Были ли венцы у древнерусских князей ХІ-ХІІІ вв. ?

Во многих культурах венцы, короны, другими словами, головные украшения правителей служили важнейшими символами монархической власти. Более того, корона часто становилась символом всей страны, выступая олицетворением самой идеи государственности, олицетворением нации, создавшей государство.

Прежде чем обратиться к конкретному материалу позволим себе несколько предварительных замечаний общетеоретического характера.

Начнем с того, что степень семиотизации головного убора, как правило, гораздо выше, чем у других предметов одежды, что не удивительно - будучи надетым, он виден всем, и поэтому лучше всего подходит для выполнения знаковой функции.

Следует также заметить, что венец/корона занимает особое место среди знаковых головных уборов (например, высокая гор- латная шапка была отличительной чертой боярского костюма, но назвать ее короной или венцом нельзя). Специфику понятия «корона», очевидного на первый взгляд, выявить не так просто.

Словари определяют ее как «головное украшение из золота с дорогими камнями»35 или «золотой и серебряный венец, украшенный резьбой и драгоценными камнями»36. Однако существовала железная корона ломбардских королей, значит, драгоценный материал - признак часто встречающийся, но не обязательный.

Гораздо важнее другой признак, отмечаемый словарем В. И. Даля: корона-принадлежность «владетельных особ». То есть корона/венец есть такой головной убор, за которым в общественном сознании закрепилось значение символа монархической власти и суверенитета. Наличие короны предполагает, что перед нами персона, отличительная черта которой - высшее положение в государственной иерархии (пусть и номинальное, как в современной Великобритании). В средневековом обществе (в Византии и Западной Европе) могло существовать много модификаций корон, отмечающих положение владетельной особы в феодальной иерархии, но и в этом случае всегда существует некая «главная» высшая инсигния, отмечающая самый верх общественной пирамиды, безусловную полноту суверенитета. Именно она-то и считается обычно короной в настоящем и полном смысле этого слова. Таково будет значение этого понятия и в рамках данной работы.

В силу того, что корона-принадлежность лица, помещенного на самый верх социальной лестницы, смена ее обладателя обычно бывает громким и судьбоносным событием в жизни любого общества. Поэтому, как правило, она сопровождается специальными ритуалами («венчанием»), призванными показать величие момента и подчеркнуть божественную природу власти.

На последнее обстоятельство следует обратить особое внимание. В европейской традиции это, кажется, правило: ритуал венчания как наделения высшей властью находится в руках церкви. Во всяком случае, в христианских обществах, где идеология часто базировалась на библейской идее о божественном происхождении власти, монаршие особы повсеместно принимали венцы из рук духовенства. Это было взаимовыгодно: такое распределение ролей подчеркивало как особую роль церкви в обществе, так и неземную. надреальную природу власти.

Итак, были ли венцы у князей в Древней Руси?

В эпоху Московской Руси считалось, что обычай венчания на царство унаследован от первых Рюриковичей.

Исследования нового времени показали, что это представление было основано на заблуждении. Что, однако, не решало проблему в принципе: пусть князь Владимир Мономах не мог быть владельцем соответствующего венца, но, быть может, у него самого и у его «коллег» были другие, не дошедшие до наших дней.

Долг ое время историки не обращали внимания на эту проблему Читатель исторических трудов волен был представлять убор древнерусских князей произвольно, в меру живости своей фантазии. Любопытна картина родоначальника русской исторической живописи А.П. Лосенко «Владимир и Рогнеда» (1770), где художник-классицист изобразил Владимира в весьма эклектичном наряде, частью которого была и золотая зубчатая корона, надетая поверх шапки с красным верхом и горностаевой опушкой. Устойчивый интерес к проблеме княжеских венцов возник во И-ой половине XIX в., но результата, который бы мог устроить всех, получено так и не было. Помимо неопределенности самого понятия решению проблемы препятствует скудость источников, которые бы могли пролить свет на эту загадку. Их немного. И все они в той или иной степени могут считаться косвенными.

Какими же источниками располагает историческая наука?

Во-первых, это иконографический материал -изображения князей. Наибольшую ценность, естественно, представляют материалы, современные изучаемой эпохе. Полный их перечень находим мы в работе Н.П. Кондакова37. Это миниатюраТрирской псалтыри, рисунки, запечатлевшие не сохранившиеся до сегодняшнего дня фрески Софийскої о собора в Киеве, фрески церкви Спас-Нередицы (существовавшиееіце вовремя, когда работал Н.П.

К источникам той же группы следует отнести и древнерусские монеты, на которых также имеются изображения князей38

Кроме того, материал для реконструкции княжеского костюма можно черпать и из поздних источников: книжных миниатюр*, икон и фресок, в которых запечатлелась иконографическая традиция, уходящая корнями в древнерусский период.

Во-вторых, письменные памятники: произведения домонгольской поры и произведения, созданные в эпоху позднего средневековья.

В-третьих, археологические источники.

Собственно археологические находки XIX в. и дали толчок более детальному исследованию этой проблемы. Были найдены (в том числе и в составе кладов) предметы, названные первыми их исследователями «диадемами». Те же исследователи атрибутировали эти находки как женские украшения. Известный искусствовед, знаток древнерусского искусства Н.П. Кондаков, изучив диадему киевского клада, найденного в 1889 г., пришел к выводу, что она служила женским головным украшением7.

Находки, подобные киевскому кладу оказались не единичны. Позже были найдены как целые диадемы (клад с городища Девичья Гора близ Сахновки, 1900), так и фрагменты, по форме которых можно было с большой долей уверенности утверждать, что они когда-то составляли часть аналогичных комплексов8. Впрочем, после заключения Н.П. Кондакова никто серьезно не сомневался в их функциональной роли как женских украшений9.

Пересмотреть устоявшуюся точку зрения уже в советское время взялся украинский историк П.П. Толочко. В своей статье, специально посвященной этому вопросу, он выдвинул систему доказательств, и пришел к выводу, противоположному выводам Н.П. Кондакова:

«І. Діадеми з певними символами завжди, на всіх етапах розвитку суспільства були інсігніями царів.

II. Тверження про те, що діадеми з вищезазначеними зображеннями були приналежністю жіночного убору, немає під собою достатніх підстав. Серед тисячі жіночих прикрас немає жодного премета з зображеннями деісуса. Жінки мали право прикрашатись діадемами, очевидно, лише в тому випадку, якщо вони були княгинями, або ж дружинами кнзів»10.

Построения П.П. Толочко, однако, убедили далеко не всех. Так, например, Т.И. Макарова в работе, посвященной ювелирному дачу в Древней Руси, приходит к выводу о том, что диадемы входили в комплект женского убора. Т.И. Макарова, правда, ссылается на статью П.П. Толочко, но его точка зрения выглядит в ее передаче искаженно: «он приходит к выводу, что диадемы (как и бармы) были регалиями древнерусских княгинь»39 В то время как в указанной статье украинского историка такая возможность представлена только как исключение (см. выше). Б.А. Рыбаков считал, что у русских князей могли быть «торжественные коронообразные уборы», но выступает против атрибуции П.П. Толочко конкретных находок как княжеских венцов, считая их женскими украшениями'' И, наконец, А.П. Толочко, вскользь коснувшись этой темы заметил, что ввиду отсутствия в древнерусских источниках идей и све-

«Диадема» из киевского клада

дений об обряде коронования на Руси в X—XIII вв. следует прн- знать, что «даже если мужская атрибуция этих вещей и верна, они не имели значения корон, а были украшениями»40

Попробуем еще раз взглянуть на имеющиеся источники. Подавляющее количество изображений князей домонгольской и более поздних эпох41 дает нам вариант головного убора, пре, ставляющий собой шапку с круглым верхом и меховой опушкой. Такой головной убор в образной системе древнерусских книжных миниатюр и икон служит отличительным знаком того, что изобр* жаемое лицо-князь. Семантика изображений княжеской шапки на древнерусских книжных миниатюрах была проанализирована А.В.

А.В. Арциховский указывает на миниатюру, накоторой суздальские послы приглашают в Чернигове Ярополка Росгиславича в князья. «Молодой Ярополк в коротком плаще и трико стоит еще без шапки рядом с креслом, на котором сидит Святослав Всеволодович в княжеской шапке. Но у переднего посла в руке тоже княжеская шапка. Эта шапка приготовленная для венчания, имеет значение настоящей реталии (217 л.)»43 Общий ход мысли исследователя не вызывает сомнения - обретение княжеского стола, превращение княжича в полноправного князя отмечается на миниатюрах появлением наего головешапки, но утверждение о том, что шапка, которую держат в руках новгородские послы, заготовлена именно для венчания как институализированного обряда кажется произвольным - ни в тексте, нив иллюстрациях нет наэто никаких указаний. Не встречается в тексте и миниатюр, изображающих какое-либо священное действо по водружению шапки на нового князя. Шапка просто появляется, когда персонаж обретает на это право. Это очень существенный момент, на который А.В. Арциховский, возможно, просто не обратил достаточного внимания.

Практически единственное исключение из проанализированного иконографического ряда являет собой миниатюраТрирской псалтыри, на которой князь Ярополк изображен в головном уборе, отличающемся от обычной, разобранной выше формы. Убор этот не поддается точной классификации. П.П. Толочко назвал его сгем- мой (стеммы были разновидностью императорского убранства)44, без достаточных, впрочем, на то оснований: еще Н.П. Кондаков писал, что «стемма никогда не выходила из переделов обычного венца или, точнее, венка, и на всех, весьма многочисленных, изображениях представляет размеры приблизительно полуторавершкового (в вышину) обруча; в настоящем случае металлический обруч короны Ярополка, украшенный каменьями, имеет не менее трех вершков вышины и далее вовсе не имеет подвесок, не имеет чела, перетяжных душек на верху». Н.П. Кондаков предлагал относить убор Ярополка «к разряду шапок, клобуков, тиар, и вообще головных покрышек позднейшего времени византийской империи»45. Возможно, мы видим князя в головном уборе, принятом в Византии для придворных чинов. Возможно также, что художник хотел изобразить просто «нарядный головной убор» не имеющий особой смысловой нагрузки. Во всяком случае, точная семантика его ввиду единичности изображения вряд ли может быть установлена бесспорно. Вряд ли также такие уборы имели широкое распространение- об этом свидетельствует та же единичность иконографического упоминания.

Совсем по-другому предстает нам внешний вид древнерусского князя, если обратиться к нумизматическому материалу. На монетах Владимира I Святославича и Святополка Окаянного князья изоб- ражаются.в коронах, типичных для византийских императоров - на верхушке этих уборов укреплен крест, а по бокам висят нити жемчуга46. Правда уже на монетах Ярослава изображение меняется: его головной убор определен И.И. Толстым как «низкая шапка»211 без креста и жемчужных нитей, в отличие от «венцов» двух предыдущих властителей.

Археологический материал, знаменитые венцы из кладов - один из наиболее трудно анализируемых типов источников. Трудность заключается в том, что мы не знаем, как выглядел ансамбль всего костюма, с которым носили эти «короны», а значит, не имеем

Златник Владимира І Сребренник Ярослава Мудрого

контекста, при помощи которого можно было бы восстановить его семантику. Думается, что Н.П. Кондаков был наиболее близок к истине, когда говорил о принадлежности венцов к женскому убору.

Во всяком случае, реконструкция, которую приводит П.П. Толочко, весьма уязвима для критики. В своей реконструкции парадного, церемониального княжеского убора ХІІ-ХІІІ вв. он соединяет диадему из клада 1900 (с. Сахновка, Каневский уезд, Киевская

і уб.) на которой имеется эмалевое изображение сцены вознесения Александра Македонского с традиционной княжеской шапкой, помещая диадему вдоль верхнего края меховой опушки47 (почти как на картине А. П. Лосенко). Такая реконструкция неучитываеттого, что на каждом «киотце» диадемы снизу имеются петли для подве- сок:: (аналогичных подвескам диадемы киевского клада 1898). Подвески эти были бы совершенно неуместны в уборе, сконструированном П.П. Толочко.

Еще одним свидетельством, что названные диадемы врядли использовались в качестве символических головных уборов, явля- егся то. что в той же Сахновке, помимо золотой эмалевой диадемы был найден медный позолоченный киотец48, составлявший, видимо, часть более простого и дешевого, демократического варианта того же типа украшений. Наличие дешевых медных подражаний - свидетельство невысокой семиотизированности диадем. Вряд ли можно себе представить, чтобы представители демократических слоев населения могли понаделать себе медных аналогов монарших регалий и щеголять в них. В то же время, если принять точку зрения, что диадемы - женские украшения, все становится на свои места. Богатые и знатные дамы могли носить украшения из золота с эмалью, а тянувшиеся за ними женщины простого звания - из того, на что хватало средств.

Письменные источники показывают, что в Древней Руси имели вполне ясное представление о том, что такое венец и каковы его функции. В «Повести временных лет» помимо «венца небесного» фигурирует вполне буквальный венец египетского фараона, о котором упоминается в «речи философа»49 «Философ» рассказывает Владимиру I о малолетнем Моисее, который, «хапаяся» за шею царя, уронил с его головы венец и наступил на него. Из этого волхвом был сделан вывод, что отроку этому предстоит погубить весь/ Египет. Приведенный летописный пассаж в сжатой форме содержал информацию и о значении венца как символа суверенной власти, и о том, что он является принадлежностью, головным убором «царя». Однако слово это нигде не упоминается как регалия русских князей. Не используются в этом смысле и другие слова: нет ни «корон», ни «шапок». Как совершенно справедливо было замечено А.П. Толочко «Сам выбор термина, описывающего центральную часть обряда - «посаженне» - свидетельствует, что сакральный смысл вкладывался в момент обретения князем «стола», но не возложения на него венца или диадемы»50

Исходя из вышесказанного, отношение к венцам в Древней Руси представляется следующим образом.

В догосударсгвенный и дохристианский период славянские князья не имели венцов, но отличительной чертой их костюма могла быть известная круглая шапка с меховой опушкой, которую мы видим нетолько на позднейших летописных миниатюрах, но и на голове «Збручского идола». Ей, однако, придавалось значения не более чем просто элемен та богатой одежды, «риз многоценных», наряду с дорогими поясами, корзнами, гривнами. Древнерусская знать отличалась от простонародья не столько покроем своего костюма, сколько качеством ткани*. По свидетельству Льва Диакона, рубаха князя Святослава Игоревича отличалась от одежды его спутников лишь чистотой51. Значимым было богатство костюма в целом, а не наличие шапки как таковой. То есть княжеская шапка функционально напоминала позднейшую боярскую, или полковничью папаху советских времен, а не корону.

С принятием христианства, в процессе становления новой идеологии, Русью первоначально без разбора заимствуются элементы общественных представлений великого соседа-Византийской империи. Идейная система зарождающегося государства некоторое время находится в нестабильном состоянии - местные интеллектуалы экспериментируют с деталями «византийского конструктора»: система православного греческого христианства, идея божественного происхождения царской власти, идея супрематии византийского императораи пр. В момент первоначального очарования культурными заимствованиями Русь пытается уподобиться империи, используя внешние, «представительские» признаки значительности и величия: строятся храмы, копирующие своими названиями известные константинопольские, чеканятся монеты, весом и внешним оформлением имитирующие имперские образцы. На златниках и серебрениках, которые не играли, как считается, существенной роли в денежном обращении и не отражали местную денежно-счетную систему, русские князья представлены как императоры.

Однако вскоре выясняется, что ни уподобиться империи, ни вписаться в византийский мир на достойном уровне у Руси не получилось. «Смастерить» себе венцы было невозможно - греческие иерархи, стоявшие во главе русской митрополии никогда не допустили бы подобной самодеятельности. Во всяком случае, церковного венчания самодельной короной в обход согласия императора добиться было невозможно. Русские князья не могли или не хотели ид ти на конфликт с императором и патриархом ради права украшать себя венцами. Получить регалии из рук самих византийских императоров тоже было затруднительно: у византийцев были выработаны меры для удержания на приличной дистанции соседей-варваров. Константин Багрянородный в своем «учебном пособии» «Об управлении империей» формулирует целый набор теорий «для внешнего пользования», согласно которым просящим богатых и престижных подарков варварам должно было внушать, что и царские одеяния, и венцы, и мантии есть вещи неземного происхождения и поэтому не могут быть посланы им2*.

В результате очень скоро желание «играть в империю» пропало. При Ярославе происходит первое и последнее в христианскую эпоху военное столкновение Руси с Византией, закончившееся для Руси неудачей52. Не получилось добиться и церковной самостоятельности: первый русский митрополит Иларион (в «Слове» которого последовательно проводилась идея не просто равенства, а превосходства Руси над «ветхой» империей) был замещен ставленником византийского патриарха. После этого, очевидно, невозможность стать «второй Византией» была, наконец, вполне осознана и от этой идеи пришлось отказаться. На монетах Ярослава Мудрого мы видим князя уже не в венце, а в «низкой шапке», после чего чеканка вообще прекращается.

В дальнейшем византийское наследие на долгое время остается в удел лишь церкви. Нецерковные представления о власти теперь снова базируются на исконных, догосударственных корнях53. Князья именуют себя языческими «княжескими» именами: по наблюдению О.Н. Трубачева, сфера использования христианских имен в княжеской среде была очень ограниченной54. Образованный и начитанный Владимир Мономах совершенно игнорирует как идею §Ц| божественного происхождения власти, так и идею верховенства византийского J§§7*|| императора55. Он знает о них (идея бо- ТМР жественного происхождения княжеской власти неоднократно встречается в по- |Ц сланиях грека митрополита киевского Ни- lj§ кифора56, адресованных князю), но не ис- |§| пользует в своих рассуждениях.

Св. кн. Борис в «княжей шапке»

Прежними остаются и символы княжеской власти. Эпоха вхождения венцов в число регалий власти на Руси была отодвинута на несколько столетий.

В заключение следует отметить, что когда развитие государственной идеологии сформировало потребность в церковном обряде венчания на царство, именно шапки с круглой тульей и меховой опушкой послужили образцом для создания настоящих русских корон: как было показано Н.В. Жилиной, «шапка Мономаха», которая почиталась в XV в. древним венцом византийских императоров, в реальности представляет собой конструкцию из разновременных византийских и восточных деталей, приобретенных Иваном Калитой у генуэзских купцов как дорогой византийский раритет57. Пластины, составляющие основу шапки действительно могли быть составными деталями поздневизантийского императорского венца-митры58, но форма, которую придали этому убору на Руси оказалась исключительно традиционна.