивались прибылями от хлопка. Один - цикл подталкивал другой.
Еще по теме НЕ СЛЕДУЕТ «НЕДООЦЕНИВАТЬ» РЕВОЛЮЦИЮ В ХЛОПЧАТОБУМАЖНОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ:
- ПРОМЫШЛЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ
- ВЫЙТИ ЗА ПРЕДЕЛЫ ПРОМЫШЛЕННОЙ РЕВОЛЮЦИИ
- Промышленная революция XVIII века й ее социальные последствия
- ПЕРВАЯ ПРОМЫШЛЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ЕВРОПЫ: ЛОШАДИ И МЕЛЬНИЦЫ XI, XII, XIII вв.
- Глобально-стадиальный подход к истории и проблема революции. Магистральные и локальные революции
- III РЕВОЛЮЦИЯ ДУХА ИЛИ РЕВОЛЮЦИЯ СТРУКТУРЫ?
- 1 . Крушение Российской Империи и воля к мировой революции: Февральская революция и захват власти большевиками в 1917 году
- С чего следует начинать?
- Современность и что за нею следует
- Кому следует заниматься психотерапией?
- Что и как следует поддерживать
- 1. РЕВОЛЮЦИЯ АЛЕКСАНДРА ВЕЛИКОГО 1.1. Духовные последствия революции Александра Македонского и переход от классической эпохи к эллинистической
- КАКОГО ДЕСПОТИЗМА СЛЕДУЕТ ОПАСАТЬСЯ ДЕМОКРАТИЧЕСКИМ НАРОДАМ
- Что следует иметь в виду будущим мамам
- О ТОМ, ЧТО НЕ СЛЕДУЕТ ЧРЕЗМЕРНО УНЫВАТЬ В ПАДЕНИЯХ.
- ГЛАВА XI О ТОМ, ЧТО СЛЕДУЕТ ГОВОРИТЬ ИСТИНУ ЛЮДЯМ
- Раздел V, где объясняется, как следует обращаться с народолл
- ПЕРСОНАЛИЗМ ЭММАНЮЭЛЯ МУНЬЕ Христианин может мечтать о революции, совершенной святыми в обществе святых. Но если он признает, что революция необходима для создания новых условий жизни, без которых невозможно возникновение новых, в том числе и духовных, человеческих потребностей, то он не может систематически противостоять этой революции только потому, что она долгие годы созревала без него и независимо от него... Эмманюэль Мунье