Во всяком обществе, где товарное обращение достигает хотя бы некоторого развития, есть деньги. В «К критике политической экономии» и «Капитале» Маркс подверг всестороннему анализу возникновение денег из простого обращения товаров и разные функции, или формы, денег. Деньги выполняют следующие функции: 1) меры стоимости, 2) средства обращения, 3) средства платежа, 4) средства накопления (сокровища), 5) мировых денег. Как показывает опыт, говорит Маркс, «достаточно сравнительно слабого развития товарного обращения, чтобы могли образоваться все эти формы» 45. А так как товарное производство достигло сравнительно слабого развития ещё в более древних обществах, чем феодальное, то и все эти формы, или функции, денег были известны до феодализма. Нет причин считать, что феодализм открыл их всех заново. Если Маркс в своём анализе товара вообще (т. е_. категорий товарного обращения, общих всем способам производства), естественно, рассматривает функции денег в указанном выше порядке, т. е. начинает с функции денег как меры стоимости или простого товарного эквивалента, то это не значит, что политическая экономия данного, феодального способа производства тоже должна рассматривать их в этом порядке46. Напротив, этот общий порядок не отвечал бы специфическому порядку, в котором функции денег выступали на передний план с развитием феодального общества. Ведь феодальная экономика, как правило, не знает ни простой, ни полной, ни всеобщей формы стоимости, т. е. безденежного обмена товаров. Поэтому переход от простого обмена товаров к обмену с помощью денег вовсе не отно сится к специфическим экономическим явлениям феодализма. Напротив, феодализм унаследовал деньги от предшествовавшего, рабовладельческого общества, где они издавна развили все свои функции. Уже на самых ранних ступенях своей истории феодализм и на Западе и на Востоке опирается на унаследованные от прошлого денежные системы. Даже «Салическая правда» выражает все имущественные отношения франкского общества в римских солидах и денариях, хотя, как предполагают, их почти не было в реальном обращении. Там, где в раннефеодальную эпоху и обменивали товар на товар или употребляли в качестве всеобщего эквивалента скот, меха и т. д., сплошь и рядом умели при этом рассчитать сделку также и на те или иные известные денежные единицы, монеты. Позднерабовладельческой экономике присущ гораздо более высокий уровень денежного обращения, чем раннефеодальной. По мере торжества натурального хозяйства вместе со складыванием феодальных производственных отношений деньги, исчезавшие из хозяйственной жизни, удерживались на границах феодальных обществ: денежное обращение сохранилось преимущественно во внешних сношениях между народами и государствами. Исторически это объясняется тем, что ранние феодальные общества находились среди обществ, стоявших на других ступенях развития: рабовладельческих или стоявших на ступени разложения первобытно-общинного строя, словом — среди обществ, которым как раз свойственна более или менее деятельная внешняя торговля. Арабские, византийские, норманские торговцы проникали в западноевропейские и восточноевропейские феодальные страны то как покупатели, то как продавцы. В раннем средневековье торговля ассоциировалась именно с иноземцами, гостями — с «сарацинами», «варягами» и т. д. В качестве покупателей они подчас насыщали эти страны своими монетами, и именно иностранная монета — арабская, византийская и т. д.— особенно характерна для стран раннего средневековья. Но дело не только в этой конкретно-исторической обстановке складывания феодализма у тех или иных народов. Сама природа возникавшего феодализма приводила к тому, что усиление натурального хозяйства внутри оставляло открытой возможность для денежного обращения только вовне, в том числе и в сношениях между самими феодальными государствами. Таким образом, из всех функций денег, развившихся в античности, феодализм первоначально унаследовал лишь одну, и именно последнюю — функцию мировых денег (разумеется, термин «мировые», или «всемирные», деньги имеет совершенно условный смысл и подразумевает не мировой рынок, а международные сношения). Это не только верно исторически, но может быть и теоретически легко разъяснено: функция денег как мировых денег имеет то общее с первой функцией в приведённой выше общей последовательности развития функций денег, что в международном использовании денег их монетная форма несущественна, деньги здесь выступают лишь как товар, оцениваются лишь на вес их золота или серебра. Вне пределов внутреннего обращения, говорит Маркс, «в качестве международных денег благородные металлы опять выполняют свою первоначальную функцию средств обмена, которая, как и самый товарный обмен, возникла не внутри первобытных общин, а в пунктах соприкосновения различных общин. Таким образом, деньги в качестве мировых денег снова получают свою естественно возникшую первоначальную форму. Покидая сферу внутреннего обращения, они опять сбрасывают с себя те особенные формы, которые выросли из развития процесса обмена внутри этой особенной сферы: свои локальные формы в качестве масштаба цен, монеты, разменной монеты и знака стоимости» К Только на международном рынке «...деньги в полной мере функционируют как товар...»47. Поэтому теоретически вполне допустимо, что все остальные функции денег могли с дальнейшим ростом феодализма развиться из этой функции — мировых денег. Маркс прямо оговаривает логическую правомерность и такой последовательности: «...функции сокровища возникают частью из функции денег как средства обращения и средства платежа на внутреннем рынке, частью из их функции как всемирных денег» 48. Прежде чем говорить о возникновении других функций денег при феодализме из их функции как мировых денег, рассмотрим более подробно специфические особенности этой функции при феодализме. Она характеризует не только истоки денежного обращения в феодальную эпоху, но и на протяжении всей феодальной эпохи остаётся весьма характерной для феодализма, весьма важной функцией. В 20-й главе III тома «Капитала» Маркс дал анализ экономических закономерностей функционирования купеческого капитала в докапиталистической международной торговле, в частности при феодализме. Деньги в этой торговле выступали не как средство эквивалентного обмена товаров, а как денежный капитал, т. е. как деньги, которые в результате обращения должны приносить дополнительные деньги, барыш. Формула этого обращения не Т — Д — Т (товар—деньги — другой товар), а Д — Т — Д' (деньги — товар — возросшие деньги). Владелец денег здесь выступает не как покупатель товара в целях его потребления, а как покупатель товара в целях его продажи какому-то другому потребителю, следовательно, как посредник между производителем или владельцем товара и потребителем. Цель этого посредничества — возрастание денег, прибыль. Закон посреднической торговли: дёшево купить, чтобы дорого продать. Иными словами, это закон неэквивалентного обмена. Следовательно, прибыль купца-поередника возникала не в производстве, как прибыль промышленного капиталиста при капиталистическом способе производства. Деятельность средневекового купца-посредника не имела экономически ничего общего с капиталистическим способом производства. Купеческий капитал ничего не производил,—поэтому нет и специфического для него способа производства. Купеческий капитал обслуживал разные способы производства до возникновения промышленного капитализма. Более того, именно различие способов производства или по крайней мере уровней экономического развития тех народов, между которыми он посредничал, служило для получения купеческой прибыли наиболее благоприятной обстановкой. Разумеется, прибыль купца-посредника представляла захваченную им долю доходов каких-то общественных классов. Нельзя представить себе, чтобы эта прибыль могла в основном составляться из части дохода феодально-зависимых крестьян: последние, даже если говорить о зажиточной прослойке, мало покупали привозных товаров (разве что соль), а свои продукты продавали обычно на местном рынке. Некоторые ремесленники нуждались в привозимом издалека сырье, и зто могло, конечно, дать купду-посреднику некоторую возможность присвоить долю их труда. Но главный путь состоял в присвоении купцом части дохода феодалов, т. е. части феодальной ренты. Купец легко мог купить что-либо у феодала дёшево, ниже стоимости, продать ему дорого, выше стоимости: ведь феодалу продукты ничего не стоят, он получил их бесплатно; для него продукты не имеют меновой стоимости, и поэтому всякая вырученная за них цена — чистый выигрыш. Феодал получил от купца деньги за проданные продукты и отдал эти деньги купцу за приобретённые товары. С точки зрения потребительской феодал ничего не проиграл, он в выигрыше: скажем, вместо излишнего зерна он получил нужные ему ткани. Купец лишь получил назад те же деньги, которые сначала выплатил феодалу. Но всё же купец увозит с собой долю феодальной ренты: он купил где-то привезённые ткани за меньшую цену, чем та, за какую он отдал их феодалу; он продаст зерно дороже той цены, за какую купил у феодала. К тому же разница, которая ему останется, будет выше его расходов на перевозку товаров, их хранение и пр. Результат его деятельности выразится в денежной разнице, которая составит его прибыль. Разумеется, дело не меняется, если мы представим, что один купец только купил зерно у феодала, а другой только продал ему ткани,— в конечном счёте класс купцов всё равно присваивает часть ренты класса феодалов. Очевидно, купцы-посредники могли присваивать долю феодальной ренты только потому, что они имели какие-то монопольные преимущества. Действительно, во-первых, они и только они осуществляли перемещение, транспортировку товаров. Чем длиннее дистанция, которую требовалось преодолеть, тем менее мог заняться этим делом сам феодал или кто-либо из его подданных, занятых трудовыми или нетрудовыми функциями. Купец-посредник обслуживал эту потребность феодала за долю ренты точно так же, как, скажем, стражник получал крохи этой ренты за несение своей службы феодалу. Во-вторых, купцы и только купцы знали, какие цены стоят в других местах и в каких местах стоят иные цены, чем здесь. В-третьих, купцы обладали запасом денежной наличности, необходимым для начала любой торговой операции. Купцы умели складывать свои индивидуальные капиталы в общий, чтобы достичь требуемой суммы, и ссужали друг другу деньги. Все перечисленные преимущества показывают, что условием успешной деятельности купеческого капитала в феодальную эпоху являлось господство натурального хозяйства. В частности, знание цен в других местах могло быть преимуществом только в том случае, если кругом царило незнание этих цен,— а это подразумевает, что большинство владельцев продуктов не связано с рынком, что производство для продажи не носит всеобщего и постоянного характера. Но дело не столько в субъективном знании или незнании, сколько в объективном отсутствии единого рынка. Пусть, например, русский помещик в XVII веке и знает, что в Голландии всегда стоят более высокие цены на хлеб, чем в России,— если бы рыночные связи были развиты, если бы не господствовало натуральное хозяйство, эта разница цен вызвала бы не потребность в купце- посреднике, а отлив рабочей силы туда, где цены выше, и широкий экспорт туда дешёвого хлеба, в результате чего цены сравнялись бы. Но это было невозможно в феодальную эпоху. Не только каждое государство — каждое феодальное княжество, каждое феодальное владение представляло «внешний рынок» по отношению к другому, отделённому пошлинами, и т. д. Сама эта множественность рынков, служившая условием деятельности посреднического купеческого капитала, отражала господство натурального хозяйства. «...Торговый капитал живёт за счёт разницы между ценами производства различных стран...» *,— говорит Маркс. Чем более неразвито их внутреннее обращение, чем более внутренняя организация производства в них направлена ещё на производство не меновой, а потребительной стоимости, тем легче купец, посредничающий между ними, «...сравнивает денежные цены и разницу кладёт в карман» 49. В этом случае, по словам Маркса, перед нами купеческий капитал в чистом виде, и таков главный источник его образования50. В обществах, где действует купеческий капитал, ещё не сложилась категория общественно необходимого труда, т. е. среднего количества труда, необходимого на данной ступени для производства какого-либо вида продукта. В пёстрой мозаике феодального мира всюду свои особенности, своё качественное своеобразие, и в этих несооб- щающихся сосудах не устанавливается средний уровень: области с более низким уровнем развития производства не испытывают прямой невыгоды своего положения, и наоборот. Единственный, кто с высоты птичьего полёта сопоставляет эти различия и как бы обладает неким общим масштабом, хотя в экономической действительности и нет ещё никакого реального «среднего»,— это купец. Он пересекает страны и моря, он сопоставляет то, что в действительности разделено. Единственное условие, в котором он нуждается, чтобы действовать,— это наличие в странах, куда он приезжает, хотя бы чуть теплящегося денежного обращения, хотя бы зачаточного товарного производства. Впрочем, даже если этого нет, «продукт становится здесь товаром благодаря торговле. В этом случае именно торговля приводит к тому, что продукты принимают форму товаров, а не произведённые товары своим движением образуют торговлю» 1. Наконец, в других случаях средневековый купец превращается в простого грабителя. Принцип неэквивалентности доводится в таких случаях до своего крайнего предела. Разбой и грабёж в той или иной степени сопутствуют всей истории средневековой торговли. Однако характерно, что даже при этой крайней «неэквивалентности» захватывать старались преимущественно золото, серебро, драгоценности, т. е. всеобщий эквивалент,— тот товар, в количестве которого могло быть выражено качественное различие уровней и путей экономического развития разных стран. Различие это было, разумеется, особенно велико не у соседних народов, а у более или менее далёких. Дальность расстояния оказывается в средневековой торговой практике как бы синонимом величины экономического «перепада», а значит, и величины прибыли. Поскольку специфика деятельности купца выступает прежде всего как путешествие, постольку его прибыль выглядит всего лишь наградой или призом за преодолённое далёкое расстояние. За самые диковинные, «заморские», дальние товары купец требовал и самых высоких прибылей. С другой стороны, та же диковинность товара выступала свидетельством глубокого качественного отличия между странами. Чем более различны культура и быт двух стран, чем более несхожи потребности, запросы, вкусы, тем больше оснований у купца рассчитывать на прибыль. Деньги купца переводят эти качественные различия на количественный язык, служат общим знаменателем, сравнивают несравнимое. В средние века эту связь между отдалёнными точками осуществлял в действительности не один купец на всём протяжении торгового пути. Ведь стремлению к максимальной дальности маршрута противостояла возраставшая вместе с длиной пути стоимость издержек путешествия и транспортировки, задержка оборота капитала, а также степень риска при необходимости пересечения многих границ. Поэтому купцу приходилось довольствоваться частью пути, проделываемого товаром, и частью прибыли, которую потенциально нёс с собой этот товар. Это была, как правило, цепная торговля, где товар несколько раз перепродавался, прежде чем достигал потребителя. Более или менее стабильные торговые пути пересекали целые материки, проходили через многие страны, где были приняты разные денежные единицы. Одному товару на этом пути противостоит несколько видов монет. Все эти виды монет приравниваются друг другу по своему весу, т. е. по количеству содержащегося в них благородного металла. Но, с другой стороны, они приравниваются не непосредственно друг другу, а через цену товара; цена же товара каждый раз не одинакова при его покупке и при его продаже. Следовательно, деньги приравниваются друг другу лишь для того, чтобы выявить это неравенство, эту разность, которая оседает в руках купцов. Наконец, купец не один получал торговую прибыль от движения данного товара и в том смысле, что он торговал в средние века, как правило, не в одиночку, а в компании с другими купцами. Энгельс в статье «Закон стоимости и норма прибыли» показал, что средневековые купцы были тоже общинниками, как и крестьяне и ремесленники. Они соединялись в товарищества и делили между собою прибыль пропорционально вложенным капиталам. При капитализме господствует эквивалентный обмен для получения неоплаченного (прибавочного) продукта, при феодализме господствует неэквивалентный обмен для получения всеобщего эквивалента. Во всём феодальном хозяйстве в известном смысле дарит принцип неэквивалентности. Как уже отмечалось, цена, по которой феодалы продавали купцам или горожанам сельскохозяйственные продукты, была в немалой мере «случайной ценой», а не продажей по стоимости. Хозяйственная жизнь средневековья до предела насыщена такими явлениями, которые могут быть названы антитезой эквивалентности: во-первых, односторонними отчуждениями материальных благ в виде всяческого рода дарений; во-вторых, столь же односторонним присвоением благ в виде прямого вооружённого грабежа. Рядом с этим международная неэквивалентная торговля может рассматриваться как форма движения материальных благ, всё же родственная эквивалентности. В самом деле, она хотя бы в тенденции содержит в себе эквивалентность. Неэквивалентный обмен для получения эквивалента — это противоречие приводит к тому, что купеческий капитал «самим своим движением... устанавливает эквивалентность» К Маркс указывает, что «...торговля будет оказывать большее или меньшее влияние на те общества, между которыми она ведётся; производство она всё более и более будет подчинять меновой стоимости...» 51; «развитие торговли и торгового капитала повсюду развивает производство в направлении меновой стоимости...» 52. Вместе с тем уменьшается возможность получения посреднической прибыли. Монополия посреднической торговли, а вместе с тем и сама эта торговля приходит в упадок по мере экономического развития тех народов, которые она эксплуатировала с двух сторон и неразвитость которых была базисом её существования. Купцу приходится теперь прибегать, в частности, ко всё более далёким путешествиям, стараться обойти промежуточные международные границы и цепную торговую связь, царящую на старых торговых путях, и искать непосредственной связи между отдалённейшими пунктами земного шара на новых, морских путях. Но только успехи техники кораблестроения и кораблевождения в XV веке дали ему в конце концов средство разрешить эту задачу, сделав относительно наиболее дешёвыми именно дальние .путешествия. В этих условиях начинает всё чаще практиковаться индивидуальное коммерческое предпринимательство взамен коллективного. Однако в какое именно время и где купеческий капитал теряет свои характерные средневековые черты — это зависит отнюдь не от его саморазвития. «...Всё развитие купеческого капитала влияет на производство таким образом, что всё более придаёт ему характер производства ради меновой стоимости, всё более превращает продукты в товары. Однако... его развитие, взятое само по себе, недостаточно для того чтобы вызвать и объяснить переход одного способа производства в другой» 53. Какие изменения вызовет развитие торговли в производстве — это зависит не от торговли, а от наличного в данной стране способа производства. Для возникновения капитализма развитие купеческого капитала — совершенно недостаточная предпосылка, требуются гораздо глубже лежащие экономические предпосылки. Более того, нормальным условием функционирования купеческого капитала являлось как раз отсутствие экономических предпосылок для перехода к промышленному капитализму: неразвитость тех стран, между которыми он посредничал. Иначе говоря, условием его функционирования было производство внутри страны преимущественно не для продажи, а для непосредственного потребления, т. е. производство преимущественно потребительной стоимости. Господство натурального хозяйства — условие нормального функционирования купеческого капитала в феодальную эпоху. При таких условиях мы и должны здесь рассматривать функцию денег как мировых (международных) денег и развитие из неё других функций. Подобно тому, говорит Маркс, как из формы товарного обращения, Т — Д — Т, появляются деньги как мера стоимости и средство обращения, как сокровище и абсолютная форма богатства, так из самой по себе формы обращения купеческого капитала, Д — Т —• Д', развиваются деньги как сокровище, как нечто такое, что сохраняется и увеличивается просто посредством отчуждения 54. Действительно, из рассмотренной функции денег как мировых (международных) денег могут быть легко выведены функция денег как средства накопления (сокровища) и их функция как платёжного средства. Мы допустили, что вначале деньги появляются в дан- ном обществе только извне. Об этом писал Энгельс: «К тому же и сами деньги вначале большей частью притекали из чужих краёв...» К Для простоты мы представили, что купец нечто купил у данного феодала, т. е. отдал ему свои деньги, а затем ему же нечто продал, т. е. получил от него свои деньги обратно. Уже и тут деньги могут функционировать не только как товар. Если, скажем, феодал не сразу купил после продажи и деньги на то или иное время остались в его руках, они уже выступают в функции сокровища. Если он получил товар, а деньги заплатил через то или иное время, они уже выступают в функции платёжного средства. Однако все эти функции обнаружатся ещё гораздо отчётливее, если мы учтём, что купец может иметь дело не с одним контрагентом в данном обществе, а с рядом их, из которых одни фигурируют в роли продавцов, другие — покупателей. Неразвитость товарного обращения, господство натурального хозяйства благоприятствуют тому, что сплошь и рядом деньги оседают в своей натуральной форме, а не возвращаются в международное обращение. Продавец вовсе не обязательно выступит как покупатель; он окажется в таком случае собирателем сокровищ. Наследие рабовладельческой эпохи, когда все функции денег были уже развиты, сказывалось в феодальную эпоху в том, как охотно люди всех сословий задерживали у себя деньги, рассматривая их как воплощение богатства. Начиная с самой ранней поры западного средневековья, с меровингской эпохи, по свидетельству источников, золото и другие драгоценности наполняли сокровищницы королей и крупных феодальных князей и военачальников. Это был не только резерв на случай каких-либо дорогих покупок. Сокровища часто переходили из рук в руки внутри феодального класса, в порядке всякого рода дарений, приданых, выкупов, компенсаций за территории и политические права — за «товары», не имеющие никакой стоимости. Сокровища были излюбленной военной добычей в феодальном мире. Поэтому многие, особенно люди послабее, всякое образовавшееся, т. е. скопившееся у них сокровище спешили до времени закопать в землю. Отсюда те многочисленные клады феодальной эпохи, в значительной части содержавшие иностранную монету, которые археологи до сих пор продолжают находить на самых различных территориях. Предполагают, что главной причиной, приведшей к вытеснению в феодальную эпоху из обращения медных монет, занимавших большое место в обращении древнего Рима, является плохая пригодность меди к функции сокровища: в земле медные монеты окисляются и портятся. Клады особенно обильны по древним торговым путям. Вполне вероятно, что часть из них была зарыта самими купцами, которые, следовательно, тоже выступали в роли собирателей сокровищ. В самом деле, купцы не могли ограничиваться минимальным запасом денег, необходимым для начала торговой операции: окружающая феодальная действительность постоянно ставила их под угрозу ограбления и побуждала к созданию резервов. С другой стороны, накопление и было прямой целью их деятельности, причём рост их капиталов вовсе не обязательно сопровождался расширением торговых операций. Прибыль сплошь и рядом воплощалась в сокровище, в накопленной массе денег. Тем самым деньги выступали как олицетворение богатства. Богатство олицетворялось также роскошью. Роскошь, особенно всяческие украшения из золота, серебра, драгоценных камней, есть не что иное, как другая форма сокровища. В отличие от сокровищ, которые скрывали от нескромных взоров под землю и в подвалы, в кубышки и сундуки, эти сокровища, напротив, выставляли напоказ с целью демонстрации богатства и могущества их владельцев. Уже в самом раннем средневековье и на Западе и на Востоке феодальные государи поражали при выходах и приёмах количеством золота, серебра и драгоценностей на своих одеждах, украшениях, знаках власти, оружии, посуде, мебели, драпировках. Им подражали в этом церкви и вельможи. В этих случаях сокровище хранится в виде произведений ювелирного искусства, и соответственно этот вид сокровища называется эстетическим сокровищем. Но его экономическая роль совершенно та же, что и сокровища в монетах. В нужную минуту его использовали как деньги. Если монеты нередко употреблялись как украшения, то и украшениями нередко пользовались для производства платежей, даже не переплавляя их в монеты. Функция денег как сокровища особенно характерна именно для феодального общества. Она играет особенно большую роль, говорит Маркс, у народов, у которых меновая стоимость ещё не охватила всех производственных отношений, т. е. у которых господствует натуральное хозяйство. «Чем менее развито товарное производство, тем более важное значение имеет это первое самостоятельное обособление меновой стоимости в виде денег, собирание сокровищ...» К Параллельно с функцией денег как сокровищ появляется в феодальном обществе и функция их как средства платежа. Если у одних в руках застревают деньги, то у других в данный момент нет на руках нужных денег для покупки — и то, и другое отражает прежде всего неразвитость или даже отсутствие денежного обращения внутри феодального общества. Поэтому долг для него столь же характерное явление, как и сокровище. Товары берутся в долг. Деньги для уплаты долга мобилизуются после приобретения товара и выступают уже как платёжное средство. Где же мог добыть феодал или государь деньги для уплаты долга купцу? Прежде всего, у тех же купцов: феодалы облагают купцов пошлинами при проезде через свою территорию, при проезде через любой мост, при выгрузке и перегрузке товаров и т. д., присваивая тем самым часть купеческой прибыли. Феодалы не брезгуют и просто забирать мошну у купцов на больших дорогах. Далее, феодал или государь стремится добыть нужные ему деньги путём продажи купцам тех или иных продуктов своих поместий; например, при Карле Великом управляющим королевскими поместьями предписывалось часть изготовленного вина обязательно продавать. Однако состояние феодального производства до поры до времени оставляло лишь самые ограниченные возможности такого рода. Эффективнее оказывался другой путь. Поскольку в обществе были сокровища, феодал или государь должен был лишь найти средства мобилизовать и присвоить их. Феодальная эпоха знает большое многообразие этих средств — от принуждения обладателей каких-либо накоплений к «добровольным дарениям» до продажи им феодальных титулов, церковных должностей, привилегий, регалий, наконец, даже собственных дочерей государей и феодалов. Если все эти средства не достигали дели, у феодала или государя оставалась возможность взять деньги в долг у обладателей сокровищ, точно так же, как он брал товары в долг у купцов. Тем самым обладатель сокровища, накопленных денег, снова превращался в обладателя капитала. Но здесь перед нами иной вид капитала — ростовщический капитал. Формула его движения не Д — Т — Д', как у торгово-купеческого капитала, а Д — Д': обладатель денег отдаёт их, а через некоторое время получает их с приращением— с прибылью, «процентом». Маркс подверг эту форму денежного капитала всестороннему рассмотрению в 36-й главе III тома «Капитала». Маркс показал здесь, что функционирование ростовщического капитала отнюдь не означает появления новых производственных отношений, капитализма. Оно даже не подразумевает значительного развития денежного обращения. Напротив, «чем незначительнее та роль, которую в общественном воспроизводстве играет обращение, тем пышнее расцветает ростовщичество» \ Иными словами, господство натурального хозяйства в обществе является условием развития ростовщического капитала. В средние века, говорит Маркс, ничтожное денежное обращение, необходимость производить большинство платежей наличными деньгами принуждали к денежным займам. Две характерные формы, в которых ростовщический капитал действовал в феодальном обществе,— это, во-первых, ростовщичество при помощи денежных ссуд расточительной знати, преимущественно земельным собственникам, во-вторых, ростовщичество при помощи денежных ссуд мелким, владеющим условиями своего труда производителям — ремесленникам и особенно крестьянам. К ним можно было бы прибавить ещё третью форму — денежные ссуды купцам, однако применительно к этой форме принято говорить уже не о ростовщичестве, а о кредите, вексельном деле, банках. Исходной формой при феодализме являлась первая: обладатель денежной наличности ссужает её под проценты феодалу (или феодальному государству), который нуждается в этих деньгах как платёжном средстве. Однако из неё необходимо вытекает двойной нажим на непосредственных производителей —со стороны феодала и со стороны ростовщика. В самом деле, если феодал взял деньги в долг, это не /ешает проблемы, ибо он должен затем где-то добыть деньги, чтобы вернуть долг, да ещё с процентами. Но у цего нет иного дохода, кроме феодальной ренты, и, стало быть, именно часть феодальной ренты он отдаёт ростовщику за предоставленную ссуду. Он начинает требовать эти деньги со своих крестьян. Пока, говорит Маркс, прибавочный продукт поедается феодалом и его челядью и во власть ростовщика попадает феодал, способ производства остаётся всё тот же — он только начинает тяжелее давить на работника производства; «обременённый долгами... феодальный сеньёр высасывает больше, потому что из него самого больше высасывают» К Однако дело не сводится лишь к количеству прибавочного продукта: ведь феодалу он нужен в денежной форме, между тем у крестьянина может и не быть нужных денег или рынка для сбыта своего продукта. Представим себе для простоты такое положение, когда крестьянин ещё совсем не продаёт продукта горожанам — ремесленникам. Где может он взять деньги для уплаты требуемых феодалом денежных повинностей? Только у ростовщика. Получив ссуду от ростовщика, крестьянин вручит её феодалу, а ростовщику возместит его ссуду с лихвой не деньгами, если уж ему их негде взять, а отработкой (или продуктами). В раннефеодальном обществе, действительно, время от времени требовались эпизодические взносы с крестьянских хозяйств более или менее крупных денежных сумм: платежи виры или вергельда — судебных штрафов, платежи за выкуп кого-либо из плена или рабства, платежи контрибуций, плата за церковные требы, вклады в церкви и монастыри по обету и т. д. Очевидно, во всех этих случаях деньги можно было найти только у обладателей сокровищ. Таким образом, класс феодалов мобилизовывал находящиеся в недрах общества денежные накопления, сокровища, как непосредственно беря ссуды, так и принуждая своих под- данных-держателей брать ссуды и платить себе эти деньги. В последнем случае перед нами односторонние платежи, не имевшие непосредственной связи с обращением товаров. Все эти подати и сборы, все эти факты внеобмен- ного платёжного оборота иллюстрируют функцию денег как средства платежа в том виде, в каком она проявляется при господстве вокруг натурального хозяйства. Однако, если рассмотренные функции денег при феодализме сколько-нибудь развиты, они необходимо ведут к развитию и внутреннего денежного обращения. Сами фёр- далы и феодальные государи обнаруживают в чеканке мог нет ещё одно средство мобилизации в своих руках денег, имеющихся в порах феодального общества. Чеканка монет первоначально преследовала чисто фискальные цели—она имела назначением пополнение казны, привлечение в казну наличных благородных металлов, в том числе вновь добываемых из земных недр. Это оказалось настолько важным источником дохода, что в условиях феодальной раздробленности каждый феодал стремился чеканить свою собственную монету и понемногу воцарился самый безграничный монетный партикуляризм. Основой этого дохода от чеканки монеты служило несовпадение номинальной стоимости монеты с её действи- тельной стоимостью как товара. Мы помним, что как товар деньги фигурировали только в международной торговле. Только купец-посредник на практике знал, что монеты, встречавшиеся в разных частях земного шара, независимо от своих названий имеют такие-то весовые соотношения между собой. Несомненно, что купцы-посредники извлекали дополнительную прибыль из своего монопольного знания монет и неосведомлённости феодалов в таких материях. Но феодалы были господствующим классом и поэтому в конце концов повернули дело к своей выгоде. Пользуясь своей монопольной властью внутри страны, каждый феодальный государь фактически принуждал своих подданных обменивать разнообразные скопившиеся в обществе иноземные монеты на монету своей чеканки. А поскольку последняя содержала, как правило, меньше благородного металла, такой обмен обогащал казну. То же повторялось и при последующих перечеканках монеты на ещё менее полновесную. Некогда, ещё в дофеодальное время, названия монет обозначали всего лишь их вес. Монета представляла собой меру заключённого в ней золота или серебра, благодаря чему она могла служить масштабом цен и средством обращения. Однако, сохранив эту роль средства обращения, монета при феодализме утратила непосредственное значение весовой меры золота и серебра. Деньги в монетной форме потеряли связь со стоимостной основой, из которой они первоначально возникли. Такой разрыв был возможен и неизбежен при феодализме в силу слабости товарного обращения, в силу господства натурального хозяйства. И именно этот разрыв открыл широчайший простор для установления феодальными государями произвольной, завышенной цены монет. Порча монеты, т. е. выпуск её с неполным весом благородного металла, стала легальным, повсеместным источником государственных доходов (а также и нелегальным источником доходов фальшивомонетчиков). «Вся история монетного дела с начала средневековья до конца XVIII столетия сводится к истории этих двусторонних и антагонистических подделок...»,— говорит Маркс. Официальное феодальное мировоззрение рассматривало название монеты, вычеканенное на ней номинальное обозначение как основу её рыночной роли. Маркс цитирует декрет одного из французских королей: «Никто не смеет и не должен сомневаться,— говорит верный ученик юристов Филипп Валуа в одном декрете 1346 г.,— что только нам и нашему королевскому величеству принадлежит право... чеканки монеты, снабжения деньгами и всяких распоряжений относительно монеты, право пускать её в обращение, и притом по такой цене, как это нам угодно и признано нами за благо» 55. Это представление отражало повсеместную практику: одноимённые монеты имели в разных феодальных государствах и княжествах или в разное время самый различный вес; монеты чеканились и перечеканивались, и каждый раз государь извлекал из этого реальный доход. Однако при всём том чеканка феодальными государями монеты послужила важным звеном при оформлении в феодальном обществе внутреннего обращения — антитезы тому почти исключительно международному обращению, которое было исходным пунктом. «...Деньги в качестве монеты,— пишет Маркс,— получают местный и политический характер, они говорят на разных языках и носят разные национальные мундиры. Поэтому сфера, в которой деньги обращаются как монета, отличается, как внутреннее товарное обращение, ограниченное пределами данного государства, от всеобщего обращения товарного мира»56. Правда, на первых порах феодальная монета оформляет и унифицирует не товарное обращение, а преимущест венно всевозможные односторонние платежи — налоги, ренты, подати, сборы, штрафы, долги и т. д. Но вместе с тем совершается и переход от функции денег как средства платежа к их функции средства обращения. Само существование денег «в национальном мундире» помогает развитию внутреннего товарного обращения. Пока деньги в феодальном обществе не достигли этой ступени развития, единичные факты приравнивания трудящимися — крестьянами и ремесленниками — своих продуктов и трудовых затрат не могли приобрести характера товарного обращения. Напротив, где существует монета, в которой крестьянин обязан вносить свои сначала спорадические, затем всё более регулярные платежи феодалу, государству, церкви, ростовщику, он, естественно, в этой же монете старается осуществить и сезонные накопления до наступления срока платежа, следовательно, в этой же монете стремится реализовать выручку от продажи горожанам своего продукта. Он добивается при этом, чтобы полученная цена отвечала количеству затраченного им труда. Если феодалы умели превращать в деньги только продукты, но не труд (поэтому переход к денежной феодальной ренте был возможен только от продуктовой формы, но не прямо от отработочной) и соответственно продавали их всегда по ценам, в общем весьма далёким от трудовой стоимости, то непосредственные производители при обмене и продаже подсчитывали именно взаимные затраты труда. Ещё в своём крестьянском хозяйстве, как и в своих расчётах с кузнецами и другими бродячими ремесленниками, работавшими не за деньги, а за натуральные харчи, непосредственные производители научились приблизительно сравнивать разные виды труда по количеству затраченного времени или приравнивать количество затраченного времени к тому или иному количеству продукта. Но это ещё не было товарным обращением. Появление в феодальном обществе денег в виде монет доставило недостающее звено для возникновения на этой уже подготовленной основе внутреннего товарного обращения. Деньги стали приобретать в этих взаимных расчётах крестьян и ремесленников функцию меры стоимости. А в данной функции деньги играют хотя бы в тенденции роль, прямо противоположную той, с которой началось их развитие в феодальном мире: они должны обеспечить обмен эквивалентов, равных трудовых затрат, а не неэкви валентный обмен, как в международной посреднической торговле. Развитие же простого товарного обращения и функции денег как меры стоимости и средства обращения должно было столкнуться с произволом, царившим в феодальной монетной системе, и оказать на неё обратное воздействие. Логика простого товарного обращения требовала, чтобы и деньги тоже продавались по своей трудовой стоимости. Хотя золото и серебро добывались не во всех странах и поэтому нелегко было наглядно сравнить затраты труда при их добыче с затратами труда в других производственных процессах, всё же логика простого товарного обращения настойчиво заявляла о себе. Наиболее испорченные монеты устранялись с рынка, или, наоборот, из обращения изымались (превращались в сокровище) наиболее полноценные монеты, и это ограничивало возможности порчи монеты государями. Столкновение двух экономических тенденций нашло отражение и в трактатах о деньгах — сначала в XIV веке, француза Николая Орезма, затем в XVI веке, великого польского учёного Николая Коперника, опровергавших традиционное представление, будто монета получает свою стоимость по воле государя; Коперник доказывал, что деньги являются таким же товаром, как и все другие товары, и что обращение их не по стоимости ведёт лишь к расстройству народного хозяйства К Разумеется, ни шедшая из низов, из массы мелких товаропроизводителей, практическая оппозиция, ни оппозиция передовых мыслителей не могла уничтожить феодальной порчи монеты и пестроты монетных систем. Но противодействие рыночной стихии всё же создавало минимальные условия для того более или менее развёрнутого товарно-денежного обращения в период господства денежной феодальной ренты, которое было охарактеризовано в предыдущей главе. Итак, мы видим, что в феодальной экономике функции денег логически и исторически выступают не в том порядке, как при анализе товара и денег вообще. Ф. И. Михалевский верно отметил две особенности развития денег в феодальную эпоху: «Развитие товарно денежных отношений идёт первоначально извне во внутрь. Проводниками их являются торговые сношения и военные столкновения с более культурными странами Востока и средиземноморского Юга. Развитие товарно-денежных отношений идёт долгое время сверху вниз. К ним в первую очередь приобщается эксплуататорская верхушка общества, откуда они просачиваются вниз по мере того, как, с одной стороны, растёт разделение труда, а с другой стороны, растёт стремление эксплуататоров получать часть прибавочного продукта в денежной форме» 57. Всё, что изложено выше, подтверждает этот вывод. Однако следует иметь в виду, что в действительности нет одной единственной последовательности развития функций денег при феодализме. Одновременно с изложенной последовательностью может быть прослежена и обратная, «снизу вверх», по крайней мере после появления в феодальном мире денег как мировых (международных) денег. В самом деле, ведь купец-посредник торговал не только с феодалами, как мы для упрощения допустили. В той или иной мере он торговал и с ремесленниками, а в редких случаях и с крестьянами. Если он покупал у них нечто из их продуктов, в их руках оставались деньги. Эти деньги могли не только осесть как зачаточное сокровище или накопление, но и войти в обращение между крестьянами и ремесленниками с функцией меры стоимости, средства обращения, средства платежа. Словом, на практике разные функции денег с развитием феодализма могли возникать в разной последовательности. Выше изложена лишь наиболее теоретически существенная и характерная для феодализма последовательность. Но по крайней мере со времени возникновения товарообмена между городом и деревней, ремеслом и сельским хозяйством законы товарного производства проявляются всё более ясно в своей всеобщей форме. Однако эти законы здесь неумолимо ограничены господством натурального хозяйства. Поэтому в своём развитии они приводят нас лишь снова к тому же явлению, с которого мы начали характеристику денег при феодализме,— к денежному капиталу. Накопивший деньги ремесленник или крестьянин мог при случае стать мелким, а то и крупным купцом-посредником или ростовщиком. Мы возвращаемся к исходному пункту и не выйдем из этих рамок, пока остаёмся на почве феодального способа производства. Одним из проявлений смешения, отождествления товарного производства с капиталистическим производством является смешение ростовщического и торгово-купеческого капитала с капитализмом. Ростовщический и торгово-купеческий капитал существовали в докапиталистических формациях всюду, где существовало мало-мальски развитое товарное производство. Ни тот, ни другой не создают каких-либо новых производственных отношений сверх тех, которые господствуют в обществе, не ведут сами по себе к капитализму. Ростовщик в феодальном обществе только присваивал себе часть феодальной ренты, независимо от того, ссужал ли он деньги феодалу или крестьянину. Если он ссужал деньги феодалу, он прямо забирал в виде процента часть той ренты, которую феодал собрал со своих крестьян. Если же он ссужал деньги крестьянину, беря «под залог его земельный участок, это значило, что он частично приобщился к верховным правам собственности на этот участок, а крестьянин со своего участка отныне должен платить ещё дополнительную ренту продуктами или деньгами в виде процентов этому присосавшемуся соэксплуататору. Средневековые документы так и называют платежи крестьян ростовщикам — «добавочная рента», «вновь созданная («конституированная») рента», «сверхчинш». Ростовщичество способно было лишь утилизировать феодальные отношения, но не создать какие-либо новые. Это было лишь средством оттягать долю феодальной ренты от наследственного дворянства в пользу собственников денег. Такова же, как мы видели, и природа прибыли средневекового купца: это присвоенная купцом, как посредником, часть феодальной ренты. В 20-й и 36-й главах III тома «Капитала» Маркс показал, что торговый и ростовщический капитал могут содействовать как разложению, так и консервированию докапиталистических производственных отношений в обществе. Сыграют ли они ту или иную роль — это зависит не от их собственной природы, а от того, зарождаются уже в этом обществе капиталистические производственные отношения или нет. Следовательно, все эти явления не правильно было бы рассматривать даже как зачатки или признаки капитализма: сами по себе они не имеют отношения к капитализму и, несмотря ни на какой количественный рост, не приводят к капитализму. Появление капитализма не завершается, а начинается возникновением системы эксплуатации капиталистами наёмных рабочих. Капиталистическое производство в этом смысле в Европе начало развиваться в основном только с XVI века, если не говорить о немногочисленных исключениях в XIV и XV веках. До того было лишь феодальное производство, хотя оно и носило порой относительно высоко развитый товарный характер. Товарное производство есть необходимое условие возникновения капитализма, но совершенно недостаточное условие. Напротив, когда в обществе уже зародилась система эксплуатации капиталистами рабочих, торговый и ростовщический капитал способствуют расширению этой системы, приобретают новое экономическое значение. Их роль становится очень большой в распространении капитализма в деревню, в отсталые районы. В. И. Ленин в «Развитии капитализма в России» показал значение системы скупки продукции у крестьян-кустарей как скрытой формы капиталистической эксплуатации, вскрыл капиталистическое содержание, которое приобрели в условиях пореформенной России, в условиях быстрого развития капитализма эти «допотопные формы капитала». Денежные накопления купцов и ростовщиков составили одну из предпосылок возникновения капитализма в Западной Европе. Это хорошо видно на примере раннего итальянскою капитала XIV века, связанного с предшествовавшим интенсивным развитием банков и торговых компаний. Роль «финансистов» и купцов очень велика и в генезисе капитализма в Голландии, Англии, Франции и т. д. Иначе говоря, капитал старше капитализма. Владельцы капиталов, денежных или товарных богатств — это предшественники капиталистов как эксплуататоров наёмной рабочей силы, т. е. буржуазии как класса капиталистического общества. Не будь этих предшественников, капитализм не мог бы возникнуть. Буржуазный экономист В. Зомбарт утверждал, что капиталы до начала капиталистического производства скопились из феодальной ренты, поскольку получатели фео дальной ренты не всю её тратили на свои потребности. Он приводил примеры феодальных аристократов и вельмож, оказавшихся в Западной Европе к началу капиталистической эпохи обладателями огромных денежных сокровищ. Но это в действительности не единственный и не главный путь образования денежных капиталов. Как мы видели, ростовщики отнимали у феодалов немалую долю их доходов. Наиболее разбогатевшие из ростовщиков становились банкирами вроде Фуггеров, Вельзеров и других знаменитых германских и итальянских банкирских домов XV века, кредитовавших королей, императоров, вельмож, стягивавших в свои руки со всей Европы огромные суммы денег, хотя подчас и разорявшихся столь же стремительно из-за отказа высокопоставленных должников платить свои долги. Другие финансисты предпочитали давать деньги в заём под обеспечение государственных налогов. Во Франции, например, откуп налогов приобрёл широчайшие размеры: «финансисты» вносили в казну вперёд всю сумму того или иного налога, который казна предполагала собрать со страны или отдельной провинции, а за это получали право выколачивать этот налог с населения со значительным избытком, который оставался у них в руках. Таким образом, государственный долг и налоговая система оказывались одним из важнейших источников формирования денежных капиталов в частных руках. Ещё более важным источником была международная торговля, нередко сливавшаяся с морским разбоем и с грабежом населения отсталых стран. После открытия Америки и морского пути в Азию стремительно стали расти барыши от неэквивалентной торговли пряностями, тканями и другими изделиями и продуктами далёких стран, население которых разорялось от этой «торговли». Одновременно быстро развивалась система прямой эксплуатации туземцев на плантациях, основывавшихся европейскими купцами и завоевателями. Колониальная система стала гигантским источником накопления богатств в руках испанских, португальских, голландских, английских, французских компаний, в руках авантюристов, пиратов. Плоды векового труда целых народов становились достоянием этих захватчиков. Сокровища, добытые за морем, притекали в Европу и здесь становились денежным капиталом. Возникновение капиталистического производства подстегнуло, дало могучий стимул этой погоне за капиталами,— однако не эти денежные или товарные капиталы сами по себе явились причиной возникновения капиталистического производства. Никакое накопление денежного или товарного капитала — ни с помощью насилия, ни без насилия, ни «первоначальное», ни иное — не ведёт к возникновению капитализма и не объясняет его.