Глава 20 МЕЖДУНАРОДНОЕ РАБОЧЕЕ И СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ с конца 90-х годов до Первой мировой войны
К началу XX в. формирование класса наемных рабочих вышло далеко за первоначальные географические рамки Западной Европы и США.
Этот процесс охватил страны, находившиеся в разных частях мира и имевшие разный политический статус, в том числе некоторые колонии. Различные его стадии проходили Канада, Австралия, Новая Зеландия, из азиатских стран — Турция, Япония, Китай, Индия, из стран Латинской Америки — в первую очередь Аргентина, Чили, Бразилия, Мексика. На Африканском материке, тогда почти полностью поделенном между европейскими колонизаторами, коренное население внутренних областей жило еще в условиях традиционной экономики и докапиталистических отношений. Но в Египте и на крайнем юге Африки возникали капиталистические предприятия с использованием наемного труда.В становлении капиталистического производства в большинстве названных стран важнейшую роль играл иностранный капитал. Наемные рабочие были заняты по преимуществу в сельском хозяйстве (на фермах и плантациях), на погрузочных и земляных работах, в добывающей промышленности и в наименьшей части на предприятиях обрабатывающей промышленности, обычно мелких и применявших ручной труд. Состав рабочего класса (особенно в Латинской Америке) был пестрым в этническом отношении: помимо местных уроженцев он широко пополнялся иммигрантами из Европы. Условия труда рабочих напоминали те, которые существовали в Европе на заре фабричного производства (как правило, не ограниченная законом продолжительность рабочего дня, зарплата не выше уровня физического выживания), профессиональные организации лишь начинали создаваться или не были официально признаны, проявления коллективного протеста жестко пресекались.
Но численность рабочего класса в глобальном масштабе росла не только за счет новых его отрядов, возникавших в результате развития капитализма вширь.
Она быстро увеличивалась и там, где капиталистические отношения давно господствовали. В восьми главных капиталистических странах общее количество лиц наемного труда возросло за первое десятилетие XX в. с 89,6 млн до 114 млн, из которых около 100 млн (45—46% самодеятельного населения) приходилось на долю рабочего класса в собственном смысле слова.Облик рабочего класса этого региона менялся, в его рядах происходила дифференциация. Подобно тому, что уже раньше отмечалось в Англии, также и в других ведущих капиталистических странах появился такой слой рабочих, который стали называть «рабочей аристократией». В Англии его удельный вес в конце XIX в. колебался в пределах 10—15% от общего числа рабочих, в Германии к 1907—1908 гг. составил примерно 9%, но его абсолютная численность на протяжении 1898—1910 гг. выросла в 5 раз.
К этому слою принадлежали рабочие квалифицированных, лучше оплачиваемых профессий. Но то, что ставило их в привилегированное положение по отношению к основной массе рабочих, не сводилось к естественному при квалификационных различиях более высокому уровню заработков. До начала XX в. почти исключительно квалифицированным рабочим было доступно членство в профсоюзах, которые раньше всего укоренились в их среде и именно на них ориентировались при определении размера взносов. А значит, фактически только верхний слой рабочих выигрывал от достигнутых к этому времени благодаря профессиональной организации социальных завоеваний (практика коллективных трудовых соглашений, система пособий, дополнявшая страхование в формах, установленных законом). Находившиеся на жалованье профсоюзные функционеры различных рангов также входили в состав «рабочей аристократии» и во многом формировали характерный для нее стиль социального поведения. Ей была свойственна склонность защищать лишь собственные узкогрупповые интересы, по возможности избегая конфликтов с предпринимателями, приверженность ценностям и образу мысли господствующего класса. Например, лидеры Американской федерации труда в начале XX в.
стремились заручиться поддержкой «дружественных работодателей» в борьбе за сохранение принципа «закрытого цеха» (прием на работу только рабочих, входивших в соответствующий профсоюз) и выступали против стачек солидарности. Два ежегодных конгресса британских тред- юнионов (1900 и 1901 гг.) большинством голосов отвергли предложение осудить англо-бурскую войну. В лице «рабочей аристократии» часть рабочего класса начинала, таким образом, интегрироваться в капиталистическое общество.Но эту часть нельзя полностью отождествлять с квалифицированными рабочими как таковыми. Последние далеко не всегда и не везде проявляли характерную для «рабочей аристократии» тенденцию к корпоративной замкнутости, отрыву от собственно пролетарской среды и сотрудничеству с предпринимателями. В таких странах, как Франция или Италия, квалифицированные рабочие в начале XX в. отличались, наоборот, развитым чувством классовой солидарности и активным участием в стачечном движении.
В тех отраслях промышленности, где внедрялась технология поточного производства, удельный вес квалифицированных рабочих снижался. Для обслуживания конвейера или автоматических линий станков требовалось лишь небольшое число рабочих высокой квалификации (наладчики, механики по ремонту оборудования), а в основном работники, предназначенные выполнять немногочисленные, простые, строго определенные операции.
Уровень жизни рабочих внутри группы ведущих стран был неодинаков. Это зависело от различной покупательной способности зарплаты и структуры бюджета рабочих семей (в США жилье и потребляемые рабочими промышленные товары стоили дороже, а продукты питания — дешевле, чем в Европе). С учетом этих различий реальная часовая зарплата рабочего одной и той же квалификации была в начале 900-х годов в США на 70% выше, а в Германии и Франции — соответственно на 32% и 38% ниже, чем в Англии
Отмечавшийся в последней трети XIX в. в развитых странах рост реальной заработной платы с середины 90-х годов замедлился или приостановился, а в США и Англии она в начале нового столетия несколько снизилась.
Вопросы заработной платы сохраняли в это время жгучую остроту для основной массы рабочих: из-за них возникало абсолютное большинство стачек в Англии, Франции, Бельгии, Италии, а в некоторые годы также и в Германии.Отличительной чертой рынка труда в США был массовый и продолжавший нарастать поток иммигрантов — в особенности из Восточной Европы (за 1906—1914 гг. — 2 млн чел. против 455 тыс. в 1881—1895 гг.) и стран Средиземноморья (соответ ственно 2320 тыс. против 640 тыс.). По большей части они ос тавались в США на постоянное жительство. Недавно прибывшие иммигранты «без языка» соглашались на любую работу за самую низкую плату. Постоянный избыток дешевой рабочей силы иммигрантов вынуждал также и местных рабочих неквалифицированных профессий быть уступчивее перед лицом хозяйского нажима и питал в их среде недоброжелательство к приезжим. Это было выгодно предпринимателям, но, с другой стороны, они были заинтересованы в скорейшей ассимиляции иммигрантов для более эффективного включения последних в механизм крупного промышленного производства, требующий от работников точных и согласованных действий. В годы Первой мировой войны в США стали приниматься специальные меры в этом направлении (создание школ и классов «американизации» на предприятиях и т.п.).
Накануне и во время войны трудящиеся-иммигранты в США уже не были замкнутой в себе, наиболее обездоленной и покорной частью рабочего класса. В их среде находила отклик агитация левых течений американского рабочего движения (Индустриальные рабочие мира, социалисты), они стали участвовать в забастовочной борьбе.
В европейских странах взаимоотношения между рабочими разных национальностей складывались неодинаково. В Венгрии, входившей в состав двуединой монархии Габсбургов, рабочий класс изначально сформировался как многонациональный. В начале XX в. на уровне массового сознания рабочих здесь не наблюдалось сколько-нибудь значительных националистических тенденций. Примерно четверть всех промышленных рабочих Венгрии была сосредоточена в Будапеште, где многие из них кроме своего родного языка могли объясняться па других (иногда нескольких), так что общение не затруднялось «языковым барьером».
Иначе обстояло дело в странах с постоянной иммиграцией иностранных рабочих — например, во Франции, где в промышленности было занято немало итальянцев (на юге) и бельгийцев (на севере). Еще в конце XIX в. со стороны рабочих-французов нередко проявлялась ксенофобия — вплоть до вспышек насилия против итальянских иммигрантов. Иммигрантов винили в том, что из-за них хозяева меньше платят всем остальным, рассматривали как штрейкбрехеров (они, боясь потерять работу и быть высланными на родину, неохотно присоединялись к стачкам). Но постепенно пробивало себе дорогу сочувствие к иммигрантам, понимание их специфических проблем и мотивов поведения, стремление помочь им. Так, в 1906 г. во время стачки на шелкоткацкой фабрике в окрестностях Гренобля, где из 500 работниц было 350 итальянок, профсоюз вступился за них перед предпринимателем, грубо обманувшим их при найме на работу. В результате им (как было обещано) оплатили дорожные расходы, выдали сумму, ассигнованную фирмой на их обучение, а тем, кто сохранил оставленные вербовщиком документы, и недополученную за три года зарплату.Перед Первой мировой войной приобрели известность проводившиеся с конца XIX в. опыты американского инженера Ф.У. Тейлора в области так называемого научного управления производством. Для этих опытов среди занятых определенным видом труда (в том числе и неквалифицированного) отбирались наиболее выносливые и умелые рабочие. Время, затрачиваемое ими на отдельные трудовые операции и на паузы в работе, учитывалось с помощью хронометра. Различные движения в процессе труда оценивались с точки зрения их рациональности. Изучалась эффективность употребляемых в данном производстве рабочих инструментов для стандартизации их веса, формы и других качеств по оптимальному уровню. На основе всех этих данных специалисты, выступавшие от лица администрации предприятия, предлагали рекомендации, которые должны были обеспечить максимальную выработку при наименьшей утомляемости работника. Каждый рабочий ежедневно получал от них соответствующее этим рекомендациям персональное задание (урок), выполнение которого вознаграждалось существенной прибавкой к заработку сравнительно с прежним.
Несмотря на, казалось бы, очевидные выгоды, которые система Тейлора давала не только предпринимателям, но и рабочим, она внедрялась при упорном противодействии со стороны последних. Раньше администрация не вмешивалась в производственный процесс как таковой: в рамках установленного общего распорядка рабочие выполняли свою работу так, как подсказывал унаследованный и накопленный ими самими профессиональный опыт. Система Тейлора лишала их какой бы то ни было самостоятельности в процессе труда, ставя в полную зависимость от «научно обоснованных» заданий администрации и под постоянный контроль многочисленного штата инспекторов. С другой стороны, тейлоровская система поощряла в среде рабочих стремление к личному выдвижению, дух индивидуализма, вступавший в противоречие с коллективистскими ценностями. Сам Тейлор рассказал о характерном в этом смысле случае: работницы, выполнявшие одну из операций в производстве велосипедов, в индивидуальных беседах о новой системе отзывались о ней с одобрением, но единодушно высказались против нее при общем голосовании. Сопротивление тейлоризму и другим методам интенсификации труда выражалось в стремлении рабочих поставить производство под собственный контроль, в первых попытках создать институты такого контроля на предприятиях (избрание комиссий или делегатов), а иногда и в крупных массовых выступлениях типа стачек 1912—1913 гг. на автомобильных заводах «Рено» во Франции, направленных против введения хронометража.
Рабочие сопротивлялись хозяйскому диктату и в пассивной форме, уходя с предприятия при малейшей возможности найти другую работу. Состав работников не оставался постоянным и менялся иногда очень быстро. В США в 1907 г. состав рабочих текстильной промышленности Юга (в основном выходцев из сельской местности) обновился на 176%, а в 1913 г. на автомобильных заводах Форда в Детройте с их изматывающим ритмом работы — на 370%.
В европейских странах в начале XX в. продолжала расширяться система законодательных мер в области охраны труда и социального страхования рабочих. В Испании, вставшей на этот путь позже других стран, были введены первые законы, ограничивавшие применение женского и детского труда, а также длительность рабочего дня металлургов, шахтеров, текстильщиков. Законом был установлен еженедельный воскресный отдых для рабочих (Италия, Испания). В Бельгии, Англии, Франции, Нидерландах, Швеции рабочие стали получать пенсии по старости. Англия, а также Норвегия и Швейцария приняли законы о страховании рабочих на случай болезни или инвалидности (в Германии, Франции и ряде других стран подобные законы были приняты раньше). С 1911 г. в Англии начали выплачиваться за счет государства пособия по безработице (до этого страхование по безработице с участием государства существовало, но не являлось обязательным во Франции, Норвегии, Дании).
Более либеральным стало законодательство о рабочих организациях и стачках. Законом 1901 г. об ассоциациях было окончательно легализовано существование профсоюзов во Франции. В Италии была признана свобода стачек и провозглашен принцип невмешательства государства в трудовые конфликты, означавший, что против бастующих не должны использоваться полицейские и военные силы. В Англии тред-юнионы получили право вести внутри предприятия мирную агитацию за стачку, а предпринимателям было запрещено требовать через суд возмещения убытков, причиненных стачками. В Испании стачки экономического характера были разрешены специальным законом 1909 г. В США принятый в 1914 г. закон Клейтона покончил с подведением профсоюзов и фермерских организаций под действие антитрестовского законодательства.
Между тем размах стачечного движения продолжал шириться. Среднегодовое число стачек и их участников в 1901—1913 гг.
по сравнению с 90-ми годами XIX в. увеличилось в Италии — соответственно более чем в пять и более чем в четыре раза, в США — более чем в два и более чем в полтора раза, во Франции — более чем вдвое по обоим показателям. В Англии среднегодовое число охваченных стачками рабочих выросло сравнительно с предыдущим десятилетием более чем в 1,4 раза, несмотря на одновременное сокращение почти в 1,7 раза среднегодового числа самих стачек (иными словами, они происходили реже, но стали значительно более массовыми).
Стачки в огромном большинстве случаев возникали по таким поводам, как уровень заработной платы, продолжительность рабочего дня, условия труда на предприятиях. Но там, где деятельность рабочих организаций все еще наталкивалась на какие-то ограничения, немалое число стачек возникало в связи с так называемыми профсоюзными вопросами, т.е. было направлено на защиту и расширение прав профсоюзов. Например, в Испании в период между 1905 и 1913 гг. доля таких стачек колебалась от 24% до почти 42% общего числа тех, причины которых учтены статистикой.
При известной тенденции к смягчению законодательства о трудовых конфликтах власть предпринимательского класса над производством оставалась неограниченной и на негосударственном уровне охранялась с помощью самых жестких методов. Начали практиковаться массовые увольнения за участие в стачке (как на заводах «Рено» во Франции, откуда в 1913 г. были уволены 400 рабочих), иногда они сочетались с локаутом — временным закрытием предприятия с целью принудить рабочих к покорности (вновь к работе допускали далеко не всех). В США предприниматели широко использовали против рабочих частный сыск, собственную полицию, услуги гангстеров.
Там, где массовые выступления рабочих приобретали политическую окраску (во Франции в 1905—1906 гг., в Испании в 1909 г., в Германии в 1910 г., в Италии в 1914 г.), против них по-прежнему пускалась в ход и вооруженная сила государства.
Профсоюзы н другие массовые организации. В начале XX в. качественно изменился уровень профессиональной организованности рабочего класса стран Запада. Рядом с численно небольшими, замкнутыми в узкоцеховых рамках профсоюзами традиционного типа стали возникать новые, рассчитанные на вовлечение неквалифицированных рабочих (в США — профсоюзы ИРМ в отличие от профсоюзов АФТ) или объединявшие работников разных специальностей в масштабе целой отрасли производства (отраслевые профсоюзные федерации в Италии). К 1912—1914 гг. по сравнению с концом 80-х — началом 90-х годов процент членов профсоюзов от общего числа занятых в промышленности увеличился в Германии и Франции в шесть с лишним раз, в Англии и США — более чем втрое.
В профсоюзном движении существовали различные течения. К наиболее значительному из них относились профсоюзы, так или иначе связанные с рабочими партиями. Они имели свое интернациональное объединение, первоначально именовавшееся Международным секретариатом профсоюзов, а затем — Международной профсоюзной федерацией (к 1913 г. в нее входили 19 национальных профцентров с общей численностью 7,7 млн членов). К Международному секретариату профсоюзов до 1909 г. примыкали и анархо-синдикалистские профсоюзы, которые позднее вышли из него с намерением организовать свой собственный интернациональный центр, но до Первой мировой войны так и не смогли сделать это. В 80—90-е годы XIX в. начали возникать христианские профсоюзы (католические — во Франции, Италии, Австро-Венгрии, Швейцарии, католические и евангелические — в Германии). Католическое профдвижение стало развиваться в особенности после энциклики папы Льва XIII Rerum novarum (1891), провозгласившей основные принципы социальной доктрины католицизма. Общая численность христианских профсоюзов к 1914 г. составляла немногим более 0,5 млн членов. Некоторое распространение получили (например, во Франции) и так называемые «желтые» профсоюзы, специально создававшиеся предпринимателями для отвлечения рабочих от классовых профсоюзных организаций.
Профсоюзы занимались прежде всего вопросами, составлявшими содержание экономической борьбы рабочих (зарплата, рабочий день, внутренний распорядок и санитарные условия на предприятиях и т.п.). Они поддерживали стачки с требованиями экономического характера, вели от имени рабочих переговоры об этих требованиях с хозяевами — как в ходе трудовых конфликтов, так и при заключении «коллективных сделок» с предпринимательскими объединениями. Практика «коллективных сделок», до начала XX в. известная главным образом в Англии, теперь стала распространяться и в других европейских странах. В Германии, например, к 1914 г. ими были охвачены около 1400 тыс. рабочих, но немецкие профсоюзы до Первой мировой войны так и не добились юридического признания в качестве договаривающейся стороны в подобных соглашениях. Английские же тред-юнионы в этот период стали активно добиваться регулирования трудовых отношений в законодательном порядке (раньше они признавали государственное вмешательство лишь в вопросы охраны женского и детского труда). Перед войной в Англии были приняты первые законы о гарантированном минимуме зарплаты в отдельных отраслях.
Для своих членов профсоюзы были и своеобразной службой социального страхования, при необходимости предоставляя им пособия по болезни, по случаю потери работы, на оплату жилья или другие срочные нужды. Нередко отделения профсоюзов становились очагами культурной жизни рабочих — при них создавались библиотеки, клубы, различного рода курсы и т.д.
На рубеже XIX—XX вв. в некоторых странах (США, Англия, Франция, Италия) рабочие начали нащупывать новые формы организации, отвечавшие их стремлению к контролю над производством. Для этого на предприятиях стали избираться рабочие делегаты или органы типа фабричных комиссий. Предприниматели видели в таких институтах рабочей демократии покушение на собственную безраздельную власть в сфере производства, но подчас оказывались вынуждены мириться с их существованием и во время стачек даже предпочитали иметь дело со «своими» рабочими делегатами, а не с профсоюзами (профсоюзы могли успешнее противостоять хозяйскому нажиму, т.к. действовали вне предприятий).
Выборные представительные институты на предприятиях заключали в себе возможности развития в разных направлениях, их сущность истолковывалась и осмысливалась по-разному. Реформаторски настроенные буржуазные политики и социалисты- реформисты рассматривали их как инструмент полюбовного разрешения трудовых споров, т.е. стремились направить их деятельность в русло сотрудничества классов. Такой подход нашел отражение, например, в проекте закона о регламентации стачек, предложенном в 1900 г. А. Мильераном, тогда министром в правительстве Вальдека-Руссо во Франции. Левому же крылу рабочего движения была близка смутно выражаемая подобными институтами идея рабочего контроля и шире — реальной власти производителей над производством в новой системе экономических отношений, которая заменит капитализм (ее оформил в концепцию индустриальной организации рабочего класса американский социалистический теоретик Д. Де Леон). Позднее — во время мировой войны и особенно в первые годы после нее — революционный потенциал самоорганизации рабочих по месту производства отчетливо выявится на опыте комитетов фабричных старост (шоп-стюардов) в Англии, внутренних комиссий и развившихся из них фабрично-заводских советов — в Италии.
Такие организации, как кооперативы, охватывали не только рабочих, но действовали при их активном и массовом участии. Рабочие вступали прежде всего в потребительские кооперативные
общества. Кооперативы, руководимые социалистами (куда входили преимущественно рабочие), перед мировой войной насчитывали в Европе около 9 млн членов.
С конца XIX в. широкое развитие в рабочей среде, особенно в Германии, получили самые разнообразные добровольные ассоциации, иногда имевшие социал-демократическую или конфессиональную окраску, иногда же нейтральные в идеологическом отношении. Это были всякого рода объединения «по интересам», которые становились формой организации внепроизвод- ственной социальной жизни рабочих, способствовали проявлению их самодеятельной активности в сфере культуры, искусства, спорта, давали выход их потребностям в отдыхе и развлечениях.
Массовые рабочие организации различного характера ни по своим методам, ни по выполняемым ими функциям не бьши только инструментом классовой борьбы, хотя защита специфических интересов рабочего класса служила важнейшим импульсом к их возникновению. Поскольку они создавались по собственной инициативе рабочих, сами вырабатывали нормы своей внутренней жизни и управляли ею, постольку они действовали как институты гражданского общества и в начале XX в. играли уже заметную роль в этом качестве.
Социалистическое движение (организационные аспекты). К моменту основания II Интернационала уже сложившиеся социалистические партии существовали почти исключительно в Западной Европе. В конце XIX в. и в годы перед Первой мировой войной процесс создания таких партий продолжался, охватывая все новые страны и регионы — Россию, Японию, Турцию, балканские государства, Латинскую Америку (Аргентина, Бразилия, Куба, Уругвай, Чили). К концу 1912 г. во II Интернационал входили 27 партий от 22 саран. За полтора предвоенных десятилетия он провел пять общих конгрессов (1900 г. — Париж, 1904 г. — Амстердам, 1907 г. — Штутгарт, 1910 г. — Копенгаген, 1912 г. — Базель).
В странах с политической системой, дававшей достаточно широкий простор легальной деятельности социалистов, социал демократия стала в начале XX в. значительной силой. Общая численность социал-демократических, социалистических, рабочих партий за 1900—1914 гг. возросла в 14 раз — с 300 тыс. до 4200 тыс. членов, а число избирателей, проголосовавших за них на последних перед войной парламентских выборах, достигло в совокупности примерно 12 млн (рост почти вдвое по сравнению с 1904 г.). В парламентах 24 стран насчитывалось к 1914 г. около 700 депутатов-социалистов.
32 - 0659
Наиболее крупной и влиятельной из партий II Интернационала была Социал-демократическая партия Германии — СДПГ (название принято в 1890- г.): накануне войны она насчитывала 1085 тыс. членов и собрала на выборах 1912 г. в рейхстаг 38,5% всех поданных голосов. Среди французских социалистов из-за расхождений по поводу вступления А. Мильерана в правительство («казус Мильерана») на рубеже XIX—XX вв. образовались две партии: Французская социалистическая партия во главе с Ж. Жоресом и Социалистическая партия Франции во главе с Ж. Гедом. В 1905 г. в соответствии с решением Амстердамского конгресса II Интернационала, рекомендовавшим, чтобы в каждой стране была только одна социалистическая партия, эти две партии слились во Французскую секцию рабочего Интернационала (Sec- tion frangaise de /'Internationale ouvriere — СФИО). Во исполнение этой же рекомендации РСДРП, расколовшаяся в 1903 г. на большевистское и меньшевистское крыло, провела в 1906 г. свой объединительный съезд. От России кроме РСДРП во II Интернационале была представлена образовавшаяся в 1902 г. партия эсеров.
В США помимо Социалистической рабочей партии, лидером которой стал в 90-е годы Д. Де Леон, с 1901 г. существовала возглавляемая Ю. Дебсом Социалистическая партия. В двуединой Австро-Венгрии социал-демократы Цислейтании и Транолсй- тании были организованы в две отдельные партии. Социал -демократическая рабочая партия Австрии (СДРПА) в 1897 г. была преобразована в федерацию шести национальных партий (австронемецкая, чешская, польская, украинская, южнославянская, итальянская). Тенденция к разделению по национальному признаку проявлялась и внутри Социал-демократической партии Венгрии (СДПВ), но более слабо.
Первой попыткой создать политическую рабочую партию в Англии было основание в 1893 г. Независимой рабочей партии (НРП), которая стала участвовать в созываемых II Интернационалом международных социалистических конгрессах. В начале 900-х годов обозначился поворот в отношении к политической деятельности английских тред-юнионов, выразившийся в создании Комитета борьбы за рабочее представительство в парламенте. В 1905 г. он был преобразован в Рабочую (лейбористскую) партию. Эта партия строилась на началах коллективного членства, включив в себя тред-юнионы, НРП, а также некоторые социа диетические организации. Вхождение в состав лейбористской партии тред-юнионов придало ей массовый характер. От рабочих партий других стран ее отличало отсутствие в ее платформе социалистических принципов и неопределенность позиции в отноше-
нии классовой борьбы. Поэтому вопрос о том, можно ли принять лейбористскую партию во II Интернационал, вызвал разногласия в Международном социалистическом бюро (органе, созданном в 1900 г. по решению Парижского конгресса для связи между партиями отдельных стран в промежутках между конгрессами), но в конечном счете был решен положительно.
Международное социалистическое бюро (МСБ) находилось в Брюсселе. Оно состояло из представителей отдельных национальных секций, имело исполком и секретариат, собиралось (обычно раз в год) на пленарные заседания и первоначально было наделено главным образом корреспондентскими функциями. Но постепенно рамки его деятельности расширились. МСБ заявляло о позиции социалистического движения по поводу важнейших политических событий (в частности, на протяжении 1905—1906 гг. оно 14 раз выступало в поддержку революции в России, а также организовало сбор средств в помощь русским революционерам), разработало проект принятого в 1907 г. устава II Интернационала, решало вопросы, связанные с приемом в него новых организаций, предварительно обсуждало повестку дня общих конгрессов. В 1911—1913 гг. в условиях нараставшей взрывоопасности международной обстановки МСБ поддерживало и координировало действия европейских социал-демократических партий по организации массовых антивоенных выступлений. Экстренное заседание МСБ состоялось перед самым началом мировой войны — 29—30 июля 1914 г.
Перед партиями И Интернационала так или иначе вставал вопрос о характере их взаимоотношений с массовыми организациями, прежде всего профсоюзами и кооперативами. Он обсуждался и на международных социалистических конгрессах (Штутгартском и Копенгагенском).
В отношениях между социалистическими партиями и профсоюзами некоторых западноевропейских стран проявлялась (хотя и по-разному) тенденция не столько к взаимодействию, сколько к разграничению соответствующих сфер деятельности: партиям — политическая борьба, профсоюзам — экономическая. Во Франции социалисты гедистского направления при образовании в 1905 г. Всеобщей конфедерации труда (ВКТ) отстранились от какого-либо участия в профсоюзном движении, что привело к преобладающему влиянию в ВКТ анархо-синдикалистов. В Германии лидерами наиболее сильных профсоюзов были социал-демократы реформистского толка, которые сами тяготились контролем со стороны партии и настаивали на нейтральности профсоюзов, т.е. их полной автономии и неучастии в каких-либо политических акциях.
32-
Однако на Штутгартском конгрессе II Интернационала идея нейтральности профсоюзов не встретила поддержки большинства делегатов и не вошла в принятую резолюцию. В этой резолюции указывалось на необходимость тесных связей между партиями и профсоюзами и подчеркивалось, что профсоюзы «смогут выполнить свой долг в освободительной борьбе рабочего класса только при том условии, если во всех своих действиях они будут руководствоваться социалистическим духом».
Подобным же образом на Копенгагенском конгрессе было отклонено выдвигавшееся немецкими и некоторыми французскими делегатами требование нейтральности кооперативов. В принятом решении конгресс заявил: «...Интересы рабочего класса, борющегося против капитализма, требуют, чтобы отношения между политическими, профсоюзными и кооперативными организациями становились все более тесными — без нарушения при этом их самостоятельности». Социал-демократам вменялось в обязанность быть активными членами потребительских кооперативных обществ и действовать внутри них в социалистическом духе.
Итак, с точки зрения организационной социалистическое движение в начале XX в. достигло больших успехов. Оно начало проникать и за пределы наиболее развитых капиталистических стран, а во многих из этих стран завоевало поддержку значительной части электората и сильные позиции в парламентах и муниципальных органах. Во II Интернационале не было какой-то системы жестко регламентированных связей социалистических партий с массовыми рабочими организациями, однако в ряде стран социалисты активно участвовали в их деятельности и оказывали на нее существенное влияние.
Но в новое столетие социалистическое движение вступало с серьезными внутренними проблемами, связанными с состоянием его идейной оснащенности.
Бернштейнианство н ревизия марксизма. За полвека, прошедшие после возникновения марксизма, мир существенно изменился. Социал-демократические лидеры не могли не задаваться вопросом о том, в какой мере эти изменения учитывались основоположниками марксистского учения и отвечали их прогнозам. С другой стороны, в истолковании марксизма успели сложиться и получить хождение определенные стереотипы, придававшие тем или иным теоретическим положениям отпечаток упрощения, вульгаризации. Вскоре после смерти Энгельса (1895) в социалистическом движении началась острая дискуссия по программным и тактическим вопросам, застрельщиком которой стал живший тогда в эмиграции в Англии немецкий социал-демократ Эдуард Бернштейн (1850—1932).
Бернштейн был известен в социалистических кругах как один из ближайших друзей Энгельса и его литературный душеприказчик, т.е. лицо, ответственное за последующую публикацию произведений и самого Энгельса, и Маркса. Его голос звучал весомо и авторитетно, и это способствовало широкому резонансу сначала его статей, появившихся в 1896 и 1898 гг. в теоретическом журнале СДПГ, а затем написанной на их основе книги «Предпосылки социализма и задачи социал-демократии» (1899).
Главная мысль этих и других публикаций Бернштейна заключалась в том, что исторический опыт не подтвердил кардинальных положений учения Маркса, лежащих в основе программы СДПГ (речь шла о программе, принятой в 1891 г. на съезде в Эрфурте взамен Готской программы 1875 г.). Эти положения он считал необходимым подвергнуть критике, а партийную программу — пересмотру (ревизии; отсюда — возникший в связи с выступлениями Бернштейна термин «ревизионизм»).
Бернштейн полагал, что свойственное Марксу понимание общественного развития имело в основе идею жесткой предопределенности всего хода истории действием экономического фактора, тогда как роль «железной исторической необходимости» становится все более ограниченной. Будущий переход к социализму не должен обосновываться исходя из «принудительной силы экономики»: «Зачем принижать значение разума, правосознания, воли людей? ... Уже сейчас общество делает многое не потому, что это абсолютно необходимо, а потому, что это лучше. И в социалистическом движении правосознание, стремление к еще более справедливому строю является по меньшей мере столь же действенным и важным фактором, как и материальная необходимость».
Объектом критики Бернштейна стала и так называемая «теория краха». Этим понятием он обозначал распространенное в социал-демократическом движении представление, согласно которому капитализм рухнет в результате неизбежно предстоящего гигантского экономического кризиса.
Ссылаясь на данные об экономическом развитии конца XIX в., Бернштейн настаивал на том, что реальный его ход не согласуется с ожиданиями Маркса и опровергает «теорию краха»: концентрация капитала далека от уровня, позволяющего обобществить производство, продолжает существовать множество мелких предприятий, число собственников не сократилось, а выросло, не подтверждается и тезис о прогрессирующем ухудшении положения рабочего класса («теория обнищания»). В совокупности получалась картина постепенного смягчения свойственных капитализму противоречий. Из этих посылок Бернштейн делал заключение, что социал-демократия должна отказаться от тактики, «основанной на ожидании катастроф», отбросить революционную фразеологию и открыто стать тем, чем она в сущности и является: демократически-социалистической партией реформ.
Бернштейн рекомендовал социал-демократии умерить враждебность по отношению к либерализму, считая, что социализм по своему идейному содержанию является его законным преемником. С другой стороны, он оспаривал основанное на известной мысли Маркса положение Эрфуртской программы, согласно которому социалистическое преобразование общества может быть делом только рабочего класса. При такой постановке вопроса теряло смысл существование социал-демократии как классовой пролетарской партии: она должна была превратиться в широкое объединение всех сторонников демократических реформ.
В условиях демократии, как представлялось Бернштейну, классы как таковые не перестанут существовать, но классовое господство исчезнет, т.к. ни один класс не будет пользоваться политическими привилегиями по отношению ко всему обществу. Подобный взгляд на демократию, в сущности, исключал идею завоевания рабочим классом политической власти. К тому же Бернштейн полагал, что рабочий класс не созрел и еще очень долго не созреет для этого. Тем более беспредметным оказывался, с его точки зрения, вопрос о том, при каких условиях и как именно осуществится переустройство па социалистических началах всей системы общественных отношений. Он писал: «Я твердо убежден в том, что уже ныне живущее поколение увидит осуществленным очень многое из социализма — если и не в его патентованной форме, то на деле... Я открыто признаю, что не вижу большого смысла и крайне мало интересуюсь тем, что обычно понимают под “конечной целью социализма”. Эта цель — что бы она ни означала — для меня ничто, движение же — все. А под движением я понимаю как всеобщее движение общества, т.е. социальный прогресс, так и политическую и экономическую агитацию и организацию для осуществления этого прогресса».
Бернштейн, таким образом, не отбрасывал вообще идею социалистического переустройства общества, но мыслил социализм как результат постепенной, очень длительной эволюции и слишком отдаленную перспективу, чтобы черпать в ней импульс для реальной практической деятельности социал-демократов. Такая политическая позиция сама по себе не была новой в социалистическом движении и во многом напоминала реформистские идеи, имевшие хождение еще с конца 70-х — начала 80-х годов. Но у Бернштейна она опиралась на критику марксизма как теории, причем эта критика исходила не из буржуазного лагеря, а от социал-демократа, который имел репутацию марксиста и сам считал себя таковым.
Публикации Бернштейна сразу же вызвали активный отклик, прежде всего потому, что социал-демократия ощущала настоятельную потребность заново сверить свой идейный багаж с изменившимися историческими реалиями. Бернштейн нашел немало единомышленников как в СДПГ и других рабочих партиях, так и в кругах либеральной интеллигенции, заговорившей в связи с его выступлениями о кризисе марксизма (Б. Кроче в Италии, Т. Масарик в Австро-Венгрии, «легальные марксисты» в России). Но в социал-демократической среде преобладало несогласие с тем, как ответил Бернштейн на поставленные временем вопросы. С критикой его идей выступили в печати или на партийных съездах социалистические лидеры и теоретики как старшего, так и более молодого поколения: А. Бебель, В. Либкнехт, К. Каутский, К. Цеткин, Р. Люксембург (Германия), Ж. Гед, П. Ла- фарг (Франция), Антонио Лабриола (Италия), Г.В. Плеханов, В.И. Ленин (Россия). СДПГ подтвердила свою приверженность принципам Эрфуртской программы и отказалась пересмотреть ее в предложенном Бернштейном направлении. Из партий II Интернационала такой пересмотр осуществила (в 1901 г.) только австрийская социал-демократия.
Оппоненты Бернштейна справедливо обратили внимание на шаткость многих доводов, которыми он обосновывал свою позицию. Подвергая критике марксизм, Бернштейн зачастую не проводил различия между взглядами самого Маркса и их позднейшими вульгарными истолкованиями. Не соответствовало истине утверждение, будто, по Марксу, положение рабочего класса в капиталистическом обществе лишь неизменно ухудшается — Маркс всегда учитывал также, что рабочий класс своей борьбой противодействует этой тенденции. Оспаривалась и доказательность статистических данных, которыми Бернштейн подкреплял свои соображения о том, в каком направлении развивается современная ему экономика.
Но тонкости теоретической полемики с Бернштейном вряд ли воспринимались теми, кто составлял массовую базу социалистического движения в Германии и других европейских странах. Для рядовых социал-демократов главное заключалось в том, сохранит ли их партия самостоятельную политическую роль или откажется от нее. Поэтому на низовом уровне находили поддержку прежде всего призывы социал-демократических лидеров (таких как Бебель) к верности партийным традициям и принципам классовой борьбы.
Позиции обеих сторон в дискуссии между ревизионистами и их противниками следует оценивать с учетом как условий того времени, так и позднейшего исторического опыта. И та и другая опирались на реальные, но разнонаправленные тенденции, которые начали проявляться на стыке двух столетий.
Так, изменения в положении рабочего класса носили неоднозначный характер: верхний его слой интегрировался в капиталистическую систему, основной же массе рабочих по-прежнему приходилось добиваться отвечающего возросшим потребностям улучшения условий своего труда и жизни в упорной борьбе с хозяевами, испытывать болезненные последствия капиталистической рационализации производства, лишения, связанные с безработицей, ит.д. В странах Запада наблюдался прогресс в осуществлении реформ и развитии демократических институтов, но считать его необратимым и делать отсюда чисто эволюционистские выводы было по меньшей мере преждевременным (90-е годы ознаменовались в Германии угрозой нового исключительного закона против социалистов, во Франции — атаками клерикальномонархических сил против республиканского строя, в Италии — авторитарными действиями кабинетов Криспи и Пеллу). По-разному в разных странах складывалась судьба мелкого производства в земледелии, которому ревизионисты приписывали не предвиденную Марксом устойчивость. Подобным же образом и по другим вопросам, оказавшимся на пороге XX в. в центре споров в социалистическом движении, каждая из сторон могла найти в тогдашней действительности доводы в пользу собственной точки зрения.
Лишь в более длительной исторической перспективе могло выявиться, какие из наметившихся тенденций возобладают и закрепятся. Многие утверждения Бернштейна имели спорное обоснование и не были адекватны реальности начала XX в., но в чем-то обогнали время, предвосхитив определенные черты другой, более поздней эпохи. Тот эволюционный путь общественного развития, который Бернштейн считал магистральным для стран Запада, как таковой утвердится в Западной Европе преимущественно во второй половине XX столетия. И это произойдет после затронувших также и Запад исторических потрясений огромного масштаба, которые не вписывались в эволюционистские прогнозы.
Еще по теме Глава 20 МЕЖДУНАРОДНОЕ РАБОЧЕЕ И СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ с конца 90-х годов до Первой мировой войны:
- Воссоздание СДПР. Подъем рабочего движения накануне первой мировой войны
- 5. Движение греческого духовенства после Первой мировой войны за освобождение Церкви от государственной опеки
- Рабочее и социалистическое движение
- ГЛАВА 27 МИРОВАЯ ТОРГОВЛЯ И МЕЖДУНАРОДНОЕ ДВИЖЕНИЕ ФАКТОРОВ ПРОИЗВОДСТВА
- Глава XIV КИТАЙ ПОСЛЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ (1918-1927)
- АМУРСКИЕ КАЗАКИ В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ, РЕВОЛЮЦИЙ 1917 г. И ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
- ГЛАВА II. Деятельность германской разведки в зоне пуштунских племен в годы Первой мировой войны
- Международные экономические отношения стран мировой социалистической системы
- ГЛАВА II. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ГЕРМАНСКОЙ РАЗВЕДКИ В ЗОНЕ ПУШТУНСКИХ ПЛЕМЕН В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
- МЕЖДУНАРОДНОЕ РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ В 1924 — 1929 гг.
- 6. РОССИЯ НАКАНУНЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
- § 18. На фронтах Первой мировой войны
- Вывоз капитала после первой мировой войны
- Миграции рабочей силы после второй мировой войны
- Государственный аппарат России в годы первой мировой войны
- ГЛАВА 7. МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ И МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОБЩЕСТВЕННЫЕ ДВИЖЕНИЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ ХХ в.
- Международная торговля капиталистических стран после второй мировой войны
- МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В ГОДЫ МИРОВОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО КРИЗИСА И ОБРАЗОВАНИЕ ДВУХ ОЧАГОВ ВОЙНЫ
- 1. Внешняя политика Румынии в период от утверждения независимости до начала первой мировой войны
- Буржуазные теории международных экономических отношений после второй мировой войны