ПЕРЕПИСКА МЕЖДУ МИТРОПОЛИТОМ КИРИЛЛОМ И ДЕСПОТОМ СВЯТОСЛАВОМ И ПРИСЫЛКА НА РУСЬ КОРМЧЕЙ КНИГИ

Добавочными, сравнительно с сербскими списками, были тексты записи писца Иоанна-Драгослава и послания Якова-Святослава, поставленные внутри правил Карфагенского собора. Очевидно, это было сделано на чистых столбцах последнего листа одной из тетрадей, возможно, на стыке первой и второй (из трех) частей рукописи, на которые была она разделена для переписки.

Запись Драгослава и послание Святослава свидетельствуют, что список Сербской редакции был прислан в Киев из Болгарии: она переписана «во дни благов^рнаго царя Костянтина, предержа- ща стол болгарский», повелением Святослава, «деспоті болгаром» и послана в Киев последним. Однако языковый анализ Рязанского списка, наиболее близкой по времени копии с присланной рукописи, к тому же, как показано выше, вероятно, непосредственной копии с этой рукописи, говорит о том, что в нем при отдельных болгарских чертах очень сильны сербские черты 248. Э. Д. Блохина считает, что это сочетание объясняется двумя обстоятельствами: во-первых, тем, что в переписке Рязанского списка участвовали писцы-сербы и писцы, прошедшие южнославянскую школу письма, и, во-вторых, тем, что в основе болгарского списка, присланного в Киев, лежал сербский оригинал. Как было показано выше, первое из них не представляется достаточно обоснованным.

В XIII в. кормчая Сербской редакции неоднократно переписывалась на территории Сербии. Как было показано, архетип древнерусских списков представлял ранний текст, не имевший еще глосс и добавлений, характерных для обработок середины XIII в. и отразившихся в сербских списках, даже в самом раннем из них, Иловицком 1262 г. В Тырновской патриархии, откуда Святослав выписал протограф своего списка, находился, следовательно, сербский список, который и был переписан при дворе Святослава.

Чем объяснить сохранение значительного числа сербских языковых черт в этом новом списке? Это может найти объяснение в том, что писцы Святослава были носителями сербской книжной школы, но, возможно, что ответ на этот вопрос может дать непрофессионализм болгарских писцов, непринадлежность их ни к какой установившейся школе правописания. Старший писец болгарского списка Драгослав, оставивший в нем запись-рассказ об организации работы, свидетельствует, что он «не &Ьхъ до тамо пи- сець». Писал он не один, писцов было не менее трех («Мы же, разд^ливше на 3 части, списахом за 50 дний...»), но естественно, что оставивший свое имя был старшим и самым опытным писцом. Возможно, что именно таким непрофессионализмом болгарских писцов объясняется и сохранение в болгарском списке сербских черт языка, которые писцы просто копировали близко к оригиналу. С этим же может быть связано и большое количество лигатур, сокращений слов несакрального характера и других особенностей письма, которые не допустили бы книжные писцы-профессионалы, занимавшиеся перепиской в основном литургических текстов. В таком случае Драгослав мог быть или священнослужителем, или деятелем канцелярии деспота. Скорее нужно предполагать последнее: функционирование государственного управления XIII в. в Болгарии без такого рода специалистов невероятно. При этом запись Драгослава оформлена по типу грамот-хрисовулов, выходя- щих из такого рода канцелярий, в ней имя и титул деспота выделены размером букв, их написанием и киноварью по образцу византийских и южнославянских грамот.

Кроме того, запись Драгослава в трех списках в7 кормчих сохранилась с началом на греческом языке, опущенном в других списках (в некоторых из них для этого начала оставлено чистое место — одна-две строки). Текст искажен писцами, не знавшими греческого языка, и почти не читается, но в нем можно заподозрить слова Д(о?<о <ЗЇ) я є... бєштохо jxa-cr^Xсм; (?) (верую тебе, господи... богородица научи?). Очевидно, это молитва, употребленная на месте инвокации.

Яков-Святослав был феодалом русского княжеского происхождения. Он попал в Болгарию, очевидно, еще при царе Иване Асе- не II, который в ходе политической борьбы жил в эмиграции в Южной Руси и после своего воцарения и татаро-монгольского нашествия на Русь смог принять у себя древнерусских князей — некоего Ростислава и интересующего нас Святослава. Он имел владения в западной части Старой планины, с юга они граничили с Македонией, а с севера — с Венгрией. В записи Драгослава и у Пахимера он имеет почетный титул деспота, что говорит о его родстве с царской фамилией (он был зятем императора Иоанна IV Ласкариса и свояком царя Константина Асеня). В грамоте венгерского короля Стефана V от декабря 1270 г. он титулуется Zuetislaus Bulgarorum imperator, что показывает изменение его положения в политической системе Болгарии и независимость от тырновского царя. Царем называется он и в местных Боннском и Погановском помянниках («Иакова деспота царя» и др.)в8.

В записи Драгослава, воспроизведенной во многих русских и украинских списках XV—XVII вв., находится противоречивая дата, по-разному толкуемая исследователями: «Написана же бысть сия Зонара в Л'Ьто s.vKoh. ендих въ днии благовірнааго царя Костянтина... и далее: «...списахом за N днии почавше месяца ноября I днь кончяна же бысть месяца генваря з днь» (Увар. 205).

В некоторых списках дата указывается как «в лїіто индикта е» (краткая запись в кормчей Рогож. 252, л. 582 об., восходящая также к записи Драгослава), как «^s^-ное ои>> (Барс. 157) и даже иисмое» (Львовский XVII в.)

Эта дата может быть прочитана и как 6770 год249, и как 6778 г.250Хотя в сохранившихся позднейших списках XV—XVI вв.

Важной оказывается и хронология титулов Святослава. В записи он обозначается как «деспот болгаром», это соответствует его титулу до 1270 г., а именно в этом году он именуется императором- царем, что должно было бы найти отражение в записи п.

На 1262 (6770 ) г. указывает также дата начала работы писцов — 10 ноября. В 6770 г. 10 ноября приходилось на четверг: в 6779 г.— на воскресенье 251, когда работать было запрещено.

Привлекают внимание некоторые термины послания Святослава к митрополиту Кириллу, которые нашли в литературе необоснованное толкование. Я имею в виду прежде всего слово «протоброню»252, которое в записи рязанского писца кормчей 1284 г. получило новое написание «протофронесию» и новое значение как официальный экземпляр кормчей, оригинал для переписки. С. В. Троицкий считал, что «в болгарской церкви такой экземпляр, поскольку он сохранился у главы этой церкви, епископа перього престола «прототрона» назывался «протофронесия» 253. Но последнее слово известно только в рязанском документе и не может быть отнесено к болгарским терминам. Оно было понято рязанским писцом, не знавшим греческого языка, как обозначение книги («протофроню сию»), присланной из Болгарии в Киев, а оттуда в Рязань, причем добавлено им к записи в процессе ее редактирования (стоит над строкой), для подчеркивания значения подвига епископа Иосифа и труда переписчиков, давших Рязанской земле такую книгу.

Термин «прототронос» (rcpcoxoGpovoc) — «первопрестольный» обозначал епископа наиболее старшей по стажу кафедры в данной стране. Относительно митрополитов в славянских странах он применялся в XI в.

В архетипе восточнославянских списков, как и в большинстве списков вообще, было немало ошибок, описок, искажений текста. Искажений отдельных слов, значительных и мелких, очень много (например, в именах: Петра, архиепископа Александрьского, вместо Антиохийского — заглавие главы 43). Из более значительных отклонений от архетипа сербских списков нужно отметить два: перестановка главы 31 и вставка в главу 59.

Глава 31 — отрывок из послания Афанасия Великого к епископу Руфиниану — в большинстве восточнославянских списков, в том числе в Рязанском, находится не на своем месте, а после главы 33 (правил Григория Нисского), при этом перед заглавием главы дается указание на эту перестановку: «Глава 31 здЪ того ради поставлена есть, понеже забъвением не поставихом се на ряду». В некоторых списках (Пинском 1634 г., Киево-Софийском, Барсов- ском I XVI в.) эта глава возвращена на место, в других — совсем опущена (Акиндиновский 1551 г). Эта ошибка была сделана болгарским писцом, вероятно, самим Драгославом или одним из его сотрудников — в сербских списках она неизвестна, в восточнославянских она наблюдается в тех, которые текстологически восходят к общему архетипу.

То же можно сказать о вставке в текст Соборного решения 920 г. о запрещении четвертого брака (глава 59) отрывка, не связанного с ним своим содержанием 256. Он вставлен в отмеченном месте во фразе «но таковой убо сущей вещи искони и ныне не престает лукавнаго мятежная злоба || и священное церковное смущающе исполнение...», и начинается словами «священны и богогласны апостолы и ученики его...» и кончается — «то убо будешь зверем входити и восхищати паству христову».

По содержанию — это дисциплинарное постановление от очень авторитетного имени,— судя по выражению «царство наше»,— императора, об обязанностях епископов, назначениях их на кафедры, в частности о «праздных епископах»: «Аще убо кто таковых свою церковь оставит нищеты ради... извергати повелеваем и от общения отлучати...; иже поставлен был и послан дважды или трижды со крещением... таковых возводити на престол вдовству- ющия церкве повелеваем...; Аще ли от тех обрящутся неции... словом же и делом и житием целомудрени, таковых на болыпии и лучшии степень возводити повелеваем...» 257

Этой вставки нет в сербских списках, но она присутствует во всех известных восточнославянских списках, в том числе в Рязанском, и в печатных изданиях кормчей. Это не позволяет согласиться с предположением С. В. Троицкого, знавшего ее только по печатным изданиям, что «эта интерполяция сделана русскими редакторами Печатной кормчей» 258. Маловероятно и предположение В. Н. Бенешевича, что вставка сделана «на Руси или для Руси». Очевидно она находилась еще в южнославянском списке, присланном на Русь, и попала в него, вероятно, или при его изготовлении в Болгарии, или, скорее, была включена еще в тот сербский список, хранившийся в Тырнове, который послужил протографом для списка Драгослава. Греческий источник этого южнославянского перевода, очевидно, может быть найден.

Определенные данные для характеристики архетипа дают также наблюдения над языком, орфографией и палеографией Рязанского списка. Э. Д. Блохина неоднократно отмечает южнославянские черты в рукописи 1284 г. Особенно выразительны слова исследовательницы об особенностях палеографии рукописи, которыми памятник отличается от других русских рукописей XIII в. и которые либо выводят его за пределы XIII в., либо вводят в область нерусской палеографии — наличие вязи и лигатур, формы колофонов, начертания отдельных букв и многовариантность написания букв. В орфографии она отмечает наличие знака, контоминирующего большой и малый «юсы» в значении «а» и «у», характерного для среднеболгарских рукописей XII—XIII вв., обратное написание букв «ю», «а», «Є», «ь» 259. Однако среди южнославянских особенностей рукописи Э. Д. Блохина считает преоблада- ющими сербские (замен? малого А на «е», употребление «ь» вместо «Є» и «ь» смешение «ы» и «и», замена «оу» на «ю» у двух писцов V и X).

Все эти южнославянские черты в Рязанском списке можно возводить к тому южнославянскому протографу, который был прислан в Киев, а оттуда в Рязань.

Сербская кормчая была выписана на Русь митрополитом Кириллом, хотя здесь давно и хорошо была известна Древнеславянская кормчая. Чем было вызвано такое желание Кирилла?

В литературе отмечается одна из причин этого — утрата в связи с монгольским разорением большого числа книг, в том числе списков кормчей книги 82. Несомненно, что она была очень важной, особенно для восточных и южных княжеств, в частности Рязани, Владимира Суздальского, Киева, Владимира Волынского, Галича — крупных культурных центров и кафедр, значительно пострадавших во время монгольского нашествия.

Судя по записи писцов Рязанской кормчей 1284 г., местная епископия не имела ни одного экземпляра правил, что препятствовало отправлению церковной организацией ее функций. Однако кормчие книги на Руси продолжали существовать и переписываться и после 1237—1240 гг. в Новгороде и, вероятно, некоторых других церковных центрах. О новгородских списках и сокращениях Кормчей 14 титулов без толкований говорилось в разделе об этой кормчей на Руси. И в дальнейшем, в 1260—1270-х годах, при создании Русской редакции была использована эта древняя кормчая в качестве одного из источников нового кодекса канонического права.

Важной причиной большого внимания к присланной кормчей книге и самого обращения в Болгарию за ней было различие в характере старого кодекса, содержащего только ранние памятники, до X в., в полных и противоречивых текстах и несовершенных переводах, и нового, включившего новейшие установления XI— XII вв., имевшие удобный сокращенный текст, снабженный комментариями XII в., связывавшими ранние нормы с практикой нового времени, причем в хороших, ясных переводах.

Таким образом, Сербская редакция кормчей представляла новый значительный этап в составлении корпуса церковного права на славянском языке и именно такой корпус мог быть полезен на Руси при восстановлении и укреплении древнерусской церковной организации во второй половине XIII в.