РАЗДЕЛ 1 Об аффекте, вызываемом Возвышенным

Аффект, вызываемый великим и возвышенным, существующим в природе, когда эти причины действуют наиболее сильно, есть изумление, а изумление есть такое состояние души, при котором все ее движения приостановлены под воздействием какой-то степени ужаса 49.

РАЗДЕЛ 2 Страх

Ни один аффект не лишает дух всех его способностей к действию и размышлению так, как страх 50. Ибо страх, будучи предчувствием неудовольствия или смерти, действует таким образом, который напоминает реальное неудовольствие. Поэтому все, что страшно для зрения, есть одновременно и возвышенное, независимо от того, будет ли наделена эта причина страха огромными размерами или нет; ибо на то, что может быть опасным, нельзя смотреть как на нечто мелкое или достойное презрения. Есть множество животных, далеко не великанов по своим размерам, которые тем не менее способны возбуждать идеи возвышенного, потому что считаются объектами, вызывающими страх, как, например, змеи и ядовитые животные почти всех видов. А если к предметам, обладающим огромными размерами, мы дополнительно присоединяем идею страха, они становятся несравненно более великими. Ровная поверхность суши, простирающейся на большое расстояние, безусловно, внушает идею, которую не назовешь низкой; перспектива такой равнины может быть так же велика, как и перспектива океана; но разве может она когда-либо заполнить душу чем-либо великим, подобно самому океану? Это объясняется несколькими причинами, но более всего тем, что океан — объект, внушающий немалый страх.

РАЗДЕЛ 3 Тьма и Неизвестность

Для того чтобы сделать любую вещь очень страшной, кажется, обычно необходимо скрыть ее от глаз людей, окутав тьмой и мраком неизвестности51 (obscurity). Когда мы полностью представляем размеры любой опасности, когда мы можем приучить наши глаза к ней, страхи намного уменьшаются. Это поймет каждый, кто принимает во внимание, насколько ночь усиливает нашу боязнь во всех случаях опасности и насколько понятия о призрака^ и домовых, о которых никто не может составить ясного представления, воздействуют на души, верящие распространенным сказкам относительно такого рода существ. Те деспотические режимы правления, которые держатся на аффектах людей, и главным образом на аффекте страха, прячут своего главу насколько можно дальше от глаз народа. К тому же самому во многих случаях прибегали и в религии. Почти все языческие храмы были погружены во мрак. Даже в наши дни американские индейцы держат своего идола в темном углу хижины, которая представляет собой храм, посвященный служению ему.

Другое существо — когда возможно Так называть бесформенное нечто, Лишенное и членов, и суставов, И образа,— на призрак походило. Зловещее, как ночь и темный ад, И злобное, как десять грозных'фурий, Оно копьем ужасным потрясало, И головы подобие венчалось Подобием короны у него 1.

В этом описании все мрачно, неопределенно, смутно, страшно и возвышенно до последней степени.

РАЗДЕЛ 4

О различии между Ясностью и Неопределенностью в отношении аффектов Одно дело — сделать идею ясной, другое — сделать так, чтобы она воздействовала на воображение. Рисуя дворец, или храм, или пейзаж, я даю очень ясные идеи этих предме- тов; но тогда (делая поправку на воздействие подражания, что имеет какое-то значение) моя картина может воздействовать самое большее только в той мере, в какой дворец, храм или пейзаж воздействовали бы в реальной действительности. С другой стороны, самое живое и вдохновенное устное описание этих предметов, которое я могу дать, возбуждает весьма неясную и несовершенную идею их; но в этом случае в моей власти возбудить при помощи описания эмоцию более сильную, чем я мог бы вызвать наилучшей картиной. Это постоянно выявляется на опыте. Правильный способ передачи аффектов духа от одного к другому — при помощи слов; у всех других способов общения есть огромный недостаток; и ясность образов не является абсолютно необходимой для оказания влияния на аффекты; более того, на них можно в значительной мере воздействовать, вообще не представляя им никаких образов, с помощью только определенных звуков, приспособленных для указанной цели; достаточно убедительным доказательством этого служит общепризнанное могучее воздействие инструментальной музыки.

РАЗДЕЛ [4] Продолжение той же темы

В «Науке поэзии» Горация есть два стиха, которые, как может показаться, противоречат высказанному мною мнению; по этой причине я приложу еще несколько усилий, чтобы пояснить его. Вот эти стихи:

Segnius inritant animos demissa per aurem Quam quae sunt oculis subjecta fidelibus 2.

На этом аббат Дюбо3 основывает свое критическое замечание, состоящее в том, что он отдает предпочтение живописи перед поэзией в отношении возбуждения аффектов, главным образом из-за большей ясности идей, которые она представляет. По моему мнению, сей превосходный знаток допустил данную ошибку (если это ошибка) из-за своей системы: он обнаружил, что такое суждение более соответствует его системе; мы же, я полагаю, можем обнаружить, что Оно не соответствует опыту. Я знаю нескольких людей, которые восхищаются живописью и любят ее и которые тем не менее смотрят на предметы своего восхищения в этом искусстве достаточно холодно по сравнению с теплотой, одушевляющей их при восприятии произведений поэзии или риторики, вызывающих аффекты. Что касается людей простых, то я никогда не замечал, чтобы живопись вообще оказывала большое влияние на их аффекты. Правда, эта категория людей не очень хорошо понимает наилучшие образцы живописи, как и наилучшие образцы поэзии. Но совершенно бесспорно, что какие-либо фанатичные проповедники или баллады, такие, как «Охота» 4 или «Дети в лесу» и другие небольшие популярные стихотворения и сказки, распространенные в их среде, очень сильно возбуждают их аффекты. Я не знаю о таких картинах, плохих или хороших, которые производили бы подобное впечатление.

Итак, поэзия со всей своей неопределенностью обладает более широким и в то же время более мощным воздействием на аффекты по сравнению с другими искусствами. И я думаю, в природе существуют причины того, почему неясная идея, если ее должным образом передать, обладает большей силой воздействия, чем ясная.

Осанкою и ростом исполинским, Как башня, он над всеми возвышался И не вполне свой блеск первоначальный Утратил он: в падении своем Остался он архангелом. Порою Так без лучей проглядывает солнце, Взошедшее сквозь утренний туман. А иногда, за месяцем укрывшись, Оно в часы затменья озаряет Зловещим полусветом половину

Земного моря, в трепет приводя Правителей, которые считают Явление такое предвещаньем Опасностей Б.

Вот в высшей степени благородная картина. А из чего состоит эта поэтическая картина? Из образов башни, архангела, солнца, встающего сквозь утреннюю дымку, или затмения солнца, гибели монархов и крушения монархий. Душа, кажется, готова выскочить из самой себя и возбуждена до предела целым сонмом огромных и смутных образов, которые воздействуют на нее именно потому, что их много и они смутные. Ибо если их разделить, то в значительной мере утратится величие, а если их соединить, то неизбежно исчезнет ясность. Образы, возбуждаемые поэзией, всегда носят такой расплывчатый характер, хотя, вообще говоря, воздействие поэзии ни в коей мере нельзя приписать тем образам, которые она возбуждает; это положение мы рассмотрим здесь более подробно ниже 52. Но живопись (после того как мы сделаем поправку на удовольствие, доставляемое подражанием) может воздействовать только теми образами, которые она представляет; и даже в ней намеренная неясность в некоторых вещах усиливает воздействие картины, потому что образы ее совершенно точно похожи на образы, имеющиеся в природе; а в природе темные, смутные, неопределенные образы оказывают большее воздействие на воображение и тем самым способствуют возникновению более высоких аффектов, чем более ясные и определенные.

Я сознаю, что эта идея была встречена неодобрительно и, возможно, некоторые люди ее по-прежнему будут отвергать. Но необходимо принять во внимание, что вряд ли может поразить своим величием душу то, что не приближается каким-либо образом к бесконечности; а это невозможно в том случае, когда мы в состоянии воспринимать границы данного явления; но отчетливо видеть предмет и воспринимать его очертания — это одно и то же. Поэтому выражение «ясная идея» означает идею чего-то небольшого, только иначе выраженную. В книге Иова имеется текст, поразительно возвышенный, и эта возвышенность объясняется главным образом страшной неопределенностью описываемого явления:

«Среди размышлений о ночных видениях, когда сон находит на людей, объял меня ужас и трепет, и потряс все кости мои. И дух прошел надо мною; дыбом встали волоса на мне. Он стал,— но я не распознал вида его,— только облик был перед глазами моими; тихое веяние,— и я слышу голос: Человек праведнее ли Бога?»е Сначала нас с величайшей торжественностью подготавливают к видению: мы уже испытываем страх, даже еще до того, как нам позволяют познакомиться с этой неизвестной причиной нашей эмоции; но, когда эта величественная причина страха является нам, что она такое? Разве она, окутанная тенями своего собственного непостижимого мрака, не более ужасна, поразительна, страшна, чем могли бы ее представить самое яркое описание, самая ясная картина? Когда художники пытались дать нам ясные образы этих вот самых фантастических и вызывающих страх идей, я думаю, они почти всегда терпели неудачу; так что, глядя на все картины, где представлен ад, я терялся: а не хотел ли художник изобразить нечто смешное? К сюжету такого рода обращалось несколько художников с целью собрать в этой картине столько ужасных призраков, сколько могло придумать их воображение; но все картины на тему искушений святого Антония7, которые мне случилось увидеть, представляли собой, скорее, своего рода странный нелепый гротеск, а не явление, способное возбудить серьезный аффект. Поэзия очень удачлива во всех этих сюжета^ Ее привидения, ее химеры, ее гарпии, ее аллегорические фигуры величественны и впечатляющи; и хотя «Молва» Вергилия 8 и «Распря» Гомера 9 не очерчены четко, они представляют собой величественные фигуры. В живописи эти фигуры были бы достаточно четки, но, боюсь, они могли бы стать смехотворными.