3. ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ

В масштабах Европы эпоха викингов выглядит как запоздалый финал эпохи Великого переселения народов: следует заметить, что в пределах континента движение племен не прерывалось ни в VII, ни в VIII вв.

Социальным содержанием эпохи викингов, несомненно, является некое широкое общественное движение; по наиболее ярким проявлениям можно обозначить его как движение викингов. Наиболее известной и привлекающей внимание стороной этого движения была экспансия норманнов, прежде всего (но не исключительно, как показывает более детальный анализ)—экспансия военная, принявшая форму походов викингов в Западной Европе. Однако за походами, внешней экспансией, стоят более глубокие внутренние процессы, определившие главный результат движения: формирование раннефеодального классового общества и средневековой государственности в скандинавских странах.

Рассматривая этот процесс перехода от варварства к государственности в аспекте военной экспансии викингов, можно разделить его на три периода (в которых объединяются этапы, условно соответствующие поколениям).

1. Ранняя эпоха викингов (I, II, III этапы, 793—891 гг.). Время натиска независимых, самоорганизующихся «вольных дружин», быстро перешедших от грабительских набегов на монастыри и церкви (разбогатевшие при Меровингах и англо-сак- сонских королях) к дальним экспедициям, захватам и завоеваниям. Англо-саксонские королевства не смогли противопоставить эффективного сопротивления этому натиску. Западно- франкское государство выдержало его с большим трудом. Во- сточнофраикское (будущая Священная Римская империя) смогло организовать отпор норманнам, и поражение викингов при Лёвене в 891 г.
   отмечает конец этого периода.
2. Средняя эпоха викингов (IV, V, VI этапы, 891—980 гг.). Начало образования скандинавских государств. Силы викингов отвлечены внутренними событиями в Скандинавии. Время гражданских войн, морских грабежей, великих географических открытий норманнов. Спад военной экспансии, организационная

¦24

перестройка движения. В конце периода возобновляются военные операции, свидетельствующие о сохранении социальных условий и сил, вызвавших к жизни движение викингов.

III. Поздняя эпоха викингов (VII, VIII, IX этапы, 980 — 1066 гг.). Борьба и военная экспансия раннефеодальных королевств. Эра «конунгов-викингов». В столкновениях королевских армий движение викингов уничтожает собственный военный, социальный, людской потенциал.

Социально-политическое содержание внешней экспансии викингов — процесс адаптации движения к формам феодальных отношений в Западной Европе, постепенного вовлечения норманнов в политические структуры западноевропейской государственности, в той мере, в какой этот процесс освещен письменными источниками,—давно и детально изучено историками. Собственно «история викингов» написана более полувека тому назад [339]. Однако недостаточно исследованными и потому остро дискуссионными остаются внутренние стимулы и факторы движения, его социально-экономический характер, организационная структура, а следовательно — социально-экономическая характеристика процессов, развивавшихся внутри скандинавских стран во второй половине I — начале II тысячелетия. Именно этим объясняется весьма широкий диапазон оценок, взаимоисключающие определения общественного строя Скандинавии эпохи викингов, а соответственно, ближайших к ней как предшествующих, так и последующих столетий. Одни историки склонны видеть здесь глубокую и длительно переживаемую первобытность, другие — высокоразвитую классовую государственность, на протяжении столетий (со времен династии Инглингов в VI в.) осуществляющую планомерную и последовательную внешнюю политику в континентальном масштабе.

Концепции ведущих скандинавских исследователей в той части, которая касается социальной природы эпохи викингов, достаточно уязвимы, так как обычно основываются на какой- либо одной стороне происходивших в Скандинавии IX—XI вв. социальных изменений, чаще всего на военной экспансии, походах викингов. Найденные для них объяснения обычно не свя25

зываются с другими процессами, не менее важными для характеристики социального содержания этого периода.

В скандинавской литературе до сих пор находит сторонников выдвинутая более ста лет назад Й. Стеенструпом гипотеза о перенаселении (вызванном полигамией) как основном стимуле движения викингов [394, с. 218]. Из современных исследователей это положение разделял крупнейший датский археолог й. Брёндстед, дополнивший его выводом о противоречиях в скандинавском обществе, вызванных утвердившимся обычаем наследования всего имущества старшим сыном [299, с. 23—24].

Брёндстеду энергично возражал видный шведский археолог Хольгер Арбмаи: «...современные историки видят в викингах движение бедного населения, вынужденного к экспансии давлением избыточного населения, перенаселенности в стране, неспособной прокормить всех. Как мы видели, археологические источники несомненно указывают на возрастающее население, однако они не дают ни малейшего намека на бедность—¦ но на всевозрастающее, основанное на твердой базе процветание» [272, с.

Но и Брёндстед высказывая свое мнение, констатировал при этом отсутствие причин, способных вызвать миграцию сколько- нибудь значительных масс населения [299, с. 25]. Предлагаемые им объяснения военной экспансии в конечном счете сводятся к развернувшимся в североморском регионе поискам норманнами торговых путей (что противоречит разбойничьему характеру экспансии норманнов на Западе) и специфике «северного образа жизни». Но и пути, и «северный образ жизни» в тех чертах, в каких его рисует Брёндстед, сложились задолго до эпохи викингов и сами по себе не могут объяснить начавшегося движения.

Более аргументирована позиция Арбмаиа, который проследил нарастающий прогресс материального производства во второй половине I тыс. н. э. и обратил внимание на становление характерного для Скандинавии комплексного хозяйства [272, с. 47]; по мере повышения продуктивности северных «ферм» (на которых использовался и труд рабов) появилась возможность высвобождения части населения из сферы сельского хозяйства, реализованная в северной торговле и походах дружин викингов. Однако Арбман преувеличивал естественность, органичность этого процесса. Движение викингов, согласно его концепции, не связано ни с внутренними противоречиями, ни с социальными изменениями в скандинавском обществе. «Основными естественными ресурсами походов викингов,— писал он,— были их искусство в мореплавании и уверенность в своих судах» [272, с. 49]. Подобная идеализация общественного развития Скандинавии вряд ли правомерна. И «возрастающее процветание», и появление парусных судов на Севере засвидетельствованы археологическими материалами для значительно более раннего времени, однако сложение этих условий отделено от начала походов викингов почти двухсотлетним периодом, в течение которого либо уверенность норманнов в своих судах была недостаточной, либо не было иных, социальных условий для начала их экспансии. Арбман раскрыл лишь определенные материально-технические предпосылки походов викингов, не исследуя общественных отношений, в которых эти предпосылки складывались и затем реализовывалнсь.

С позиций марксистской историографии эпоха викингов как отдельный исторический период долгое время не рассматривалась. Соответствующие обзоры включались в состав более общих работ по скандинавскому средневековью. Лишь в конце 1970-х годов появилась книга польского археолога Л. Лецие- вича, специально посвященная эпохе викингов. Норманская экспансия и связанные с нею изменения экономики и социальной структуры Скандинавии рассматриваются здесь как часть широкого процесса феодализации, урбанизации, государствооб- разования, охватившего barbaricum от Норвежского моря до Каспийского. Политическая экспансия — черта многих образующихся раннефеодальных государств, но в Скандинавии она срослась с народными миграциями; их причину Лециевич видит в слиянии процесса демографического роста с первыми опытами организации общества на новой, классовой основе [348, с. 185—186].

Это объяснение, с одной стороны, дает возможность рассматривать процессы, разворачивающиеся в Скандинавии эпохи викингов в более широком историческом контексте, показывает их закономерный характер. Но с другой стороны, оно преувеличивает некоторые особенности экономического развития северных стран. Нет оснований для вывода о хозяйственном кризисе накануне эпохи викингов; но даже если бы он и был, Скандинавия и в это, и в позднейшее время располагала значительными ресурсами для внутренней колонизации, реализованными столетия спустя после эпохи викингов, в XII—XIV вв. [47, с. 51; 89, с. 47]. Демографический рост в Скандинавии второй половины I тыс. и. э. сам по себе не вызывал катастрофических последствий, вынуждавших к движению (что отмечал в свое время Арбман).

В то же время политическое развитие скандинавских стран от варварских племенных союзов до средневековых государств прошло несколько этапов и длилось несколько столетий. Определенные «предгосударственные традиции», связанные с легендарной династией Инглингов, уходят корнями в VI в. Очевидно, в этом развитии происходили какие-то радикальные изменения, и их суть, определившая историческую специфику эпохи викингов именно IX — первой половины XI столетий, остается нераскрытой.

Между тем именно «движение викингов», по-видимому, определило в конечном счете те особенности общественного строя средневековой Скандинавии, которые- смущают умы исследователей. Даже такому авторитетному ученому, как А. Я. Гуревич, феодальное общество —со свободным крестьянством, народным ополчением, вечевыми сходками-тингами — кажется то особым, специфически северным вариантом феодализма [47, с. 150— 200], то «дофеодальным» обществом [53, с. 15]. Другого советского медиевиста С. Д. Ковалевского анализ скандинавских источников приводит к парадоксальному выводу: «...общественные отношения в Швеции к середине XIV в. находились примерно на той же стадии развития, как во Франкском государстве до времени Карла Великого...» [89, с. 266],—а пятьдесят лет спустя Швеция приходит к позднесредневековой сословной монархии [194, с. 114—119], словно одним прыжком преодолев полутысячелетнее отставание! [238, с. 141 —143].

Специфика скандинавского феодализма не может быть раскрыта без изучения условий его генезиса. Очевидно, именно в эпохе викингов следует искать признаки оформления общественных институтов, наложивших особый отпечаток на дальнейшее развитие Скандинавии. Внешняя экспансия была лишь одной из форм проявления более глубоких, внутрискандинавских социальных процессов.