§4. ВЫВОДЫ

Однако за этим идеалом, который освящал существовавший социальный строй и был глубоко консервативным, скрывалась отличная от него противоречивая и жестокая действительность. Поэт-мыслитель Абу-алъ Ала ал- Маари (973-1016), получивший кличку зиндик (еретик), обличал лицемерие служителей Аллаха и властолюбие правителей. Он с горечью говорил о правоверных, обманутых и порабощенных религиозно-этическими предписаниями Корана:

И денно, и нощно в толпе правоверных Искал я молящихся нелицемерных. Нашел я, что это бессмысленный скот, Который вслепую по жизни бредет.

А кто половчей, тот с повадкой пророка В гордыне великой вознесся высоко. Посмотришь — одни простецы и глупцы, Другие — обманщики и хитрецы. Безропотность за благочестье сочл1и вы, — Тогда и ослы ваши благочестивы!456

В народных массах уже в IX в. получила распространение ересь карматов — проповедников социального равенства, отвергавших все религиозные учения, поскольку они основаны на обмане. «Три человека, утверждал один из их вождей (карматов. — В. И.), внесли в человечество порчу — пастырь (Моисей), лекарь (Иисус) и погонщик верблюдов (Мухаммед)». Карматы рассматривали религии не просто как плод фантазии "трех обманщиков", а как духовное средство для материального порабощения людей »457.

Антирелигиозные и свободолюбивые идеи карматов (IX-XIV вв.), вдохновлявшие антифеодальные движения крестьян и ремесленников во многих странах Ближнего и Среднего Востока, оказывали влияние и на взгляды представителей арабского свободомыслия.

Великие арабоязычные мыслители от ал-Кинди до Ибн Рушда были защитниками разума против слепой веры, философии — против религии, свободы человека — против божественного предопределения. Не религиозный фанатик, не потерявший себя в мистической любви к Аллаху суфий, не покорный исполнитель предписаний Корана, а человек мыслящий, способный критически оценить мир и общество, в котором он живет, являлся целью их устремлений.

В развитии этической мысли Ближнего и Среднего Востока эпохи средневековья к наиболее существенным достижениям следует отнести: ограничение произвола, приписываемого Аллаху мутакаллимами; доказательство реальной возможности свободы (выбора) между добг ром (благом) и злом; настойчивый поиск земной обоснованности поведения человека (Ибн Сина, Ибн Рушд). От- крытием, опередившим свою эпоху, оказался вывод Ибн Халдуна о социально-экономической детерминации морали и утверждение о том, что решающая роль в изменении нравов принадлежит исторически закономерным изменениям в укладе хозяйственной жизни. Общей тенденцией этического учения арабоязычных мыслителей был рационализм. Критерий человека воспитанного — сознательный выбор пути нравственного совершенствования. Социально-нравственным идеалом передовых мыслителей являлся добродетельный город с мудрым и справедливым правителем. Эта просветительская утопия сохранялась от ал-Кинди до Ибн Рушда, от аль-Фараби до Алишера Навои. Только Ибн Халдун, опираясь на свое толкование истории общества, не разделял данную точку зрения.

Философ, по их мнению, не безразличный к страданиям людей мудрец, а человек, отличающийся социальной активностью. Он не может равнодушно взирать на чинимую деспотами-правителями несправедливость, мириться с воинствующим невежеством. Если Ибн Туфей- лю и Ибн Рушду был свойствен «интеллектуальный аристократизм», то аль-Фараби, Ибн Сина и Ибн Халдун отличались демократичностью взглядов и полагали, что нравственное и умственное воспитание могут и должны стать всеобщим достоянием.

В поэзии и прозе идеалы мыслителей Ближнего и Среднего Востока получили образное выражение.

Идеал человека-борца оказывался близок облику героев безымянных народных сказителей, создателей устной традиции занимательных историй, сказок, народных романов и анекдотов. В них человек из народа, труженик-крестьянин, умудренный житейским опытом, ремесленник — мастер своего дела — неизменно одерживает верх над силами зла.

Живой отклик в народе находило и возмущение Омара Хайяма несправедливым устройством мира: О небо, ты души не чаешь в; подлецах! Дворцы, и мельницы, и бани — в их руках,.. А честный просит в долг кусок лепешки черствой. Q небо, на тебя я плюнул бы в сердцах! Восстань! Пригоршню праха в лицо брось небесам, Конец надеждам, страхам, молитвам и постам! Люби красу земную, земное пей вино: Никто не встал из гроба, а все истлели там1.

Гуманистическая традиция, вера в справедливость и земное счастье, презрение к лицемерию и пресмыкательству перед владыками мира оказали эмоционально-нравственное воздействие на народ, будили мысль, вопреки традиции безропотного смирения перед властью Аллаха и земного правителя пробуждали в нем чувство человеческого достоинства.

Утверждение подлинной ценности земной жизни, осознание нравственной ценности человека, любовь к народу и понимание своего патриотического долга звучат в гордых словах Алишера Навои:

Народ — поэт, а я при нем писец. И2 вот за то К народу я приближен, как никто!2 1

Ирано-таджикская поэзия. С. 112, 113. 2

Навои А. Соч. Т. 1. Ташкент, 1968. С. 6.