ОБРАЗОВАНИЕ «МИРОВОЙ» ЕГИПЕТСКОЙ ДЕРЖАВЫ (XVIII династия до солнцепоклоннического переворота, середина XVI - начало XIV в. до н. э)

Изгнание из Египта «властителей стран» фараоном * Яхмосом I в первой половине XVI в. до н. э. знаменовало начало Нового царства, времени «мирового» египетского государства. Однако современники вряд ли сознавали, что стоят на пороге нового времени, поры невиданных завоеваний.

В результате освободительной борьбы страна воссоединилась под главенством Фив (Уисы, Южным Градом). Но в Верхнем Египте, менее пострадавшем от иноземного владычества, чем Нижний, южные цари-объ -

* Сочетание, которое лежит в основе слова «фараон», по-сгипетски «пир-а», дословно «большой дом», как обозначение царского дворца употреблялось еще в Старом царстве, но для обозначения самого египетского царя достоверно засвидетельствовано лишь с середины XVIII династии.

422

единители натолкнулись на ожесточенное сопротивление. Дело дошло до битвы на реке; Яхмос остался победителем и пленил нагрянувшего «с юга» супостата и его людей. Столь же безуспешно кончилась затея некоего Тетиана.(Атати-Ана), собравшего вокруг себя «злоумышленников», возможно, в том же Верхнем Египте. Войско его было уничтожено, и сам он пал в битве. Видное участие в «умиротворении» Верхнего Египта и подавлении мятежей принимала мать молодого царя - царица Яххотеп (Ах-хатпи). Сын вменял ей в заслугу также заботу о войске, возвращении и сборе беглецов. Войско было далеко не однородным, состояло не только из уроженцев Фив, и при всей скудости средств двору приходилось покупать верность воинов дорогой ценой. О затруднительном положении фараоновского двора в гражданской войне свидетельствуют исключительно щедрые подарки войску, бившемуся на его стороне. Если в дни освободительной войны царь, бывало, отдавал отличившемуся воину всех захваченных тем пленных, то во время гражданской войны тот же воин, тезка царя, Яхмос из верхнеегипетского города Анхаба (Нехеба), получал, случалось, в два с половиной раза больше людей, чем взял пленных, и в придачу еще пахотную землю. По-видимому, один раз этому воину дали людей и землю, даже когда он не захватил добычи. Дарения распространялись на самые широкие круги войска. Так, известно, что за участие в битве на реке в Верхнем Египте были щедро оделены все гребцы военного судна, на котором служил Яхмос из Анхаба.

Вековое господство «властителей стран», долголетняя война с ними и затем гражданская война должны были сильно истощить страну. Строительная деятельность Яхмоса I была ничтожной по сравнению со строительством позднейших царей. Даже такое скромное дело, как пожертвование богу Амону некоторого количества храмовой утвари и сооружение для него храмовой ладьи, кедровых столбов, пола и потолка, считалось событием, достойным не только увековечения в торжественной надписи, но и мелочного, можно сказать, «музейного» описания отдельных предметов.

Как и при XII династии, родом тоже из Фив, победоносный город и при Яхмосе не чувствовал себя вполне «господином всех городов». При фиванском дворе местный бог Амон еще уступал первенство древнему Ра и в известном смысле с Амоном соперничала даже Луна. Двор почти столько же заботился о сооружении гробниц в священном городе Среднего царства Абидосе, как и в самих Фивах. Покрой одежд, письменность, памятники искусства - от царской пирамиды до мелких поделок - все еще носили отпечаток Среднего царства.

Царю Яхмосу I (позднейший известный год царствования - 22-й) наследовал его сын Аменхотеп (Аман-хатпи) I (середина XVI в.; последний известный год царствования - 21й). В ходе тяжелой и долгой борьбы с «властителями стран» в Египте сформировалось большое боеспособное войско. В освободительную войну египтяне стали впервые широко пользоваться боевыми конями и колесницами. По-новому вооруженное и закаленное в боях, египетское войско представляло грозную силу, которую фараоны, укрепив положение внутри страны, не преминули обратить на грабеж и порабощение соседних народов. Судя по описанию войны при Камосе, окружавшая его знать была вполне довольна своим хозяйственным положением и настроена против освободительной войны с иноплеменными хозяевами Египта. Напротив, войско Камоса вело себя на войне «подобно львам», захватывая людей, стада, жир, мед, делило добычу и ликовало. Щедрые награды людьми, землей и золотом, получаемые войском во время освободительной войны и последующих войн Яхмоса, разжигали боевой пыл воинов. Среди них было, наверное, немало сторонни -

423

ков военных мероприятий, суливших легкое обогащение, дома подъем хозяйства за счет добычи, а на чужбине разгульную жизнь. Конечно, значительная доля богатств, добытых завоевателями, перепадала знати, окружавшей царя, но все же, судя по описанию военных деяний Камоса, не в ней надо видеть главную движущую силу египетских завоеваний в начале Нового царства.

Взоры египетских завоевателей обращались, естественно, прежде всего в сторону Эфиопии. Она была легко достижима для египтян и населена разобщенными, сравнительно слабыми племенами. Сюда и направился Аменхотеп I с целью «расширить границы Египта». Встретившее царя эфиопское войско было уничтожено, воины захвачены или перебиты. Как далеко на юг зашел Аменхотеп I, в точности неизвестно. Однако подвластная фараону часть Эфиопии была настолько велика, что могла быть объединена в особое наместничество с египетским сановником во главе, получившим звание «сын царя». Скромный начальник крепости Бухан при Яхмосе I и был назначен теперь наместником Эфиопии. Борьба Аменхотепа I с ливийцами на западных рубежах государства явилась прямым продолжением подобных мероприятий Среднего царства. О военных действиях в Сирии-Палестине при этом фараоне ничего достоверно не известно.

Несмотря на успехи в Эфиопии, средства казны были еще не настолько велики, чтобы страна могла позволить себе крупное строительство. Возрожденный Египет все еще напоминал Среднее царство, хотя уже намечались отдельные новшества. Так, царская пирамида превратилась в пира-мидообразную надстройку над вырубленной в скале гробницей.

Первая бесспорная попытка создания «мировой» египетской державы связана с именем преемника Аменхотепа I - Тутмоса (Дхут-маси) I. За десятилетия, протекшие со времени освободительной войны, Египет окреп для осуществления военных предприятий большого размаха. Тутмос I не являлся прямым наследником своего предшественника: его мать не была царицей, но он был женат на сестре Аменхотепа I - царице Яхмос. Вскоре по воцарении Тутмос отплыл на юг; воспользовавшись, должно быть, сменой фараонов, северная часть Эфиопии восстала. Несмотря на поддержку кочевников, вторгшихся из пустыни, восстание было быстро подавлено фараоном, который затем предпринял большой поход вверх по Нилу. Южная граница египетского государства при Тутмосе I продвинулась уже за третьи пороги в сторону четвертых, до предельной черты египетских завоеваний на юге в пору Нового царства.

Если на юге Тутмос стремился прочно укрепиться в покоренных областях, то сирийский поход, судя по последствиям, скорее был только победоносным набегом. Для настоящего покорения Сирии-Палестины понадобилось впоследствии не одно десятилетие. Тутмос I прошел ее, по-видимому, без существенных столкновений с войсками местных властителей, и только на самом севере, у Евфрата, его встретил митаннийский царь. Теперь египтянам пришлось иметь дело уже не со слабыми, плохо вооруженными отрядами, как в Эфиопии, а с превосходным войском могущественного государства, каким тогда было месопотамское царство Митанни. В разыгравшейся битве приняли участие боевые колесницы. Победа осталась за египтянами, и они взяли множество пленных. На берегу Евфрата Тутмос начертал надпись, отмечавшую северный рубеж его «владений». Египетский царь уже воображал себя повелителем «мировой» державы, простирающейся от юга Эфиопии до среднего Евфрата - «великой излу -

424 чины», текшей, на диво египтянам, в направлении, обратном течению Нила.

Огромная эфиопская и сиро-палестинская добыча и ежегодная дань из покоренных областей обогатили государство. Это прежде всего отразилось на зодчестве. С этого царствования начинается то исполинское храмовое строительство, которым Фивы хотели отблагодарить и возвеличить своего бога Амона как подателя побед и покровителя «мировой» державы. Главное место почитания Амона в Фивах - так называемый Кар- накский храм (Апа-сауа), некогда заурядный, хотя и изящный храмик Среднего царства, стал при Тутмосе I перестраиваться в пышное сооружение, достойное победоносного Амона. Высокие, островерхие граненые столбы (гранитные обелиски), две громадные двойные каменные башни с воротами посередине (пилоны), дворы с рядами огромных царских изваяний, выросшие перед древним храмом, наглядно свидетельствовали о мощи и богатстве Нового царства.

Тутмос I окончательно порвал с тысячелетней традицией погребать царя в пирамиде. Фараон высек себе гробницу в пустынном ущелье, в так называемой Долине царей, западнее Фив, оставив, как и раньше, сооруженный поминальный храм в Нильской долине, обособив его от могилы. Работы над гробницей велись в глубочайшей тайне из боязни расхищения ее в будущем. Подобная таинственность была, конечно, невозможна при воздвижении пирамиды. Опыт предыдущих столетий доказал, что в ней трудно было уберечь труп и погребальную обстановку от грабителей. Новшества ощущались и в повседневном быту. Так, чиновники стали носить помимо опоясаний вокруг бедер еще рубашки с короткими рукавами.

Продолжительность царствования Тутмоса I не установлена; позднейший известный год его правления - 9-й. Прямые наследники фараона - два сына от царицы Яхмос, Уаджмес (Уад-маси) и Аменмес (Аман-ма-си), - умерли раньше отца. Престол достался сыну Тутмоса I от главной царицы по имени Мутнофрет (Мут-нафа) - Тутмосу II. Сопровождавшее воцарение нового фараона крупное восстание в Эфиопии было беспощадно потоплено в крови посланным туда войском. Перед его отправлением фараон поклялся истребить у восставших поголовно всех мужчин, что и было исполнено с чудовищной последовательностью. Только один сын мятежного властителя был доставлен в Фивы и повергнут к ногам восседавшего на возвышении фараона. Люди и скот восставших стали добычей победителей. Другой поход - против палестинских кочевников - был предпринят скорее всего с оборонительной целью оградить от вторжений южнопалестинские рубежи. В какой мере Тутмос II был в состоянии поддерживать свои более широкие притязания на Сирию-Палестину, мы не знаем. Судя по останкам, Тутмос II умер еще молодым, пораженный какой-то болезнью. От царицы Хатшепсут (Хи-шапсауы), дочери Тутмоса I и царицы Яхмос, он имел дочь, царевну Нефрура (Нафра-Рию), и оставил после себя одного наследника, сына от наложницы по имени Исида (Иси), будущего Тутмоса III.

Если верить заявлению, сделанному впоследствии Тутмосом III, он в бытность царевичем занимал весьма скромное положение в общегосударственном храме Амона. Однако в один прекрасный день, когда царь совершал жертвоприношение, а Амона торжественно обносили по храму, идол якобы отыскал царевича и возвел его на царское место. Возможно, все это было, как думают некоторые, сочинено впоследствии в противовес подобному же рассказу о провозглашении Тутмосом I своей дочери Хатшепсут фараоном. Как бы то ни было, после соправительства с отцом или без него престол беспрепятственно перешел к Тутмосу III.

Юному фараону недолго пришлось наслаждаться властью, лишь первые годы после смерти родителя он признавался единовластным госуда - рем. Затем честолюбивая вдова покойного фараона Хатшепсут - кругло-Ил. 13о лИцая женщина с удлиненными глазами и слегка орлиным носом - смело забрала в свои руки всю полноту власти. Значение Тутмоса настолько пало, что сановники считали возможным докладывать или льстить только царице, забывая о фараоне. Не будучи царем, она в глазах двора была уже правительницей Египта, которой он повиновался и служил и которая придерживалась мирной политики.

Через некоторое время Хатшепсут открыто провозгласила себя фараоном. Тысячелетним фараоновским титулам были приданы женские окончания, чтобы согласовать их с полом носительницы, что, впрочем, не мешало прилагать их к ней и в мужском роде. Тутмосу III по-прежнему позволялось величаться царем, появляться на столичных празднествах, грести на них в священной лодке. Даже подарки делались от имени фараона Хатшепсут и «брата ее» Тутмоса III. Но все это ставило его в еще более невыносимое положение. Впечатление от необыкновенного зрелища фараона-женщины вряд ли особенно ослаблялось приданием ей на храмовых изображениях черт мужского телосложения и привязанной фараоновской бороды. С помощью храмовых изображений и надписей Хатшепсут старалась уверить подданных в том, что она - законнейший фараон, рождена главной царицей Яхмос от самого Амона, принявшего образ ее супруга Тутмоса I, и венчана на царство еще при жизни последнего.

Она охотно распространялась о своих задушевных отношениях с Амо-ном, проникновении в его желания, неукоснительном выполнении его указаний. Поводом для подобного умонастроения могла послужить отправка ею по требованию Амона (его оракула) военного отряда в так называемую страну Пунт (произношение названия условное), которая находилась, по всей видимости, на северном побережье полуострова Сомали. Хотя связи между Египтом и Пунтом, родиной фимиама и мирры, восходили еще к Старому царству, при ближайших предшественниках Хатшепсут между обеими странами существовал только опосредствованный обмен. Предпринятое Хатшепсут мероприятие было военным в не меньшей степени, чем торговым. Оно было осуществлено в 9-м году «царствования» Тутмоса III.

После нелегкого плавания по Красному морю, а может быть, и по Аденскому заливу морские суда фараона-женщины прибыли к месту назначения, и воины ее вступили на берег, радушно встреченные местными властителями. Царский посланец вручил им подарки для местной богини,

426 136.

Голова статуи женщины-фараона Хатшеп-сут, Дер элъ-Бахри, XVIII династия 137 Деревянная голова с инкрустациями царицы Тэйе, XVIII династия каковою считалась египетская Хатхор (Хат-Хара): золото в кольцах, украшения, оружие. В ответ вожди не замедлили доставить «дань» в шатер предводителя египтян, хранителя казны (произношение условное) Нехи. Все выглядело как нельзя более мирно. Следуя предписаниям своего двора, царский сановник даже предложил властительным гостям египетские яства и напитки. Тем не менее вид морских египетских судов и египетских воинов произвел на вождей настолько сильное впечатление, что они поспешили признать над собой власть фараона и некоторые из них даже отправились с египтянами в Фивы на поклон к Хатшепсут.

Свидетельством египетского господства на красноморском юге должно было служить оставленное изваяние царицы, изображенной, видимо, вместе с Амоном. Доставленный в Египет груз состоял из благовонных смол, мирровых деревьев с корнями, всевозможных «добрых» трав, ценных пород дерева, в том числе черного, курений, притираний, золота, слоновой кости, барсовых шкур, обезьян, собак, а также невольников. Привезенные богатства царица посвятила Амону. Она собственноручно золотой меркой отмеривала благовонную мирру его храму. «Лучшая мирра была на всех ее членах, ее благоухание (было) благоуханием бога. Ее запах приобщился красноморскому югу, ее кожа была (как бы) позлащена светлым золотом, сияя, как (то) делают звезды, внутри праздничного (храмового) двора перед лицом всей земли».

Амону же Хатшепсут посвятила свое роскошное поминальное святилище, известное под названием храма Дер эль-Бахри. Подобно двум своим ближайшим предшественникам, Хатшепсут облюбовала для своей гробницы скалы западнее Фив, и ее поминальный храм, расположенный у их подножия, был обособлен от могилы. Он представлял собой последовательный ряд дворов, окаймленных навесами на столбах и пристройками. Дворы поднимались уступами один за другим, соединенные по средней оси отлогим подъемом. Замыкавшая сооружение божница Амона была в самой скале. Светлые стены храма пестрели цветными изображениями и надписями, прославлявшими, в частности, чудесное рождение и воцарение Хатшепсут и морской поход в Южное Красноморье. События похода и сама заморская земля, ее свайные постройки, вождь с дородной супругой, растения, дикие и.домашние животные, морские рыбы, морской рак, каракатица, морская черепаха были очень наглядно и живо воспроизведены художниками царицы. В храме и перед ним были рассажены благовонные деревья, привезенные участниками похода, и Хатшепсут торжествовала, что воссоздала на возвышающихся уступах своего святилища горные

428

138.

Хатшепсут, осеняемая Амоном, рельеф на обелиске из Карнапа, XVIII династия 139.

Поминальный храм Хатшепсут в Дер элъ-Бахри, XVIII династия 140.

Золотое ожерелье с подвесками в виде мух из гробницы царицы Яххотеп, XVIII династия

рощи «земли бога», родины храмовых благовоний. Весь на виду, необыкновенно соразмерный, белый у подножия бурой скалы, над которой простиралось синее небо, с шелестящей зеленью деревьев во дворах, этот храм, несомненно, представлял жемчужину египетского зодчества.

Не обошла царица своим вниманием и главное место почитания Амона в Фпвах (у нынешнего Карнака). Здесь ей принадлежали помимо некоторых менее значительных построек большие привратные башни (пилоны) сбоку от древнего храма, а также исполинские граненые обелиски из цельных глыб гранита, из которых по крайней мере один достигал высоты 30 м. Оба обелиска были воздвигнуты в ознаменование «тридцатилетия» царствования Хатшепсут, якобы исполнявшегося на 15-м году «царствования» Тутмоса III. Возможности государства были настолько значительны, что позволяли царице щедро восстанавливать и строить храмы даже во второстепенных городах Египта.

Женщина во главе военной державы, готовой поработить окружающий мир, - это последнее, чего можно было ожидать... Хатшепсут не могла ни сама предводительствовать над войском, ни поставить во главе его своего врага-соправителя. Она даже не смела величать себя в своем первом фараоновском имени «крепким тельцом», как делали ее непосредственные предшественники и преемники - воинственные цари XVIII династии. Вместо этого царица именовала себя «мощной жизненными силами». Мирный поход в Южное Красноморье и видимое его присоединение не могли заменить покорение Сирии-Палестины. Этими царствами Хатшепсут владела, наверное, больше на словах, чем на деле. Синайский полуостров, юг Палестины, одна ливанская область (Негев) и некоторые города побережья - это едва ли не все, что с некоторой долей уверенности можно считать подвластным царице. Правда, Эфиопия и Ливия платили ей дань. Восстание в Эфиопии было подавлено военачальниками царицы, критские (?) послы дарами свидетельствовали ей почтение. Но разве все это позволяло забыть о богатой Сирии-Палестине? Кто же тогда поддерживал царицу - и не год и не два, а целых два десятка лет?

Конечно, Хатшепсут была осмотрительна. Она приближала и обогащала вельмож предыдущих царствований. Возможно, она щедрыми подачками утихомирила и войско, если правильно понимать одно из ее заявлений в том смысле, что воинство, бывшее прежде нищим, со времени ее воцарения стало богатым. Но можно ли было с помощью таких полумер сидеть миротворицей на египетском престоле, когда рядом находился соперник, деятельный, непреклонный, в расцвете мужества и сил, - тот самый Тутмос, которому суждено было стать величайшим египетским завоевателем и с блеском осуществить воинственные чаяния своего времени?

Присмотримся поближе к окружению царицы. Подлинным временщиком при ней в течение почти всего ее царствования был Сененмут (Сан-на-мауа), сын нечиновных родителей, приближенный ею еще до того, как она стала фараоном: он был главным управляющим хозяйством и самой царицы, и ее дочери Нефрура. Еще тогда, а может быть, после воцарения она поручила ему воспитание царевны, которым, по-видимому, сначала занимался его брат Сенмин (Сан-Мин). Сененмут был высокоодаренным человеком. Это он создал чудо египетского зодчества - поминальный храм царицы, и он же руководил работами в других столичных храмах - в Карнаке и Луксоре. Огромные островерхие столбы (обелиски), воздвигнутые в первом из них, тоже были доставлены из каменоломен по реке под его наблюдением. В руках этого преданного человека, состоявшего также жрецом Амона, Хатшепсут сосредоточила управление хозяйством столичного бога. Сененмут был домоправителем Амона, управляющим его пахотными землями, садовыми угодьями, житницей, быками, начальни -

430

ком его ткачей. Вдобавок ко всему он управлял жрецами Монту (Манты) в соседнем с Фивами городе Гермонтисе (Ана Манте).

Градоначальником столицы и верховным сановником, так называемым везиром, в Верхнем Египте в течение некоторого времени был верховный жрец Амона Хапусенеб (Хапи-санби), сын третьего жреца-заклинателя в Карнаке, Хапи и Аххотеп (Ах-хатпи), имевший какое-то othoj шение ко двору. Даже память о Хапусенебе как о верховном стороннике царицы впоследствии преследовалась. Не избежал подозрений со стороны Тутмоса III и второй жрец Амона - Пуимра. Государственной житницей, государственными работами, государственными ремесленниками ведал сановник Дуаинхех, для которого основной была служба по управлению хозяйством храма Амона. Сокровищницей и всем «домом золота» управлял один из местных князей, по имени Тот (Дхаути), но одновременно он заведовал и быками Амона. В должности распорядителя двойной сокровищницы и двойного «дома золота» состоял Сенемях (Сан-м-Аха), важный писец, ведавший учетом быков Амона.

Следовательно, все вельможи, особенно близкие к фараону-женщине, ряд сановников были тесно связаны с храмом Амона. Именно Хатшепсут развернула во славу Амона строительство, затмившее все сделанное для него прежде. И Хатшепсут, как никто из ее предшественников и преемников, распространялась о своей задушевной близости с Амоном.

Связи царицы и ее окружения с храмом Амона были особенно тесными. Но среди перечисленных выше вельмож некоторые имели связи с храмами и вне столицы. Сененмут состоял распорядителем жрецов Монту в соседнем с Фивами городе Гермонтисе. Хапусенеб был распорядителем жрецов Верхнего и Нижнего Египта, Тот - жрецов одноименного с ним бога города Гермуполя и жрецов Хатхор, «владычицы (верхнеегипетского города) Куссы», возможно даже, что он был верховным жрецом Тота. Сенемях был главным жрецом-заклинателем, жрецом иного рода и еще верховным жрецом Солнца в одном из его храмов. Царица не только поощряла развитие храмового строительства на местах, но и восстановление храмов, оставшихся разоренными после гиксосов.

Дружба царицы с храмовой знатью означала дружбу с местной знатью вообще. Местные князья издавна состояли распорядителями жрецов в своих городах, а нередко и верховными жрецами местных божеств. Тот был распорядителем жрецов, как областной князь, подобно тому как другой современник Хатшепсут, Си-тп-иху, был распорядителем жрецов в городе Тине, поскольку был князем этого города. Припомним, что именно знать выступала при Камосе против войны с поработителями: вполне обеспеченная, она не желала опасной войны. Напротив, войско Камоса вело себя «подобно львам», захватывая людей, скот и прочую добычу. Война и теперь означала подъем благосостояния и значения воинов в ущерб влиянию знати. Вынужденное миролюбие Хатшепсут могло находить сочувственный отклик у знати, но вряд ли у войска в целом. Нескончаемые победоносные войны, последовавшие за смертью царицы, ясно показали, на кого мог опереться Тутмос, но не могла царица. Продержаться у власти два десятилетия, имея рядом с собой такого соперника, как Тутмос, Хатшепсут удалось лишь при поддержке влиятельных кругов общества, и таковыми могла быть знать, как храмовая, так и светская, в первую очередь могущественное жречество Амона. Конечно, это не более чем догадка, но догадка, опирающаяся в какой-то мере на имеющиеся источники.

Звезда Сененмута закатилась еще при жизни его повелительницы. «Глава всей страны», «глава сановников», «глава начальников», «распорядитель распорядительной работы», «руководитель руководителей», «величайший (из) великих во всей стране», Сененмут под конец зазнался.

431

Как некий полуфараон, он решил вырубить себе гробницу под поминальным храмом царицы, гробницу потаенную, наподобие царской, без приемной для посетителей. В самом же храме, в священнейших его помещениях, он дерзнул изобразить себя на стенах -

правда так, чтобы не было заметно входящему: на том месте, которое входная дверь, будучи открыта, должна была прикрыть. Эти ли «дерзости» или еще более значительные провинности были тому причиной, но Сененмут пал. Его притязательная гробница так и осталась незаконченной. В одном из ее помещений ее хозяин изображен почитающим имя своей госпожи. Имя царицы не тронуто, но имя Сененмута подверглось уничтожению. Это можно было бы понять в том смысле, что с приверженцами Хатшепсут Тутмос III расправился незамедлительно после ее смерти, но память о ней не осмеливался преследовать в течение еще некоторого времени. Однако такому толкованию надо предпочесть другое. Сененмут состоял главным домоправителем царицы еще до ее воцарения и оставался им и после того, как она стала фараоном.

Нам же известен еще один главный домоправитель царицы, когда она была уже фараоном. Очевидно, он унаследовал эту должность Сененмута, когда тот пал. Новый великий «домоправитель царя» выставлял себя в своих надписях не только «главою всей страны», «величайшим (из) великих во всей стране», но и лицом доверенным и приближенным к царице едва ли не в большей степени, чем сам Сененмут: «друг (придворный сан), приближающийся к плоти бога (т. е. к особе Хатшепсут)», «кому говорят то, что на сердце (т. е. в уме), объявляют сокровенное», «доверенный своего владыки», «его наперсник», «вольный шагать по дому царя». И то, что это была не пустая похвальба, доказывает участь сановника. Если имена других приверженцев Хатшепсут, подвергшиеся впоследствии уничтожению, все же можно разобрать на памятниках, то имя последнего «великого домоправителя» царицы в его гробнице было изглажено настолько основательно, что так и осталось неизвестным нам. Отца его звали Тети (Атати), и он был, по-видимому, лицом несановным.

Воспитанница Сененмута и его брата - царевна Нефрура, объявленная «владычицей обеих земель», «госпожою Верхнего и Нижнего Египта» и «супругой» Амона, должна была, по-видимому, занять со временем положение Хатшепсут при сводном брате и супруге Тутмосе III. На это указывают не только высокие титулы, которые носили царицы, а не царевны, не только присвоенная ею налобная царская змея-урей, но и привязанная фараоновская борода на ее изображении (изображении младенца!), как

432

у самой Хатшепсут. Однако новому фараону-женщине не суждено было воцариться. То ли царевна скончалась раньше матери (что представляется наиболее вероятным), то ли с кончиной Хатшепсут положение ее резко изменилось.

Хатшепсут дожила до конца 20-го года «царствования» Тутмоса III. Став единовластным правителем, Тутмос постарался уничтожить даже память о ненавистной сопернице, истребляя повсюду ее имена и изображения, заменяя их своими, отцовскими или дедовскими. Одни сановники подверглись мести царя, а другие уцелели и поспешили выразить полную покорность новому повелителю, которым еще недавно пренебрегали. Впрочем, фараон, видимо, зорко следил за такими «верноподданными». По крайней мере второму жрецу Амона при Хатшепсут и Тутмосе Пу-имра, изобразившему у себя в гробнице доставку даров из Южного Крас-номорья, пришлось потом добавить изображение Тутмоса III во избежание двусмысленности.

Захватническая политика, проводившаяся при предшественниках фараона-женщины, возобладала вновь. Тутмос, став наконец единоличным хозяином, немедленно двинул войска на Сирию-Палестину. Задачей, которую ставил себе фараон, была уже не военная прогулка к Евфрату, а последовательное и полное покорение всей Палестины и всей Сирии. Такое подчинение было делом трудным и длительным, несравнимым с захватом Эфиопии. Хотя территорию Сирии-Палестины занимало множество государств-городов, эти последние обладали куда большей обороноспособностью, чем племена по верхнему Нилу или в прилегающей к Египту пустыне. В военном отношении ханаанеяне были даже до некоторой степени учителями египтян. Сирийские города с высокими стенами могли выдерживать осаду в течение долгих месяцев, а то и лет; в большом количестве сирийцы имели брони, шлемы, боевые колесницы. Однако Египет Тутмоса III оказался в состоянии покорить и непокорную Сирию.

Весной, в конце 22-го года своего царствования (первая четверть XV в.), Тутмос во главе сильного войска выступил из пограничной крепости Чилу (Силэ) в направлении на Аззату (Газу). Миновав труднопроходимую пустыню между Египтом и Палестиной менее чем за десять дней, египтяне,вступили в Аззату в день годовщины восшествия на престол Тутмоса III и уже на следующий день оставили город. Еще одиннадцать дней пути, и фараон стоял у подножия хребта Кармел. По египетским сведениям, вся страна до крайнего севера была охвачена «восстанием на (т. е. против) его величество». По ту сторону гор, в Ездраелонской долине, у города Мегиддо, египтян поджидало союзное войско сирийцев. «Триста тридцать» сиро-палестинских властителей, каждый со своим воинством решились совместно преградить здесь дорогу египетскому царю. Душой союза был властитель Кадеша на Оронте, сумевший поднять на борьбу с Египтом едва ли не всю Сирию-Палестину.

Фараон мог пройти к Мегиддо тремя путями. Прямой путь вел через горный хребет и был узкой тропой, по которой коням и людям пришлось бы идти гуськом друг за другом. Два других пути, южный и северный, вели к Мегиддо в обход. На военном совете военачальники предложили царю выбрать один из обходных путей, ссылаясь на крайнюю узость прямого: передние части растянувшегося войска могли бы быть уже втянуты в битву, тогда как отставшие части были бы бессильны им помочь. Но Тутмос отверг совет военачальников, боясь прослыть у неприятеля трусом. «Не пошло ли его величество по другому пути, (потому что) оно устрашилось нас?» - скажут они. Поклявшись пойти прямым путем, он предоставил соратникам право выбора - следовать за ним или идти обходными дорогами. Все предпочли идти следом за царем. Поступок Тутмоса и последующие события характеризуют его как полководца. Его клятва

434

была опасным молодечеством. Она отнюдь не означала намерения царя застать противника врасплох, ошеломить внезапностью и смелостью нападения. На счастье египтян, спускавшихся во главе с царем в долину гуськом, союзники не напали на них. Столь странное поведение сирийцев объясняется, возможно, боязнью покинуть лагерь у города, за стены которого можно было укрыться в случае поражения. Ну а что сделал фараон? Выполнив клятву, он милостиво внял просьбе подчиненных подождать отставшие части. Авангард вступил в долину еще до полудня, а остальные подтянулись лишь в полдень. Потом царское войско мирно проследовало по долине на юг, и в седьмом часу вечера фараон расположился на ночлег на берегу ручья к югу от Мегиддо. Затем поужинали, расставили дозорных и благополучно проспали всю ночь. Возможно, мужество Тутмоса подняло боевой дух египтян, произвело впечатление на сирийцев и тем самым способствовало победе, но ясно, что опасный переход фараон предпринял не с целью внезапного нападения, а из самолюбия.

Битва завязалась рано утром. Случайному скопищу «трехсот тридцати» сиропалестинских дружин под начальством стольких же предводителей трудно было устоять под натиском единого египетского войска, направляемого одной волей. По всей видимости, сопротивление сирийцев было сломлено мгновенно. Они стремительно бежали, бросая коней и колесницы.

Но и тут египтяне, уже к досаде фараона, не использовали положения. Если бы они не занялись грабежом вражеского стана, то ворвались бы в город следом за бежавшим противником, и участь Мегиддо и союзного войска была бы решена. А так горожане успели закрыть ворота и даже втащить на стены отставших беглецов с помощью спущенных одежд (длинных кусков ткани, которыми в Сирии-Палестине окутывали туловище). Началась семимесячная осада Мегиддо. Тутмос обратился к своему войску с несколько запоздалым приказом хватать и хватать людей, поскольку внутри города заперты все мятежные сиро-палестинские властители и взятие Мегиддо равноценно взятию тысячи городов. Египтяне плотно обложили город, обнеся его осадной стеной, за которую не выпускали никого, за исключением разве перебежчиков. Через семь месяцев измученный голодом город наконец сдался. Запертые в нем властители выслали своих детей к фараону с золотом и серебром, со всеми своими конями и колесницами, обшитыми золотом и серебром или просто раскрашенными, со всеми своими бронями, луками, стрелами и другим вооружением. Сами сирийцы поднялись на городские стены и оттуда молили победителя о пощаде. Царь взял с побежденных властителей клятву на верность, заставил принять заново назначение на царство и, разоружив их, распустил по домам. «Они отбыли все на ослах, (потому что) я забрал их коней», - не без издевки заявлял впоследствии фараон. Такое милостивое обращение, в особенности обряд назначения на царство, показывает, что Тутмос видел в сиро-палестинских властителях не столько мятежников, каковыми на словах их считали при египетском дворе, сколько покоренных иноземных властителей, до того независимых от Египта. Много хуже пришлось горожанам Мегиддо, которых фараон вместе с другими пленными угнал в Египет, предварительно захватив их имущество. Окрестные пашни были поделены на участки и переданы представителям царского хозяйства, с тем чтобы те сняли с них урожай. В итоге Тутмосу с пахотных участков у Мегиддо было доставлено огромное количество пшеницы (свыше полутора миллиона литров) - помимо того, что было раньше сжато и захвачено «войском его величества».

С огромной добычей, взятой на поле битвы, в самом городе, его окрестностях и в трех других палестинских городах, победитель вернулся в Фивы. Здесь были устроены празднества в честь победы, а Амону, как

435

ниспославшему ее, уступлена немалая доля добычи, в том числе три палестинских города, обложенных ежегодной податью в его пользу.

Новые сирийские походы следовали один за другим. Почти ежегодно Тутмос появлялся со своим войском в Сирии, закрепляя за собой захваченное и завоевывая заново город за городом, область за областью. На время между 24-м и 28-м годами царствования Тутмоса приходятся три похода, о которых у нас нет определенных известий. В 29-м году в Сирии была взята крепость Уарджет и опустошены окрестности города Ардаты. В 30-м году опустошению подверглись окрестности Кадета на Оронте и царь ходил к городам Цумуру (Симире) и Ардате. В 31-м году была взята Уллаза. В 33-м году фараон вторгся в Митанни. В 34-м году он был в Финикии и стране Нухашше. В 35-м году Тутмос снова воевал с Митанни. О походах 36-го и 37-го годов ничего определенного не известно. В 39-м году он воевал с кочевниками Сирийской пустыни. В 42-м году в Сирии были опустошены окрестности городов Иркаты и Туниба и взяты три городка вблизи Кадета на Оронте. Всего до 42-го года включительно Тутмос предпринял не менее 15 походов. Сколько их было совершено в остальные 12 лет его единоличного царствования, нам неизвестно. Северным пределом походов Тутмоса III была, по- видимому, область города Каркемиша на Евфрате, на стыке Сирии и Месопотамии.

Судя по первому походу - на Мегиддо, единственному, о котором у нас имеются более или менее обстоятельные известия, Тутмос совершал свои походы в Сирию-Палестину в летнее время, когда можно было прокормить войско за счет местного урожая. К тому же времени можно отнести и другие походы Тутмоса, поскольку вино в Ханаане было найдено в точилах, а в Митанни вырван стоящий на корню ячмень. Отметим и тот факт, что египтяне еще плохо справлялись с укрепленными городами. Нередко, будучи не в силах взять крепость, фараон отходил от нее ни с чем, предав все вокруг дикому опустошению. Подобными особенностями египетских походов того времени можно объяснить то, что они совершались так часто и подчас были направлены против одного и того же города.

В долголетней борьбе за Сирию главными противниками египтян оставались Кадеш на Оронте, Туниб в Северной Сирии и в особенности царство Митанни. И были они опасны фараону не одними своими войсками, но и тем влиянием, которым они пользовались у соседей.

Еще в первый поход Тутмоса Кадеш сплотил и возглавил союз сиро-палестинских властителей, преградивших фараону дорогу у Мегиддо. Но прошли долгие годы после первой победы над сирийцами, прежде чем египтяне овладели Кадешем. В 30-м и 42-м годах царствования Тутмоса III египетское войско подступало к Кадету, но так и не взяло его. Фараону пришлось удовольствоваться опустошением окрестностей и взятием трех соседних городков. Однако в один из последующих походов непокорный город все-таки пал. При приближении египтян его властитель пустился на хитрость: навстречу их колесничным упряжкам он выпустил быстроногую кобылицу в надежде расстроить их боевой строй, однако затея не удалась. Египетский воин по имени Аменемхеб (Аман-ма- ху) пеший догнал кобылицу, уже ворвавшуюся в египетские отряды, распорол ей брюхо и, отрубив хвост, отнес его фараону. Кадеш был взят приступом после пролома городской стены выделенными Тутмосом смельчаками во главе с тем же Аменемхебом.

Тунибские воины обороняли от египтян сирийскую крепость Уарджет. При взятии Уллазы в руки Тутмоса попал приближенный тунибского царевича. В 42-м году своего царствования фараон опустошил окрестности Туниба, и впоследствии город был вынужден покориться Египту.

Сильнейшим противником Тутмоса, его соперником в борьбе за Север-455

ную Сирию было царство Митанни, находившееся тогда на вершине своего могущества. В Митанни видели свою опору в борьбе против фараона все государства Сирии. Без столкновения с могущественным и притязательным царством Митанни овладеть Сирией египтянам было немыслимо. Победой над Митанни Тутмос гордился едва ли не больше, чем первыми успехами под Мегиддо. И если тогда союзное войско бежало мгновенно, то «многочисленное войско Митанни было повергнуто» только «в течение часа».

Митаннийский царь отступил за Евфрат. Для продолжения войны Тутмосу нужны были суда. Большое количество их спешно выстроили из ливанского кедра в Финикии, в области города Библа, и на колесных повозках, запряженных быками, привезено к Евфрату. Переправившись с войском на другой берег, фараон и там не нашел митаннийского властителя. Тот бежал еще дальше, «в другую землю, далекое место». Примеру царя последовало и его войско: «Ни один не смел оглянуться, но бежали дальше, как стадо степной дичи». На прибрежной скале фараон вырезал свой пограничный знак - победную надпись, рядом с оставленной его дедом Тутмосом I, и поплыл вниз по течению, разоряя города и селения. «Я зажег их, мое величество превратило их в развалины... Я забрал всех их людей, уведенных пленниками, их скот без числа, а также их вещи, я отобрал у них жито, я вырвал их ячмень, я вырубил все их рощи, все их плодовые деревья». На обратном пути у города Ния, западнее Евфрата, египетский царь устроил большую охоту на слонов. «Мое величество билось с ними - со стадом из 120 (животных)», - похвалялся Тутмос. На самом деле он чуть не погиб в схватке с огромным зверем. Ни в одном из трех дошедших до нас сообщений Тутмоса об этой охоте царь ни словом не обмолвился о неприятном приключении. О нем мы знаем из надписи воина Аменемхеба. Притаившись в воде между двумя камнями, Аме-немхеб изловчился, отсек «руку», т. е. хобот, животному и спас таким образом победителя Митанни от сирийского слона.

Несмотря на видимый успех, поход 33-го года царствования Тутмоса митаннийского вопроса не решил. Уже в 35-м году фараон возобновил военные действия. Митаннийский царь не дал себя застигнуть врасплох, как в первую войну, и выставил многочисленное войско. Встреча произошла у города Араны. Тутмос лично участвовал в схватке. Натиск египтян был настолько силен, что митаннийцы дрогнули и побежали к городу, бросая коней и колесницы; египетское войско захватило всего 10 пленных, несколько шлемов и луков, зато 180 коней и не менее 60 колесниц. Но и это поражение не отбило у Митанни охоты вмешиваться в сирийские дела. Так, митаннийцы оказывали действенную поддержку Кадешу. Только в трех городках, взятых фараоном в округе Кадета в 42-м году царствования, стояло свыше 700 митаннийцев с полусотней коней.

В эфиопских владениях после кровавых расправ предшественников Тутмоса III с местными повстанцами и поддерживавшими их кочевниками из пустыни крупные восстания и вторжения были, по-видимому, редки. В этом смысле показательно, что искусственный проток вдоль первых нильских порогов для обхода их судами, идущими в Эфиопию и из нее, тот самый, который некогда очищал Тутмос I, оказался вновь заваленным камнями, когда Тутмос III в 50-м году царствования счел нужным лично появиться с войском на юге. К возвращению царя проток был расчищен, а содержание его в порядке возложено на местных рыбаков. Возможно, что именно во время этого похода Тутмос охотился на носорога и оставил на эфиопском юге свою пограничную плиту, как он это сделал и на месопотамском севере.

С завоеванием Тутмосом III Сирии-Палестины египетское государство достигло пределов, за которые оно в дальнейшем уже не выходило, по

437

крайней мере сколько-нибудь значительно. От четвертых нильских порогов до Северной Сирии подвластные народы - эфиопы, ливийцы, сирийцы - платили ежегодную дань Тутмосу III. Из Южного Красноморья (из страны Пунт) ему везли груды благовонной смолы, черное дерево, золото, слоновую кость, страусовые перья, барсовы шкуры, диких зверей. Египетское могущество на море внушало почтение и жителям островов. Царский военачальник Дхаути, ведавший северными странами, считал себя доверенным лицом царя даже на греческих островах. Подарки фараону от властелина некоей северной страны (Иси), преимущественно медь и свинец, иногда сотни килограммов, стали явлением обычным. Толпы критских и иных посланцев островов приплывали в Фивы с богатыми дарами: драгоценными сосудами, серебром в брусках и кольцах, золотом, лазоревым камнем, украшениями. Если в ответ посланцы и получали, возможно, нужные им «подарки», то в глазах египетского двора их дары были все-таки данью. Новое международное положение Египта получило признание и со стороны ближневосточных держав. Стоило Тутмосу стать твердой ногой на севере, как цари Вавилонии, Ашшура и Хатти стали один за другим слать подарки новоявленному могущественному соседу, которые тот не преминул воспринять как дань. Впрочем, вавилонская «дань» была более чем скромной: меньше 1 кг настоящего лазоревого камня, 2 кг искусственного и еще куски «вавилонского» лазоревого камня. Царь Ашшура посылал преимущественно тот же лазоревый камень: наибольшее известное нам количество настоящего лазоревого камня равнялось 5,5 кг. Царь Хатти, непосредственный сосед фараона, дарил главным образом серебро, которое в Анатолии имелось в изобилии: одна из посылок царя Хатти содержала 36,5 кг серебра помимо «белого» камня и дерева. Вполне возможно, что за эти подарки цари получали кое-что и от Тутмоса.

Хотя три с лишним десятка лет единоличного правления Тутмоса III были сплошь заполнены войнами и Египет не мог еще в полной мере пользоваться плодами своих завоеваний, но труд пленных и стекавшиеся отовсюду подати позволили царю широко развернуть строительную деятельность. Ее следы заметны не только по всему Египту, но и за его пределами: даже в Сирии-Палестине и Эфиопии Тутмос воздвигал храмы. Сооружение храмов в первую очередь наряду с прославлением самого фараона служило славе и величию его бога Амона, которого Фивы и царь подобными сооружениями, жертвами и подношениями части добычи благодарили за ниспослание победы. Друг за другом в главном храме Амона поднимались пилоны, обелиски, величественные изваяния, возводились

438

142. Юбилейный двор храма Лмона Тутмоса III в Карпаке, XVIII династия

новые покои и переходы. Общегосударственный храм в Карнаке превратился в памятник побед Амона и его «сына» Тутмоса.

На стенах и башнях этого храма мастера фараона изобразили сокровища, подаренные им Амону, растения и животных, которые он «нашел» в Сирии-Палестине, и его самого, убивающего врагов в присутствии Амона. Начертанные в храме списки покоренных городов и местностей Сирии-Палестины и Эфиопии содержали свыше шестисот названий. Тут же на храмовых стенах Тутмос перечислил свои дары Амону, поместил выдержки из походной летописи с пространными перечнями добычи и дани. К сожалению, более или менее полно было воспроизведено лишь начало летописи, посвященное походу на Мегиддо; некоторые места, в частности описание военного совета и особенно вечера и утра перед битвой, поражают живостью и наглядностью изложения. Известен возможный составитель этого рассказа - начальник войсковых писцов, чье имя условно читается как Чинени (Чанени), ведший в качестве очевидца летопись побед Тутмоса III. Эти победы нашли, разумеется, отклик и у придворных стихотворцев. Сохранился фрагмент сочинения, воспевавшего какой-то «подвиг» фараона. В другом произведении, победной песне царскому мировладычеству, Амон приветствует идущего к нему в храм «сына» своего и поборника и в образных сравнениях изображает дарованное тому торжество над соседними народами и островным миром. Эта песнь послужила впоследствии образцом для других произведений подобного рода. Но войны Тутмоса III произвели впечатление на воображение и более широких общественных кругов. Полтора- два века спустя все еще рассказывали сказку о том, как военачальник Дхаути взял хитростью палестинскую Яффу, введя туда спрятанных в корзинах египетских воинов. И в течение долгих столетий имя грозного царя продолжали вырезывать на украшениях - на страх всем вражеским силам или на счастье.

Тутмос III скончался в середине XV в. в возрасте свыше 70 лет, процарствовав без месяца и четырех дней 54 года. Его погребли в той же Долине царей, где уже покоились его дед и отец, а в надписи на саване в уста завоевателя, залившего кровью тогдашний мир, вложили заверение, что он никого не убил.

О наружности крупнейшего из египетских завоевателей можно составить себе представление по его останкам (мумии) и изваяниям, хотя последние передают его черты в приукрашенном виде. Это был невысокий, коренастый человек с низким лбом, большим ртом и полными губами, резко очерченным подбородком, с выступающим, слегка орлиным носом. Он был очень силен и утверждал, что прострелил насквозь мишень из кованой меди толщиной в три пальца, так что стрела вышла сзади на три ладони. Он страстно любил охоту. Помимо слонов и носорогов он охотился еще на львов и диких быков. Он был, вероятно, любознательным человеком, раз повелел изобразить на стенах государственного храма растения, птиц и млекопитающих, увиденных им в Сирии- Палестине. Не был он чужд, по-видимому, и искусству; во всяком случае, по его вкусу и указаниям изготовляли подчас драгоценную утварь.

Считать создателя «мировой» египетской державы выдающимся полководцем оснований нет. Его личным вкладом в дело ее создания были те упорство, подвижность и дееспособность, которые он, несомненно, проявлял в течение своих нескончаемых сиропалестинских войн. Такие качества, должно быть, отличали его не только как полководца, но и как государственного деятеля, хотя с этой стороны он нам малоизвестен. Три четверти века спустя, сетуя на бездеятельность одного из преемников Тутмоса III, жители сирийского города Туниба вспоминали, как прежде грабил Манахпирйа (царское имя Тутмоса III).

Едва только умер престарелый фараон, Сирия-Палестина уже была

440

охвачена брожением. Но если сирийцы надеялись, что сумеют оказать новому фараону успешное сопротивление, то они жестоко ошиблись. Сын и преемник Тутмоса III Аменхотеп (Аман-хатпи II) (вторая половина XV в.) оказался едва ли не самым крутым и опасным из всех египетских завоевателей.

Он получил отличную военную (военно-спортивную) подготовку. Среднего роста, он обладал чудовищной силой и выносливостью. Отец отправил его для обучения стрельбе из лука к правителю верхнеегипетского города Тина (в распоряжении тамошних властителей был большой оазис в пустыне - излюбленное место охоты). С целью найти умелых мастеров Аменхотеп проверял сотни луков. Его лук, по его словам, не мог натянуть никто из египетских воинов и никто из иноземных властителей. Если у Тутмоса III

стрела, пробив медную мишень, выходила из нее на три ладони, то стрела Аменхотепа проходила через мишень вся и падала на землю. Аменхотеп утверждал, что стоил один двух сотен гребцов: те, Ил. 143 пройдя «полпотока» («поток» - мера длины, равная, возможно, 2 км), выдохлись, изнемогли, перестали грести, а он, гребя веслом длиной в 20 локтей («локоть» немного длиннее полуметра), прошел три «потока» и, ко всеобщему восхищению, привел судно к причалу. На радость воинственному родителю сын был страстным любителем лошадей. Тутмос III распорядился выдать ему превосходных коней из своей конюшни в Мемфисе, наказав сыну тренировать и беречь их, они у Аменхотепа якобы не уставали, не потели даже при быстром беге. Еще восемнадцатилетним юношей он был приобщен отцом к царской власти - стал соправителем престарелого фараона, хотя на деле получил власть в руки, видимо, только после смерти родителя.

Молодой фараон появился на севере Палестины весной 7-го года своего царствования. Сопротивление непокорного города Шамши-Адуму было сломлено мгновенно. И в первом же сражении царь самолично принялся захватывать пленных и скот. Уже на следующий день египетское войско перешло вброд через Оронт. Аменхотепу снова представился случай выказать свою удаль в единоличной схватке с горсткой неприятеля у города Катны. Завидев вражеские колесницы, царь бросился на них и секирой поразил предводителя. Аменхотеп дошел до Евфрата, северного рубежа своих владений, и повернул обратно. Властитель и население Нии высыпали на стены, славя страшного гостя, когда тот на своей царской упряжке подъехал к городу. Это произошло четырнадцать дней спустя после переправы через Оронт.

До фараона дошло, что в городке Акути жители сговорились выбросить вон стоявший там египетский отряд. Аменхотеп оцепил мятежный город и перебил жителей. После этого властители один за другим выходили из городов навстречу фараону с изъявлениями полной покорности. Так было и в Кадеше на Оронте, где египетский царь заставил взрослых и детей принести клятву верности и показал всем свою огромную силу, стреляя с южной стороны города в мишень из кованой меди. Затем охотились в лесу (на газелей, зайцев, онагров и других зверей). Фараон был якобы совершенно один, когда подскакал на колеснице к городу Хашабу и вернулся через мгновение, ведя подле колесницы 16 сирийских воинов, подвесив ко лбу коней 20 рук, отрубленных у убитых, и гоня перед собой 60 быков. Разумеется, после такого «подвига» городу не оставалось ничего другого, как изъявить покорность царственному богатырю.

Остается неясным, как отнеслось царство Митанни к появлению у его границ египетского войска. Фараон, во всяком случае, был настроен далеко не дружественно к нему, да и имел на то веские основания. Двигаясь на юг, на 26-й день по приходе в Нию египтяне перехватили гонца ми-таннийского царя с глиняным клинописным письмом на шее - вероятно,

441

к кому-нибудь из сиро-палестинских властителей - с содержанием, не слишком приятным фараону. Как бы то ни было, гонец был увезен в Египет в качестве пленника.

В этот же первый поход египетский царь собственноручно поразил палицей семерых непокорных властителей в округе Тахси в Келесирии и при возвращении в Египет повесил их трупы вниз головой на носу своего царского судна. Богатую добычу доставил царь в Мемфис: 550 знатных воинов с 240 женами, 640 ханаанеян (вероятно, купцов), 232 сыновей и 323 дочерей сиро-палестинских властителей, 270 певиц властителей «всех» стран (вместе с их музыкальными инструментами, золотыми и серебряными - в количестве 2214), 820 коней, 730 колесниц со всем боевым вооружением... И царица, по- видимому сестра Аменхотепа II, обозрела «победную добычу его величества».

Из семи княжеских трупов, висевших на носу царского судна, шесть затем было повешено на стене в Фивах вместе с 20 отрубленными руками. Седьмой труп отвезли на юг и повесили на стене пограничной Напа-ты у четвертых порогов в назидание всем эфиопам.

Недолго отдыхал Аменхотеп после своих первых «подвигов». Осенью следующего, 9го года царствования фараон выступил в свой второй «победоносный» поход, последствиями намного превзошедший первый. Правда, он как будто бы несколько охладел к совершению «подвигов». По крайней мере сообщается всего лишь об одном. Если верить частично восстановленной впоследствии надписи, то Аменхотеп один с дворцовыми людьми, без остального войска охранял всю ночь до рассвета множество пленных, захваченных в Палестине, предварительно окружив их рвами с огнем. Зато сиро-палестинские города и селения подвергались беспощадному разграблению. Забирали все, что только было можно: мужчин, женщин, детей, скот, вещи. Царьков свергали и уводили, на место смещенного фараон назначал нового. К отчету о втором походе приложен список пленных с указанием количества их по отдельным разрядам и в совокупности. Числа поистине ужасные: всего было пленено около 90 тыс. человек.

Было от чего испугаться и соседним державам. Царь Митанни, царь Хатти, царь Вавилонии «уподоблялись друг другу», задаривая грозного завоевателя. Мы не знаем, с кем и где воевал Аменхотеп II в течение остальной, большей части своего царствования. Из того факта, что фараон направлял в хозяйство Амона все больше эфиопов, нельзя еще сделать вывод о крупных восстаниях на юге, которые царь лично ходил подавлять.

442 143.

Аменхотеп II, пробивающий медную мишень, рельеф, XVIII династия 144.

Статуя чиновника и его супруги, XVIII династия Вряд ли хвастливое и случайное заявление фараона о том, что палица царя поразила Месопотамию, позволяет сделать заключение о победоносной войне с Митанни.

Хотя свои победы и свое «мировое» владычество воинственный фараон в конечном счете приписывал божественному содействию Амона (тот, видимо, даже приснился ему во время второго похода), однако ревностным храмовым строителем он не был. Его постройки не могут идти ни в какое сравнение с сооружениями ни его отца Тутмоса III, ни тем более его тезки и внука Аменхотепа III. Впрочем, Аменхотеп II находил удовольствие не только в том, чтобы рыскать «грозным львом» в чужих краях в поисках «подвигов» и для подавления мятежей, состязаться в стрельбе в медную мишень или заниматься коневодством и греблей. Недаром еще в свой первый поход он привез из Сирии- Палестины сотни певиц, «служащих увеселению». Даже деловое письмо, отправленное на 23-м году царствования, в годовщину восшествия на престол, наместнику Эфиопии Усерсетету, получило весьма необычное заглавие «Список указа, изготовленного его величеством своими собственными руками... когда оно сидело, пило, проводило (веселый) день».

Не без основания отмечают, что из «спортивных» увлечений Аменхотепа II извлекал иногда выгоду и простой смертный. Нам не раз приходилось упоминать о воине Аменемхебе, который догнал и убил кобылицу, грозившую расстроить ряды египетского колесничного войска, первым ворвался в Кадеш, спас Тутмоса III от слона, не говоря уже о том, что не кто иной, как он, добыл «языка», переправившись через Евфрат. Нельзя сказать, чтобы Тутмос III не награждал Аменемхеба. Он получал знаки отличия: золотые ожерелья, золотые и серебряные запястья, золотые знаки отличия (ордена) льва, мухи, также одежды и «всякое добро, (служащее) удовлетворению сердца», однажды даже раба и рабыню, но тем не менее он как был, так и оставался рядовым воином. И в качестве такового его брали на священную ладью Амона, когда тот совершал в ней свое праздничное плавание. «Я б[ыл], - говорит Аменемхеб, - первым из своих сотоварищей, идя на веслах с Амоном в добрый праздник (храма) Апы (Луксор)». Но вот скончался Тутмес III, и на престоле утвердился Аменхотеп П. «И его величество увидело меня, как я шел на веслах с ним на его соко[лином (т. е. царском) корабле] по имени „Аменхотеп, бог, властитель Фив, воссиял в ладье», а я греб... в добрый праздник (храма) Южного Апы, также (во время плавания) ко (храму) „Свят [Небосклон]»«. Тут-то и произошел поворот в судьбе воина. Его позвали во дворец, и Аменхотеп II, сам «[вели]кий (телесною) силой», вспомнил о прежней доблести Аменемхеба и сделал его своим «заместителем» по войску с особым назначением надзирать за телохранителями царя.

Аменхотеп II царствовал довольно долго (последний известный год его царствования - 26-й). Ему наследовал сын, юный Тутмос IV. Новый фараон, хотя.и был сыном главной царицы, первоначально, возможно, не предназначался в преемники своему отцу. Впоследствии Тутмос рассказывал о чудесном сне, приснившемся ему в бытность царевичем. Юноша любил развлекаться в пустыне около Мемфиса охотой и стрельбой из лука в медную мишень. Однажды в палящий полдень царевич заснул у подножия великого сфинкса, которого в то время считали изображением уже не царя - строителя одной из великих пирамид, а солнечного бога Хора на небосклоне. И вот Тутмосу приснилось, что сфинкс заговорил и предсказал ему царствование над Египтом и всей вселенной, попросил освободить от занесших его песков пустыни, что после восшествия на престол Тутмос, очевидно, и выполнил, С этим рассказом перекликается надпись на божнице (в Каирском музее), высеченной из одного куска камня: «Вот его величество нашло этот камень наподобие божественного сокола,

444

(когда) был он царевичем. А приказал [ему Амон] царствовать (над) обеими землями».

Тутмос IV был последним царем XVIII династии, который побывал на берегах Евфрата. Упоминается добыча, захваченная, по-видимому, в Месопотамии (уцелел только конец названия страны), а один из сподвижников царя, впоследствии верховный жрец Анхура (Ан-хары) Аменхотеп, величал себя «провожатым царя, куда бы он ни ходил в чужеземных странах, южных и северных, пришедшим из Месопотамии в Курайя (на юге Эфиопии) следом за его величеством, когда оно (бывало) на бранном поле». При Тутмосе IV

Египет вступил в дружественные отношения с Митанни, и царь этой страны Артадама отдал в жены фараону свою дочь. На 8-м году правления Тутмоса IV, позднейшем известном по памятникам году его царствования, северная часть Эфиопии стала свидетельницей восстания местного властителя, «собравшего вокруг себя всех мятежных бродяг другой страны». Само следование фараона к месту военных действий походило на победное шествие: население Египта высыпало на берег по мере приближения царских кораблей, люди кричали, из храмов царю выносили цветы от имени городских божеств. Восстание было подавлено фараоном, проникшим в труднодоступную долину, куда отступили вожди мятежников.

Тутмос IV царствовал недолго: судя по его останкам (мумии), он умер молодым. Возможно, этим объясняется малочисленность его сооружений. Он проявлял не слишком свойственную фараонам заботу о памятниках прошлого. При нем был освобожден от песков великий сфинкс, завершен и воздвигнут памятник (обелиск) Тутмоса III в храме в Карнаке, который оставался не законченным в течение тридцати пяти лет.

С восстанием в Эфиопии пришлось иметь дело и преемнику Тутмоса IV Аменхотепу III (около 1400 г.). Разбив повстанцев на 5-м году своего царствования, фараон проник далеко на юг и водрузил свою пограничную плиту у неких вод Хора, чего якобы не сделал никто из его предшественников. Этот «первый победоносный поход» Аменхотепа III был, по-видимому, единственным, в котором он лично участвовал. Да и то не вполне ясно, кто, собственно, руководил походом - он сам или его эфиопский наместник Меримое (Маи- маси?). В Сирии-Палестине, сопротивление которой было окончательно сломлено еще его предшественниками, Аменхотеп III никогда не появлялся. Правда, он иногда посылал туда небольшие воинские соединения для наведения «порядка», однако в общем предоставлял Сирию-Палестину самой себе - разумеется, с условием приносить положенную дань. Даже тогда, когда царство Хатти начало вмешиваться в дела Сирии, тамошние властители не осмеливались открыто отложиться от фараона.

Крупные державы Ближнего Востока не тревожили своего могущественного соседа. Сила египетского оружия и блеск египетского золота делали их правителей податливыми и угодливыми. Аменхотеп III время от времени щедро оделял этих «братьев» золотом. Эфиопские и египетские золотые прииски, сиро-палестинская и особенно эфиопская дань, не говоря уже о военной добыче и поставках из Южного Красноморья, наполнили казну фараонов огромным количеством золота. Иному «великому» царю прямо-таки мерещилось, что в Египте золота столько же, сколько пыли. За золото сам вавилонский царь готов был не только послать Аменхотепу лазоревый камень, но и проглотить тяжелое оскорбление. Когда царь Вавилона Кадашман-Харбе попросил у своего египетского «брата» себе в жены его дочь, тот надменно ответил, что египетская царевна никогда в жены иноземным царям не отдавалась. Незадачливый жених готов был удовольствоваться любой египтянкой, присланной под видом царевны, но фараону

претила даже видимость брака вавилонского царя с

445 его дочерью. А оскорбленный вавилонянин? Он был согласен отдать свою дочь египетскому властелину, лишь бы тот прислал ему золота... Не давая своих дочерей в жены иноземным царям, Аменхотеп III собрал у себя в Египте целое общество их дочерей. За него были «выданы» две вавилонские царевны, три митаннийские и одна из анатолийского государства Арцава. Ни одна из них не заняла видного положения при египетском дворе. Они сильно напоминали тех жен-заложниц родительской верности, которых фараон набирал из дочерей сиро-палестинских властителей. Вавилонский царь Куригальзу II на деле подтвердил свою верность египетскому «брату». Когда сиропалестинские властители попытались тайком подбить его на совместное выступление против фараона, он отверг их предложение. Придворная лесть утверждала, что Вавилония, Ашшур, Ми-танни и Хатти подвластны египетскому царю. В действительности этого, конечно, не было, но Аласия на Кипре все-таки находилась в некоторой зависимости от Египта.

Новоегипетская «мировая» держава достигла вершины своего величия. Огромные людские и материальные ресурсы, скопившиеся в руках фараона в результате военных захватов его предшественников и хозяйственного подъема государства, постоянно пополняемые данью и иными поступлениями, позволили развернуть храмовое строительство в невиданных дотоле размерах. Строительная деятельность того времени охватывала разные области Египта, была значительной в Эфиопии и сказывалась даже в Сирии-Палестине. Главное строительство велось по-прежнему в Фивах в честь общегосударственного бога Амона, которому приписывалось величие как царственного города, так и царства в целом. Перед храмом Амона в Карнаке Аменхотеп III возвел еще один пилон, построил по соседству, подле подковообразного озера, храм супруге Амопа - Мут. Не исключено, что и средний проход так называемого гипостилыюго зала в Карнаке -

между двумя рядами исполинских каменных колонн высотой 24 м - восходит ко времени Аменхотепа III и только впоследствии был расширен по обе стороны в огромный чертог. На юге Фив по повелению фараона местным божествам был построен храм Южной Апы (Луксор-ский храм) - одно из самых изысканных творений египетских зодчих. К нему вел величественный проход между двумя рядами каменных колонн высотой 16 м вроде упомянутого хода в храме в Карнаке перед пилонами Аменхотепа III. Похожие проходы были воздвигнуты им перед соседним храмом Мут и перед храмом в Сульбе, около третьих нильских порогов. Но и весь храм в Луксоре, вытянутый строго по средней оси, 44k

представлял собой как бы единый громадный проход для священных шествий от потаенного местопребывания Амона через обширный чертог с колоннадой, через двор, окруженный навесами на столбах, и названный выше ход на наружный двор и обратно. Помещения для идолов окружало множество покоев разного назначения. Здесь фараон, уподобляясь Хат-шепсут, велел изобразить сцену своего рождения от царицы Мутемуиа (Мут-ма-уа) и Амона, принявшего образ Тутмоса IV. Известны имена двух зодчих, двух братьев-близнецов - Хора (Гора) и Сети (Сути), руководивших строительными работами в Карнаке, Луксоре и в Фивах в целом.

Но особенно великолепным должен был быть поминальный храм царя в тех же Фивах, на западном берегу Нила, посвященный тому же Амо-ну. К сожалению, от этого здания мало что уцелело. По примеру своих предшественников Аменхотеп III не скупился на отделку построек драгоценной обшивкой. В Луксоре в поминальном и сульбском храмах стены были обиты листовым золотом, а пол выстлан серебром. Золотом были отделаны и пилоны в Карнаке.

В Фивах на восточном берегу реки от храма к храму протянулись мощенные плитами дороги, уставленные по сторонам изваяниями барана - священного животного Амона. На западном берегу к царскому поминальному храму вела дорога с собакообразными (шакальими) изваяниями. Из этого храма происходят ленинградские сфинксы, стоящие на Неве, перед зданием Академии художеств. Изваяний львиноголовой Сох-мет (Сахмы), с которой отождествлялась жена Амона Мут, возле храма последней было столько, что, сохранившись в большом количестве на месте, они украсили также многие музеи мира, в том числе Государственный Эрмитаж.

Пристрастие Аменхотепа III к громадному сказалось и в размерах его собственных изваяний, воздвигнутых им перед храмами. Изваяния из красно-бурого камня, поставленные перед поминальным храмом, имели высоту 21 м. По словам царского любимца и тезки Аменхотепа, сына Ха-пи, они умаляли даже привратные башни, высившиеся за ними. Добычей двух «гор из чудо-камня» в каменоломнях неподалеку от Гелиуполя, их доставкой в Фивы вверх по Нилу и установкой руководил как «распорядитель всех работ царя» этот самый Аменхотеп, но делались из исполинских глыб царские изображения под непосредственным наблюдением Мины. л. 147 Изваяния эти известны ныне под названием «колоссов Мемнона». Одно из них пострадало - вероятно, во время землетрясения - уже во время

448

римского владычества в Египте. По утрам полуразбитый великан стал издавать странные звуки. Сложилась легенда, что это «Мемнон» приветствует свою мать Зарю. Послушать его «пение» съезжались греки и римляне, и подножие изваяния по сю пору пестрит их надписями. Когда же по приказу римского императора Септимия Севера была восстановлена верхняя часть колосса (к нижней части изваяния приставили грудь, плечи и голову), «пение» прекратилось. Подобные звуки, похожие на звук пастушеской свирели, можно и поныне слышать в развалинах египетских храмов. Это «поет» треснувший камень, остывший холодной ночью и быстро нагретый наступающим утром. После восстановления колосса его верхняя часть придавила нижнюю, и «Мемнон» умолк.

В другой раз Аменхотеп, сын Хапи, отличился еще больше. Все из тех же каменоломен около Гелиуполя он доставил в Фивы два огромных изваяния своего повелителя для общегосударственного храма в Карнаке. Одно из них имело в высоту 24 м. Было правильно подмечено, что предшественники Аменхотепа III воздвигали в храмах громадные островерхие обелиски, а он стал ставить в храмах огромные изваяния собственной особы. Изваяния прежних царей в храмах Фив совершенно терялись перед этими каменными исполинами. Но было и кое-что другое, в чем прежние цари уступали Аменхотепу III. Фараоны издавна считались земными богами, но только Аменхотеп III, упиваясь своим владычеством над «миром», дошел в самообожествлении до культа собственных идолов. Правда, это поклонение царю насаждалось преимущественно в Эфиопии, где вместе с Амоном царю был посвящен великолепный храм в Сульбе, но и в Мемфисе царскому идолу воздавали божеские почести. В Эфиопии, в <1л. 137 соседней с Сульбом Седэнге, был сооружен храм, в котором как богиню чтили любимую жену фараона царицу Тэйе. Фараонов издавна сравнивали с солнцем и величали их «сыновьями», но никто до Аменхотепа III не именовал себя столь упорно, как он, видимым Солнцем. С этим представлением о себе как о светлом Солнце перекликалось настойчивое подчеркивание своей приверженности к «правде» (Маат). Из пяти царских имен три были посвящены ей: в первом имени царь величал себя «воссиявшим в правде», во втором - «установившим законы», четвертое - обычное государственное имя «Ниб-муа-Риа» означает «Владыка правды - Солнце». Возле главного храма столицы в Карнаке фараон поставил особый храмик все той же «правде», «дочери Солнца» Маат.

При таком «богоравном» и «солнцеподобном» владыке мира за отсутствием военных «подвигов» внимание господствующих кругов, естествен -

450

но, сосредоточивалось на событиях придворной жизни. Время от времени выпускались своеобразные памятные «медали» в виде больших каменных жуков-скарабеев с упоминанием или описанием происшествий, имевших место при царском дворе. Не позже как на 2-м году своего царствования фараон женился на Тэйе, некрасивой, но умной девушке, сумевшей не только пленить юного фараона, но и занять исключительное положение в государстве. Она была незнатного происхождения. Хотя впоследствии ее отец состоял «заместителем» самого фараона по колесничному войску, первоначально он был всего-навсего служащим храмового хозяйства в среднеегипетском городе Панополе (Ипу), до самой смерти он сохранял титул заведующего быками бога Мины, к службе которому имела также отношение мать царицы. На скарабее, выпущенном по случаю женитьбы царя на Тэйе, были одновременно отмечены как ее нецарское происхождение, так и ее новое положение в качестве супруги египетского фараона - владыки мира: «Имя ее отца - Иуйа, имя ее матери - Туйа. Это - жена могущественного царя: его южная граница - у Курайи (на крайнем юге Эфиопии), северная - у Нахримы (Митанни)». Не в пример прежним царицам, Тэйе очень часто изображалась и упоминалась рядом с самовластным супругом, а митаннийский царь Тушрат-та утверждал, что она лучше всех приближенных фараона осведомлена о международных делах. На 11-м году царствования был выпущен скарабей, увековечивший создание для царицы искусственного озера, вероятно тождественного с озером Биркет-Абу на западном берегу Нила, против нынешнего Эль-Кусура (Луксор). В день открытия «его величество шло на веслах» по новому озеру «в царской ладье (по имени) Блистает солнце, (т. е. фараон) внутри ее».

Скарабей, выпущенный годом раньше, отмечал другое необыкновенное явление при дворе Аменхотепа и Тэйе: «Нечто чудесное, доставленное его величеству: дочь царя Нахримы (Митанни) Шуттарны Келу Хеба (и) лучших из ее прислужниц 327 женщин!»

Аменхотеп III не хвалился, как его предшественники, что простреливал насквозь медную мишень, но охотиться любил. На скарабее 2-го года царствования рассказывалось, как, узнав о присутствии в некой местности диких быков, фараон отплыл туда под покровом прохладной ночи, а по прибытии утром отправился на охоту во главе целого войска. Сановникам, воинам и детям было поручено следить за быками, которых затем окружали оградой со рвом. Тогда царь начал охоту и из 170 быков уложил свыше полусотни, а через четыре дня - еще четыре десятка. Осо -

452

бым скарабеем была отмечена десятилетняя «годовщина» царских охот на львов: «Число львов, добытых его величеством его собственной стрельбой, начиная с 1-го года царствования и кончая 10-м годом царствования, 102 грозных льва».

Двор Аменхотепа III был сказочно великолепен. Блестели золото, драгоценные камни, слоновая кость, лоснилось черное дерево, колебались страусовые перья, шуршало тонкое до прозрачности полотно (знать стала одеваться в просторные со складками одежды; мода на женские платья такого рода распространилась даже в народе)... На югозападной окраине Фив откопаны остатки загородного дворца фараона, огромного сооружения из кирпича-сырца с превосходными росписями на потолках, стенах, полах. Местами стены были облицованы голубыми изразцами и поверх них покрыты узорами из листового золота. Постройку этого «дворца» не без основания связывают с празднеством «тридцатилетия» царствования. Действительно, он именовался «Домом ликования», как принято было называть здания, предназначенные для отправления обрядов таких празднеств. «Тридцатилетняя» годовщина правления Аменхотепа III вызвала к жизни целое праздничное «производство». В развалинах дворца обнаружили надписи и печати от множества сосудов с вином, мясом, маслом, заготовленными впрок для этого празднества. За первым празднеством «тридцатилетия» с промежутками в несколько лет последовали второе и третье. «Дом ликования» был поистине таковым для двора Аменхотепа III. Ко дню «тридцатилетия» царствования управляющий государственной казной Хаэмхет (Ха-ма-хи) приготовил владыке приятный подарок: представил отчет о богатом урожае, собранном по всей «мировой» державе - от Эфиопии до Месопотамии. Царь щедро наградил перевыполнивших задание сборщиков. А кто из придворных не был осыпан тогда золотыми знаками отличия в ознаменование «тридцатилетия»! Египетский двор роскошествовал и веселился, как только мог, за счет покоренных народов и трудового населения собственной страны.

Время Аменхотепа III было временем противоречивым. С одной стороны, египетский двор надменно притязал на мировое владычество, причисляя к воображаемым подданным даже жителей Вавилона, Ашшура и материковой Греции. С другой стороны, ослепленный своим могуществом, он с небрежным спокойствием терпел в сиропалестинских владениях козни царства Хатти, бродячих хапиру и лицемерно покорных властителей против действительно преданных городов и правителей.

Если в самообожествлении Аменхотеп III доходил до служения соб -

454

ственным идолам, то он по самовластной прихоти оказал своему поддан-Е1л. 149 ному честь невиданную и неслыханную. Сановному строителю Аменхотепу, сыну Хапи, фараон воздвиг на западе Фив поминальный храм, словно царю. На своих изваяниях, поставленных в государственном храме в Кар-наке, этот государственный деятель призывал сограждан прибегать к его представительству перед богами. Века спустя он был причислен к пантеону египетских богов, и греки ввели его, «Аменофиса, сына Паапия», в сонм своих мудрецов.

В искусстве времени Аменхотепа III сочеталось стремление к громадному (исполинские колонны и извания) со строгой стройностью, а изображениям на плоскости сообщались очертания невиданной мягкости и плавности. Такое искусство было под стать тогдашнему двору - величавому и вместе с тем изнеженно утонченному. Да и само лицо царствующего фараона, черты которого художники охотно придавали изваяниям богов и подданных (это было особенно отмечено советской исследовательницей М. Э. Матье), мало походило на волевые, часто горбоносые лица его предков. Полное, с мягко очерченным носом, пухлыми губами и большими раскосыми глазами, оно легко опознается на изображениях - как объемных, так и плоскостных.

Аменхотеп III правил не менее 37 лет (последний известный год его царствования - 38й). Под конец жизни он сильно потолстел и страдал каким-то тяжелым недугом. Для исцеления от него митаннийский царь Тушратта послал своему египетскому «брату» идол Иштар ниневийской с вежливой просьбой вернуть его потом обратно.

Царица Тэйе сохраняла свое необычное положение рядом с фараоном вплоть до его кончины, несмотря на то что Аменхотеп III был женат не только на иноземных царевнах, но и на нескольких собственных дочерях. Бывает, что на одной и той же надписи стоят рядом имена Аменхотепа III, «жены царя» Тэйе и их дочери, «жены царя» Ситамон (Сиаманы). Царский любимец Аменхотеп, сын Хапи, не пережил своего покровителя: он скончался вскоре после 30-го года его царствования.