1 . Крушение Российской Империи и воля к мировой революции: Февральская революция и захват власти большевиками в 1917 году

Революция военного поражения, к которой, как на словах, так и в действиях, постоянно обращались национал-социалисты, произошла в России на полтора года раньше, чем в Германии, в марте 1917 года, но это был более продолжительный и болезненный процесс, поскольку она не исходила, как из предпосылки, из окончательного поражения, а, скорее всего, впрямую препятствовала ему.

8 марта 1917 года в Петрограде, где к тому времени уже несколько дней бастовали важнейшие заводы, вследствие недостатка продовольствия развернулись демонстрации протеста, к которым стремительно присоединялись новые массы народа, и каковые с каждым днем становились все мощнее. Еще с начала первых выступлений председатель Государственной думы умолял царя, осуществлявшего с некоторых пор функции Верховного главнокомандующего и находящегося в своей ставке близ Могилева, как можно скорее сформировать Кабинет всеобщего доверия, поскольку в резервных батальонах гвардейских полков уже были случаи убийства офицерских чинов, а, с другой стороны, многие прапорщики присоединялись к демонстрантам.

ден.

Первый парадокс этой революции тоски по миру состоял в том, что она стала возможной только потому, что общественное мнение требовало побед и все меньше доверия проявляло по отношению к царскому двору, где царица Мария Федоровна, урожденная немецкая принцесса, якобы способствовала заключению сепаратного мира с немецким кайзером и распространяла дух пораженчества через своего фаворита Распутина. Распутин действительно был противником войны, и его убийство в декабре 1916 года означало победу дворцовой партии войны, имевшей многочисленных сторонников также и в парламенте, в Думе. Наконец, война велась в союзничестве с западными демократиями Франции и Англии, и русская интеллигенция так же, как и влиятельная петербургская промышленная буржуазия уже давно ожидали от этого союза конца самодержавия и перехода России на рельсы конституционной монархии. Поэтому имевшая власть часть общественного мнения приветствовала революцию как преобразование, ведущее теперь свободную и, благодаря этой свободе, более сильную Россию плечом к плечу со свободными народами Запада к окончательной победе над прусско-немецким милитаризмом. Такой взгляд на революцию был очень распростран и за пределами России, а некоторые американцы сравнивали нового премьер-министра князя Львова с Джорджем Вашингтоном. Но далеко не все союзники были столь оптимистичны в своих воззрениях. Так, секретарь французской миссии граф Луи де Робьен предвидел развязку уже в марте-апреле, когда вынужден был занести в свой дневник запись о том, что его хороший приятель генерал Штакельберг после отказа выполнить требования солдатни был убит на глазах своей жены, а труп его сброшен в Неву.

Не в последнюю очередь установлению спокойствия среди союзников способствовал тот факт, что новый министр иностранных дел и лидер кадетов Павел Милюков подчеркнул в одном из официальных заявлений русскую волю к победе и напомнил о русских военных целях, в том числе о Константинополе. Именно этим он, против своей воли, способствовал второй и еще большей парадоксальности: тому, что вождь большевиков, Владимир Ильич Ленин, вернувшийся в середине апреля из Цюриха, где он находился в ссылке, в Петербург, где ему был оказан торжественный прием, завоевывал все большее и большее одобрение, развернув свои "Апрельские тезисы". С растерянностью и удивлением меньшевики и многие товарищи по его собственной партии приняли к сведению сначала мнение Ленина о том, что Временное правительство является буржуазным правительством, правительством капиталистов, и о том, что настоящие социалисты должны вести острейшую борьбу с ним, а также с "защитниками Отечества" или "социал-шовинистами" среди "мелкобуржуазных" меньшевиков и эсеров с тем, чтобы организовать "коммуну" - или Советское государство, которое приведет к "упразднению полиции, армии, чиновничества" и будет представлять собой стадию непосредственного перехода к социализму. То, что полемика, направленная против капиталистов и "буржуев", была весьма популярна, явствует уже из того факта, что Милюков после ряда крупных демонстраций был вынужден уйти в отставку, и скоро нельзя уже было не видеть, что Ленин выразил настроение значительной части народа, когда вскрыл непримиримые противоречия внутри революционной демократии.

Это было, конечно, не первой пропастью, разверзнутой Владимиром Ульяновым (сыном инспектора народных училищ Симбирской губернии, из пожалованных дворян), между ним самим и другими социалистами. В 1903 году он вызвал размежевание в рядах только созданной Российской Социал-Демократической Рабочей Партии на большевиков и меньшевиков, поскольку хотел осуществить свою концепцию партии как "устойчивой, осуществляющей постоянное руководство организации" и "тесно сплоченной кучки" профессиональных революционеров в противовес Мартову с его более демократичными представлениями, которому стихийность выступлений масс была важнее, чем сознание и притязания на руководящую роль социалистической интеллигенции. Затем Ленин повел непримиримую борьбу с ликвидаторами, фидеистами и другими политическими уклонами и с началом войны он оказался единственным среди социалистов Европы, кто решительно выдвинул лозунг поражения в войне собственной страны и требование "превратить войну империалистическую в войну гражданскую". И в то же время этот поборник мира с таким сокрушительным презрением отзывался о плаксивой мелкой буржуазии и ее отвращении к крови и применению оружия9, что наблюдатель имел бы все основания для того, чтобы предположить, что в голове этого человека рождается совершенно новый вид социализма. Между тем, ни Каутский, ни Роза Люксембург не считали его одним из них, так как его тактика казалась слишком сориентированной на специфику отношений, обусловленных русским самодержавием, и число его сторонников в 1914 году было еще довольно незначительным по сравнению с членами и избирателями немецкой социал-демократии. В начале 1917 года количество членов партии составляло, по приблизительным подсчетам, лишь 50 ООО человек. Но ни в какой другой социалистической партии Европы авторитет одного человека не был столь велик и неоспорим. Что это может означать в экстремальной ситуации, стало ясно и широкой общественности, когда Ленин выступил с речью на 1-м Всероссийском съезде Советов в июне 1917 года, где не только категорически заявил о готовности взять на себя вместе со своей партией "всю полноту власти", но и о своем намерении арестовать всех крупных капиталистов сразу после своей победы, потому что они, как и их французские и английские коллеги, суть не что иное, как разбойники и опасные интриганы. 10 Шумными аплодисментами приветствовали также выступление Керенского, со всем пафосом гуманного социализма заклеймившего предложение об аресте и наказании людей на основании их классовой принадлежности как сугубо восточное. " Не менее резко полемизировал с Лениным его старый учитель, основатель русского марксизма Георгий Плеханов, когда он заклеймил "почти патологическое стремление большевиков к захвату власти" и заявил, что Ленин по своему складу ума не способен понять, что поражение России повлечет за собой также поражение русской свободы.12

Между тем жажда масс найти виновных и перейти в атаку становилась все сильнее, и в речах, которые Ленин держал с балкона дворца балерины Кшесинской, его штаб-квартиры, он неприкрыто пропагандировал популярный принцип "Грабь награбленное" и призывал пустить красного петуха под крыши помещиков. Притом подобное происходило по всей России, и в некоторых местах торговля и быт пришли в совершенный упадок, потому что крестьяне просто придерживали для местных нужд лес или зерно, предназначенные для отправки в отдаленные губернии и уже оплаченные покупателем. Но разница между неизбежным или очевидно назревающим социальным напряжением и его сознательным нагнетанием и обострением прослеживается на уровне симптоматики на примере письма, направленного в июне полковником одного из сибирских полков в штаб главного командования своей армии: "Мне и офицерам остается только спасать себя, поскольку из Петрограда прибыл сторонник Ленина, солдат 5-й роты. В 16 часов состоится собрание. Это уже решенное дело, что меня, Морозко и Егорова повесят, офицеров решили взять и поквитаться с ними. Я уезжаю в Лошаны <...> Многие лучшие солдаты и офицеры уже бежали".13

Почти невозможно поверить, что находящаяся в такой стадии распада армия еще нашла в себе силы предпринять в начале июля столь масштабную и успешную операцию против врага, как Брусиловский прорыв. Военный министр Керенский не в последнюю очередь потому и отдал приказ о нем, чтобы противостоять растущим сомнениям союзников в верности России союзническим интересам и ее надежности, Несмотря на вступление в войну Америки, настроение среди противников Германии и Австрии не улучшилось, а победа русского оружия в Галиции усилила пошатнувшуюся уверенность в победе и подняла престиж России. Но за наступлением очень скоро последовало отступление и полный разгром, а число дезертиров неудержимо росло. Сколь велика была в этих процессах доля, приходящаяся на большевистскую пропаганду, не поддается точному учету; но то, что она была значительной, не подлежит сомнению.

Тем не менее довольно осторожно поддержанное партией восстание в Петрограде, стоившее жизни сотням людей, похоже, снова свело в июле все успехи к нулю, и когда правительство отдало распоряжение об аресте виднейших большевиков, и многие были брошены в тюрьмы, Ленин, перед тем, как уйти в подполье, сказал: "Теперь они расстреляют нас одного за другим".14 Но у власти находились гуманные социалисты, и Лев Троцкий писал в тюрьме для многочисленных печатных органов партии одну статью за другой, в то время как Ленин снимал в Гельсингфорсе квартиру у начальника полиции города, симпатизировавшего большевикам. На деле положение партии было бы, пожалуй, безнадежным, если бы правительство и Совет решились на борьбу с привлечением всех сил, так как большевистская партия проявила слабость, что могло стать для нее фатальным. Ленин совместно со своими основными сподвижниками вернулся на Родину через Германию, и было ясно, что, давая добро на столь необычный транзит, немецкое правительство руководствовалось определенными намерениями. Кроме того, партия располагала необычайно большими средствами. Какое объяснение напрашивалось первым, если не идея сотрудничества Ленина с немцами на условиях скорого вывода России из войны? Уже давно не составляет тайны, что именно эта идея имела решающее значение для немецкого правительства, и не в последнюю очередь, для генерала Людендорфа, и что с 1915 года в Россию на нужды революционной агитации были направлены значительные суммы денег, а именно через посредничество ранее левого социалиста, а с ходом войны социал-патриота Александра Парвуса-Гельфанда, сохранявшего, однако, ненависть к русскому царизму в обеих ипостасях. Поэтому у государственного секретаря фон Кюльмана были серьезные основания написать в сентябре, что без постоянной всемерной поддержки большевистского движения немецким правительством оно никогда не сумело бы набрать такой силы и добиться такого влияния, которым оно обладает сегодня.15 В июле между тем народные и особенно солдатские массы именно в Петербурге были настроены еще очень патриотично, невзирая на усталость от войны, вероятно, не в последнюю очередь, оттого, что правительство заверило петербургский гарнизон в том, что он не будет направлен на фронт, так как он призван защищать революцию в столице. Потому солдат было легче поднять против немецких агентов, чем против богатых капиталистов. Но социал-революционеры и меньшевики воспользовались этим шансом, пожалуй, лишь наполовину, и не смогли отказаться от союза с большевиками не только из соображений гуманности, но и из страха перед реакцией.

Эта реакция состояла между тем, прежде всего в отчаянных усилиях штаба армии контролировать тенденции к разложению армии и флота и восстановить командную власть офицеров как необходимое условие сопротивления заклятому врагу - Германии. В этой части генералы нашли принципиальную поддержку у правительства, а в конце июля была вновь введена смертная казнь, Очевидно, что Керенский, с июля премьер- министр, находящийся под постоянным давлением посольств союзников, теперь серьезно размышлял над тем, чтобы в этой чрезвычайной ситуации ввести режим диктатуры, и здесь его желания совпадали с желаниями главнокомандующего, казачьего генерала Лавра Корнилова. Но Керенский сам хотел стать диктатором, а среди офицеров по отношению к нему накапливалось недоверие. Таким образом, случайные и вполне понятные недоразумения привели в сентябре к так называемому Корниловскому мятежу, который Керенский, стремясь удержаться у власти, расценил как антиправительственный акт и государственную измену. Все левые партии немедленно объединились против покушения на революцию, а большевики взяли на себя ведущую роль, распространив действенный лозунг: "Торжество Корнилова было бы закатом свободы, потерей страны, победой и полновластием помещиков над крестьянами, капиталистов над рабочими, генералов над солдатами". " Целая армия агитаторов была брошена ими против находящихся на подступах к городу войск главнокомандующего, чтобы убедить их в том, что они действуют против собственных интересов, способствуют продолжению войны и реставрации царизма, когда подчиняются приказам своих офицеров. На самом деле жертвой убедительных аргументов, приведенных большевиками, которые представляли собой одни лишь их нарочитые, плохо прикрытые собственные желания и опасения, стали не только войска на подступах к Петрограду, но и во многих местах их дислокации в стране. Едва ли кто-либо из офицеров, не избежавших такой ситуации, сможет забыть, как он терял солдат не под огнем противника, а в словесной атаке, и для каждого из них большевизм означал, прежде всего, подрыв авторитета, что он и ощущает по отношению к себе с начала революции. Теперь этот процесс стал развиваться неудержимо. С фронта бежало все больше и больше дезертиров; позиции оставляли не просто бесчисленные отдельные бойцы, как это было раньше, дезертировали целыми военными подразделениями. Речи о предстоящем разделе помещичьей земли захватили умы солдат из крестьян с непреоборимой силой, и они устремились домой, чтобы не лишиться своей доли. Захват немцами в августе Риги и двух островов сыграло на руку большевикам, дав возможность их агитаторам упрекнуть правительство в намерении сдать столицу врагу, чтобы подавить революцию. В начале октября в выборах в Петербургский совет рабочих и солдатских депутатов большевистская партия добилась абсолютного большинства, а Троцкий был выбран его председателем. Влияние меньшевиков быстро шло на убыль, а в эсеровской партии значительно укрепилось левое крыло. В массах распространялось убеждение, что оттягивание конца войны происходит по вине капиталистов и кадетов, а восстановление практики смертной казни теперь рассматривалось в пароксизме страха и ненависти как одно из доказательств намерения правительства "истребить солдат, рабочих и крестьян".17

Теперь осуществлялся третий, начиная с марта, большой парадокс народной революции и его следствия. 2-й Всероссийский съезд Советов намечался на начало ноября, результаты выборов показали значительное преимущество социалистических партий. Повсеместно ожидалось, что съезд расформирует правительство Керенского и сразу подготовит выбо- ры Учредительного собрания, затем ко всем народам мира будет принято авторитетное воззвание о мире, а раздел помещичьих земель может быть проведен регламентированным образом. Именно в этот момент, когда победа его программы казалась неизбежной, Ленин с все большей настойчивостью, объявив, в конце концов, промедление смерти подобным, требовал от центральных органов своей партии принятия решения о вооруженном восстании, и, таким образом, о захвате власти партией до заседания съезда Советов. 23 октября, на заседании Центрального комитета, в котором принимали участие двенадцать человек и на которое в целях конспирации он прибыл переодетым, Ленин добился принятия этого решения, хотя его ближайшие соратники Зиновьев и Каменев видели в этом злой рок и не скрывали этого от общественности. И снова ему пришел на помощь случай. Правительство объявило об отправке основной части петроградского гарнизона на фронт. Этим оно нарушило свое торжественное обещание, и снова большевики могли открыть широко задуманную агитационную кампанию "Революция в опасности". Центральный исполнительный комитет Совета учредил "Военно-революционный комитет", который теперь, руководствуясь "советской законностью"'8 и, якобы, в целях ее защиты с величайшей энергией готовил вооруженное восстание против правительства под предводительством Троцкого, но не привлекая к участию эсеров и меньшевиков. Скоро выяснилось, что большая часть гарнизона заявила только о своем нейтралитете, но что правительство не располагает почти ни одним верным ему подразделением. Показательно, что охрану Зимнего дворца, резиденции правительства, осуществлял, главным образом, женский батальон. Едва ли когда-нибудь революция менее напоминала народную революцию, когда широкие народные массы ожесточенно сражаются против злоупотреблений властолюбивого правительства: на Невском проспекте наблюдалось оживленное движение публики, ходили трамваи, театры были переполнены. Но отдельные части и подразделения Красной гвардии, армии, сформированной большевиками, заняли Петропавловскую крепость, мосты, крейсер "Аврора" дал несколько залпов, не повлекших заметных разрушений, от Зимнего дворца правительственные войска в массе незаметно отступили и оставили занимаемые позиции в руках медленно просачивающихся восставших, арестовавших Временное правительство вместе с министрами- социалистами, хотя и без Керенского, своевременно спасшегося бегством. К началу работы 2-го съезда Советов появились плакаты, провозглашавшие низложение Временного правительства, делегатов встречало сообщение о том, что из числа партии большевиков сформировано новое Временное правительство под руководством Ленина. Делегаты от эсеров и меньшевиков выступили с резким протестом против предательского захвата власти одной партией, поставившей съезд перед свершившися фактом и покинули зал заседаний, сопровождаемые саркастическим вы- оказыванием Троцкого об их препровождении на свалку всемирной истории. Итак, в действительности Октябрьская революция была, прежде всего, путчем одной социалистической партии против других социалистических партий и, не в последнюю очередь, против намерений съезда Советов, которые, несомненно, отвечали желанию подавляющего большинства народных масс, а советское правительство было бы сформировано из социалистических партий, исключая буржуазные. Ленинским побудительным мотивом могло быть только убеждение, что распространение анархии и распада, начавшееся в марте, могло бы стать необратимым, если бы был сформирован кабинет, куда вместе с ним вошли бы также Юлий Мартов и Виктор Чернов, и что только диктатура большевистской партии может сделать необходимое, а именно спасти Россию и положить начало мировой революции. По сравнению с мартом и летним периодом ситуация не изменилась: ни красные флаги, ни речи о мире и о разделе земли, ни пылкий призыв к народам всего мира; но новой была несгибаемая воля Совета народных комиссаров и его председателя, и новыми были также прокламации и Декреты о земле и мире, с большим энтузиазмом принятые съездом ранним утром 8 ноября. Именно в этом состоит закономерность параллели этого периода в России с периодом прихода к власти национал-социалистов в Германии 30 января 1933 года. В Германии решительность по отношению к сильным, почти пришедшим к власти партнерам по коалиции, с которыми было достигнуто полное единодушие в рамках программы, также была отличительной чертой тактики. А о большевистской контрреволюции речь шла значительно раньше, чем о национал-социалистической. " Но все-таки не приходится сомневаться в том, что ноябрь сохранил тенденции марта, и что Адольф Гитлер, если бы

он, как Альфред Розенберг, был в России, поддержал бы генерала Корни- 20

лова.

И все же события 6 и 7 ноября 1917 года не означали неприкрытого выпада большевиков против своих союзников-социалистов и уж совсем не имели ясно выраженной контрреволюционной направленности. Совершенно очевидно, что по всей России народные комиссары воспринимались огромной массой народа и, прежде всего, солдатами- фронтовиками как достойные доверия представители выдвинутых еще в марте требований, и в течение нескольких дней и недель они добились признания в важнейших губерниях Российской империи. Джон Рид рассказывает, как в завершение 2-го съезда Советов все участники в порыве революционной веры пели Интернационал, а один молодой солдат, стоящий рядом с ним, непрерывно восклицал: "Войне конец, войне конец". В свою очередь, пожилой рабочий, которого он повстречал в окрестностях Петрограда, в период, когда войска, собранные под знамена Керенского, как незадолго до этого войска Корнилова, были разложены ширящейся агитацией, повернулся с выражением восторга на лице к городу, простер руки и сказал: "Мой Петроград, теперь он весь принадлежит мне".21 Эта жажда огромных масс завладеть тем, чего до сей поры они были лишены, - самоуважением, совместной деятельностью, образованием, - принимало самые разнообразные формы, и даже если бы Ленин пожелал, было бы весьма затруднительно воспрепятствовать установлению рабочего контроля над фабриками и распространению речей о социализме, путь к которому лежит через национализацию промышленности, и который скоро победным маршем пройдет по всему миру. Быстро распространялось мнение, что в ходе этой революции осуществляется великое восстание всех рабов против всех господ, и что оно распространится на все страны мира; тот же, кто будет противостоять освобождению рабочих и крестьян и их движению на пути к миру и счастью, есть враг человечества и повинен смерти.

Если великая революция, ведущая к миру во всем мире и освобождению масс, не осуществляется в виде свободных выборов Учредительного собрания, сотрудничества всех прогрессивных или только социалистических партий, преобразования крестьянских отношений и вступления страны в период свободного экономического развития, а идентична захвату власти 6 и 7 ноября, то победоносная партия должна предпринять усилия, чтобы покончить с классом помещиков и капиталистов, затем лишить влияния буржуазную и вообще вражескую прессу, а после этого безжалостно подавить все прочие партии. Все же прочие партии, напротив, видели в большевиках партию гражданской войны, своей программой действий объявившую войну всем остальным политическим и общественным силам. В этом духе высказались в первые дни после переворота представители всех без исключения партий от кадетов до эсеров: Петроградская городская дума высказала сожаление по поводу "начатой большевиками гражданской войны", правые эсеры выступили с заявлением, что большевики делают все от них зависящее, чтобы вызвать кровавую гражданскую войну, а левые эсеры уже через 10 дней после переворота выступили против "роковой системы террора", которая проявилась через запрет на многие газеты и которая неизбежно приведет к гражданской войне.22 Но и внутри большевистской партии назревало сильное сопротивление, и целый ряд народных комиссаров и членов Центрального комитета партии, среди которых были Зиновьев, Каменев, Рыков, Рязанов и Ногин, ушли в отставку, объясняя этот шаг тем, что исключительно большевистское правительство может удержать власть лишь путем политического террора.23 Ленин оценивал положение вещей совершенно противоположным образом: поскольку те или иные классы и партии противостояли большевикам, они уже осуждены историей, и вердикт должен быть приведен в исполнение. Так, в считанные дни с исключительной жестокостью было подавлено восстание юнкеров, которое было продолжением противоборства 7 ноября, причем, Троцким был выдвинут прин- цип: расстреливать за каждого погибшего большевика пятерых пленных юнкеров. Даже супруга Ленина Крупская, далекая от кровожадности, не подвергая сомнению справедливость происходящего, передает в 1934 году сохранившийся в ее памяти возглас соседки: "Они накололи юнкера на штык, как жучка".24 Не нужно было создавать ЧК, Чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюционным саботажем, чтобы развязать террор; он был не чем иным, как разрешением и поощрением, ко всеобщему удовольствию, ярости масс по отношению к буржуям и их партиям, санкционированной Советом народных комиссаров. Выборы в Учредительное собрание, состоявшиеся сразу после захвата власти, однако, показали, что не только правые эсеры добились значительного большинства, но что, сверх того, партия кадетов могла занести в свой актив ошеломляюще большое число голосов, которые едва ли могли быть поданы только правой буржуазией. 11 декабря члены Учредительного собрания прибыли в Таврический дворец для проведения своего съезда в сопровождении огромной толпы, которая, по некоторым сообщениям, насчитывала не менее 200 ООО человек, и охрана не решилась воспрепятствовать их входу во дворец. Открытие, разумеется, не могло состояться ввиду отсутствия кворума, но Ленин в этом явлении со всей очевидностью увидел серьезную угрозу и объявил партию кадетов вне закона как партию врагов народа, заговорщиков и как силу, оказывающую поддержку восставшим казакам. Был арестован целый ряд членов партии, среди которых были также и весьма уважаемые бывшие министры Шингарев и Кокошкин, Несколькими неделями позже оба погибли в тюремной больнице от рук проникших туда матросов, а правительство заявило, что убийцы были анархистами, которые понесут наказание, как только их найдут. Но конец Учредительного собрания объясняется не анархией и проявлениями народного гнева, а решением правительства от 21 января, после принятия которого депутаты заседали под дулами нацеленных на них ружей караула один единственный день и провели выборы президента, которым стал лидер правых эсеров Виктор Чернов.

Несколько позже Советом народных комиссаров было принято решение об аннулировании всех внешних и внутренних долгов, и поскольку он тем самым нанес ощутимый удар по своим союзным державам, то российская буржуазия была полностью разорена, так как ее обязали выплатить работающим заработную плату, заблокировав в то же самое время счета. Не удивительно, что в ряде мест обозначилось противостояние, и усилились тенденции к отделению или, по меньшей мере, автономизации во многих удаленных от центра губерниях, как то: на Дону, на Украине, на Кавказе и в Прибалтийских провинциях. У истоков этих тенденций, однако, стояли сами большевики, и Ленин говорил о том, что Россия готова отказаться от статуса великой державы, так как царизму удалось создать и сохранить великую империю только путем покорения и подав- ления народов. И всюду, где существовали тенденции к обособлению, имелись приверженцы партии большевиков, а на Дону они собственными силами взяли верх над правительством атамана Каледина. Наступило время смуты, России не удалось бы сохранить свою целостность даже при условии победы Учредительного собрания и невозможности для партии удержать в своих руках всю полноту власти.

Очень скоро стало ясно, что партия гражданской войны является в то же самое время партией сепаратного мира. Уже 22 ноября Ленин призвал солдат и матросов к самостоятельному ведению переговоров о перемирии с противником, эта прокламация содержала следующий текст: "Солдаты! Дело мира в ваших руках. Не допустите, чтобы контрреволюционно настроенные генералы торпедировали великое дело мира. Возьмите их под стражу, чтобы предотвратить суд Линча, что не пристало революционной армии, и не дайте им уйти от приговора, который будет им вынесен".25 Несколько позднее группа солдат расценила кивок главнокомандующего, генерала Духонина, как едва ли совершенно некорректное приветствие, и зверски убила его, невзирая на присутствие сопровождающего его прапорщика Крыленко. К ужасу одного из немногих генералов, ставших на сторону Советской власти, Михаила Бонч-Бруевича, последующие указы правительства о "демократизации армии" заставили его понять, что правительство вполне намеренно ликвидирует последние остатки прежней армии, еще стоявшие на пути неприятеля.16 Могли ли немцы теперь сомневаться в своей полной победе на Восточном фронте? Хотя они формально приняли предложение Советского правительства об участии в общей конференции по заключению мира, но после отклонения предложения союзниками в Брест-Литовске разворачивались только переговоры о сепаратном мире. Когда советская делегация во главе с Абрамом Иоффе, а затем с новым министром иностранных дел Троцким стала настойчиво апеллировать к "немецкому пролетариату", члены делегации были, очевидно, убеждены и в грядущей германской революции, но эта убежденность должна была служить и оправданием их действиям, повлекшим "предательский кабальный мир".27 Ленину лишь величайшими усилиями удалось добиться одобрения высшими органами [деятельности делегации], приведя тот аргумент, что нет жертвы, которая была бы слишком велика для сохранения единственного в мире социалистического государства до начала революции в Германии и во всей Западной Европе. Но на 7-м съезде партии он взял на себя полномочия разорвать все мирные соглашения и, когда пробьет час, объявить войну всему миру.

Вот теперь ленинское правительство действительно оказалось в опасном положении. Оно подверглось резкой критике со стороны левой фракции собственной партии, левые эсеры, вошедшие, наконец, в правительство, теперь готовили восстание, офицерство старой армии прибегло к конспиративным мерам, по всей стране формировались оппозиционные правительства. Решающим фактором была неприкрытая теперь враждебность политических союзников, увидевших в Брест-Литовском мире нарушение международного права, и оказывавших серьезную материальную поддержку любой оппозиции, которую они рассматривали как силу, способную вернуть Россию в состояние войны с Германией. Влиянием союзников, а также опрометчивыми приказами о разоружении, отданными Троцким, ставшим военным наркомом и приступившим к формированию "Красной Армии", объясняются чехословацкое восстание, восстание бывших австрийских военнопленных, пытавшихся через Владивосток попасть на французский фронт и в течение непродолжительного периода захвативших почти всю Сибирь.

Ленину виделась во всем рука мировой буржуазии, он был полон решимости уничтожить российскую буржуазию, главного врага, находящегося в пределах досягаемости, не только как класс, но и немалую часть ее представителей физически. Принцип лишения гражданских прав, даже исключения граждан из жизни общества был закреплен в июле 1918 года конституционно. Вместе с тем, сопротивление этой значительно ущемленной в правах и влачившей жалкое существование буржуазии, даже ее боеспособной элиты, бывших царских офицеров, было поразительно слабым. Клод Анье рассказывает о некоем генерале, который должен был сопровождать делегацию для участия в переговорах по заключению мира в Брест-Литовске и который покончил с собой, сомневаясь в правомерности подготовки сепаратного мира, не помышляя, однако, о том, чтобы повернуть оружие против руководства делегации. " Когда в июле 1918 года во время лево-эсеровского мятежа судьба правительства повисла на волоске, и лишь немногие полки латышских стрелков еще оставались верными правительству, в Москве находилось не менее 20 ООО бывших царских офицеров, но они были столь сильно измотаны условиями жизни, что никакого движения среди них не произошло. Приток новобранцев в добровольческие армии генерала Деникина на юге и адмирала Колчака на востоке страны, против ожиданий, сокращался, и немногочисленные войска интервентов, направленные союзниками в Архангельск и другие губернии страны, ограничивались, в основном, сохранением ранее поставленной боевой техники. Но хотя собственно военные действия и действия в части гражданской войны, прежде всего, по объему оставались относительно незначительными, положение продолжало оставаться опасным, и правительство проявляло величайшую решительность до такой степени, что его противники спрашивали себя, проявление ли это воли к победе глубоко убежденных в своей правоте идеологов или отчаяние находящихся у власти жестоких людей, оказавшихся в безвыходном положении. Когда в июле чешские легионы выдвинулись из Сибири в направлении Екатеринбурга, где находился под стражей царь со своим семейством, Уральским советом было принято решение о казни Николая П; вме- сте с ним были расстреляны его жена, сын, дочери, лейб-медик, повар, слуги и горничная. Правительством в Москве этот акт был воспринят с несомненным одобрением, хотя убийство царицы с детьми некоторое время пытались скрывать. В европейской истории нет примера такого рода деянию; казнь Карла I и Людовика XVI не может служить аналогом, поскольку английский король с оружием в руках боролся против пуритан Кромвеля, а француз действительно вошел в заговор с заграницей; притом, каждый из них предстал перед судом, а ситуация уничтожения семьи отдаленно напоминает лишь о французском терроре. Призывов к "массовому террору против буржуазии" становилось все больше, но они были эсерами, Леонид Каннегисер и Фанни Каплан, те, кто 30 августа осуществили покушения на председателя ЧК Урицкого в Петрограде и на Ленина в Москве. Урицкий был убит, а Ленин относительно легко ранен, однако в обеих столицах и по всей стране были немедленно расстреляны сотни пленных офицеров, представителей буржуазии и прочих, несть им числа, потому что каждый, кто сопротивляется, - это есть очевидный агент буржуазии, исконного врага Советской власти. Декретом о "красном терроре" от 5 сентября начался последний этап на пути классового уничтожения, аналог которому так же трудно найти в европейской истории, как и убийству царской семьи, и нет ничего удивительного в том, что сторонним наблюдателям то и дело на ум приходило слово "азиатский". Декретом постановлялось, "что укрепление Советской Республики против своих классовых врагов должно осуществляться путем их изоляции в концлагерях, и лица, имеющие отношение к организациям, заговорам и мятежам белогвардейцев, подлежат расстрелу <...>".30 Еще за несколько дней до принятия Декрета была установлена ответственность контрреволюционеров и контрреволюционных подстрекателей перед законом. Формулировка контрреволюционной деятельности была, разумеется, столь неопределенной, что любой мог быть расстрелян ЧК без суда и следствия, и дело было даже не в невесть откуда взявшемся нововведении: уже с начала года караулу, надзиравшему за представителями буржуазии, привлеченными к принудительным работам, вменялось в обязанность применение оружия при оказании сопротивления и даже при прекословии.31

Таким образом, было бы неверным утверждать, что большевистский режим, осажденный врагами и вовлеченный в гражданскую войну, проявлял, обороняясь, величайшую суровость, а иногда крайнюю жестокость. Вернее было бы сказать, что с самого начала своего существования режим был некой активной силой, которая, опираясь на мгновенные изменения настроений масс, объявляла войну и декларировала уничтожение всех своих политических противников и всех общественных сил, не относящихся к числу бедных и порабощенных. Очень скоро выяснилось, что рабочие, если они отказываются подчиняться диктатуре партии, не ис- ключаются из числа подлежащих подавлению и уничтожению. Когда на следующий день после роспуска Учредительного собрания в знак протеста организовалась манифестация, красногвардейцы открыли огонь по толпе, и почти двадцать трупов осталось лежать на дороге. В официальном сообщении говорилось, что участниками манифестации были мелкобуржуазные элементы. Но в ближайшие месяцы, когда стало развиваться независимое рабочее движение, в нелегальных публикациях его печати можно было прочитать следующее: "Рабочий, стоявший у двери, возразил (комиссару), что только рабочие могут принимать участие в собрании. После чего комиссар вытащил револьвер и застрелил рабочего".зг Рассказ другого рабочего о его пребывании в застенках ЧК (Таганка) заканчивается высказыванием о том, что "кладбища живых", где день за днем под гул моторов грузовых автомобилей проводятся расстрелы, существуют по всей России.33

Наиболее волнующим свидетельством воплощения, а затем постепенного угасания импульсов "гуманного социализма" являются "Несвоевременные мысли. Заметки о революции и культуре", опубликованные Максимом Горьким в 1917 и 1918 годах в выпускаемой им газете "Новая жизнь". Уже 20 ноября 1917 года он утверждает, что Ленин, Троцкий и их соратники отравлены "опасным ядом власти"; несколькими днями позже выступает с обвинением, что "безумные догматики" рассматривают народ как материал для социальных экспериментов, и что не случайно Ленин принадлежит к классу русского дворянства и "явно без сочувствия относится к жизни народных масс"; "исключение партии кадетов из политической жизни" - это "удар по образованнейшим людям нашей страны". 1 января 1918 года он указывает на роковые последствия постоянных нападок на "буржуазию": на предприятиях уже убеждают чернорабочих, что слесари и литейщики суть буржуи, а "Правда" натравливает безумные головы: "Бей буржуев, бей калединцев!". Во всем этом Горький усматривает достойные сожаления следствия старых традиций России, отмеченной "азиатскими" представлениями о ничтожности отдельной личности, страны, где массовое уничтожение инакомыслящих всегда считалось проверенным методом и где сегодня матрос может сказать, что если речь идет о благе русского народа, можно не колеблясь убить миллион человек. Лишь "самому грешному народу на Земле" может быть свойственна та арифметика безумия, которая провозглашает "За каждого из нас падет сотня голов буржуазии".34

После запрета на выпускаемую Горьким газету он в конце концов все же присоединился к большевикам, зато на основе наблюдений, сделанных на значительном фактическом материале, кажется, что злейшими врагами большевиков, единственными виновниками всех бед вместо буржуев все чаще признают евреев. Немногочисленные представители зарубежной прессы, находившиеся в Петрограде и Москве, свое отношении к проис- ходящему в России изменили вплоть до противоположного: от изначальной симпатии до нескрываемого ужаса. Так, Альфонс Паке, корреспондент "Франкфуртер Цайтунг", впоследствии выдворенный национал- социалистами из прусской Академии поэтического творчества за склонности к культурбольшевизму, писал в августе 1918 года, что террор сотрясает Москву подобно лихорадке и что настал момент "призвать человечество к действиям против того страшного, что сейчас происходит во всех городах России: планомерного уничтожения целого общественного класса, разрушения бесчисленных человеческих жизней, связанных тысячью культурных и профессиональных уз с другими народами Земли".35 В свою очередь, Ганс Форст, корреспондент "Берлинер Тагеблатт", увидел в массовом терроре инсценировку, устраиваемую партией, из желания "вновь разжечь политические страсти в усталом рабочем классе". 36 Сообщения, подобные вышеприведенным, находили, невзирая на трудности передачи информации, широкое распространение в Германии и странах- союзниках; каждому читателю периодики в Европе осенью 1918 года было в подробностях известно, что в России происходят вещи, означающие нечто качественно новое, в Европе небывалое. Так, 3 сентября 1918 года "Форвертс" писала: "Возложение ответственности за действия отдельных личностей на целый класс с подобной жесткостью - это новое уголовно- правовое явление, которое, пожалуй, могло бы послужить оправданием тому, что при изменении общественной стратификации ответственность за деяния политических фанатиков может быть возложена на рабочий класс, что в более умеренных формах уже неоднократно происходило".

И, тем не менее, даже Луи де Робьен, вынесший ранее на обсуждение идею создания общего фронта обороны всех европейских государств в противовес разрушению цивилизации, происходящему на Востоке, признался в том, что не может отрешиться от особой симпатии, которую он питает к Ленину и Троцкому31, а бесчисленные рабочие и солдаты в Германии и Франции находили убедительными доводы большевиков, объявивших войну "многомиллионным классовым убийством"38, осуществляемым буржуазией над народными массами, а такие слова как "Победить в России, а затем во всем мире" наполняли их сердца надеждой. Если большевики стали правящей партией, то, главным образом, потому, что они располагали идеологией, способной, по их убеждению, усовершенствовать погрязший в крови государственной бойни мир: сплочение всех рабов против всех господ, единственно повинных в страданиях, выпавших на долю многих миллионов людей во всех странах. Прямо- таки классически описан новый моральный облик в журнале ЧК: "Наша гуманность абсолютна; она зиждется на идеалах уничтожения любого насилия и любого притеснения. Нам все дозволено, мы впервые в мире поднимаем меч <...> во имя всеобщей свободы и освобождения от рабст-

В этой связи уместно упомянуть некоторое высказывание, которое в силу своей чудовищности сейчас звучит невероятно, а именно тезисы, сформулированные 17 сентября 1918 года Григорием Зиновьевым на партийном собрании в Петрограде: "Из ста миллионов населения Советской России мы должны привлечь на свою сторону девяносто. С прочими нам не надо говорить, их надо уничтожить".41

Так, в 1917 году в России, как позднее в 1933 году в Германии, речь шла о захвате и удержании власти одной партией, можно сказать, о партийной революции. Но в России все процессы отличались большей необузданностью и грандиозностью. Неизменно провозглашаемой целью большевиков был вечный мир в мире без государственных и классовых границ, поскольку якобы только при соблюдении этих условий вообще возможен прочный мир; официально декларированной целью национал- социалистов было освобождение Германии от оков Версальского договора, а во внутренней политике - гармония народного единства. Большевики захватили власть в момент поражения и угрозы распада государства; национал-социалисты пришли на смену предыдущему правительству почти легальными методами, и, несмотря на мировой экономический кризис, в Германии по многим аспектам разворачивалась современная и многообразная общественная жизнь. В России развернулась подлинно гражданская война; в Германии сопротивление противников правящей партии было полностью подавлено, а число жертв, уничтоженных режимом, среди лиц, не участвующих в политической борьбе, было значительно меньшим. Однако за рубежом к Гитлеру относятся с гораздо меньшей симпатией и пониманием, чем к Ленину, и остается предположить, что виной тому не только застарелый страх, испытываемый большинством европейцев перед Германией, но, не в последнюю очередь, антисемитизм, не имеющий непосредственно социальных корней и выделяющийся именно на фоне всемерного соответствия Германии нормальным жизненным установкам особенно неприятно и средневеково. И хотя простого параллельного сравнения недостаточно, главное отличие состоит в том, что в Германии в 1933 году Россия периода 1917 года была известна и воспринималась лишь как пугающая страница' истории, в то время как большевики в 1917 году воспринимали Германский рейх Вильгельма II и Люден- дорфа как помощника и противника в собственной стране.

Ситуация коренным образом изменилась, когда эта Германия в 1918 году попросила западных союзников о перемирии и должна была вывести свои войска из глубин российского пространства, захваченного ею вплоть до Ростова и Харькова. Теперь ситуация могла бы выглядеть так, что борьбу за мир и социализм возглавит более крупная, старшая и авторитетная сила, а именно масса промышленных рабочих Германии, консолидировавшаяся перед войной в рядах Социал-демократической партии Германии. Ленин был совершенно убежден, что большевики лишь на ко- роткий период выдвинулись вперед и что лидерство скоро вновь завоюет немецкое рабочее движение, которое для него вплоть до начала войны было великим примером. В действительности большевики в России до Февральской революции вообще не могли выделиться, а позже их собственный образ действий хотя и был продиктован необходимостью, но кажется необычным. Что за феномен они собой представляли легче определить по партии, первой в Центральной Европе заявившей о своей приверженности марксизму, которому Гитлер противопоставил свой антимарксизм.