Аналогичным образом и историческая литература эллинистического времени, за исключением многих книг Полибия, почти полностью утрачена и доступна лишь во фрагментах. Здесь следует представить трех некогда репрезентативных в афинской историографии авторов, насколько сведения о них и остатки произведений позволяют набро^ сать их портрет. За обоими старшими — Филохором и Тимеем следует живший столетием позже Аполлодор. Филохор и Аполлодор были афинскими гражданами, Тимей — сицилийским греком, который, однако, полвека жил в Афинах и состоялся там как историк. Филохор и Тимей были компетентными авторами по истории своей родной Аттики, Тимей — по греческому Западу. Аполлодор поставил перед собой более широкие рамки: в его многогранном ученом труде центральное место занимает хроника мировых событий. Филохор, родившийся в Афинах вскоре после 350 г. и в преклонном возрасте казненный царем Антигоном Гонатом как сторонник египетского царя Птолемея, был последним и, видимо, наиболее выдающимся среди афинских локальных историков, которых принято называть аттидографами238. О его жизни практически ничего не известно, кроме того что он в 306/5 г., когда в Афинах Деметрием По- лиоркетом только что была восстановлена демократия, как прорицатель (mantis) истолковывал властям предзнаменования. В древности был известен его труд об искусстве предсказаний и многие другие относившиеся почти без исключения к Аттике сочинения о сакральных делах — жертвоприношениях, празднествах, состязаниях и т. д. Но главным трудом Филохора были семнадцать книг его «Аттиды», охватывавшие период от мифических истоков до времени его жизни, вероятно, до 261 г. Современная история излагалась в них с широким охватом, так что сорокалетие после битвы при Ипсе в 301 г. (с. 84) занимало почти половину труда, а именно восемь книг. Однако именно эти современные части, в отличие от более ранних, от которых дошли многочисленные, порой весьма исчерпывающие фрагменты, почти целиком утеряны. Эти книги «для нас практически полностью пропали, поскольку они освещали то время, которое не представляло интереса для александрийских ученых, эффективно использовавших его (Филохора) для толкования великих аттических ораторов»". То, что сохранилось, позволяет признать, что Филохор в гораздо большей степени, чем его предшественники, может считаться настоящим ученым или же попросту был первым ученым и исследователем. В его фрагментах ярко сквозит антикварная черта, вообще свойственная локальным историям. С полным основанием можно признать в нем человека религиозно-консервативных установок, который тем не менее по всем признакам не был активным политиком, что тем более загадочными делает обстоятельства его гибели после окончания Хремонидовой войны. К тем современным моментам, каковые еще позволяют распознать фрагменты, относится упоминание о гинайкономах (с. 61) в открывающейся, видимо, 321/20 годом седьмой книге239, а также рассказ о событиях первого периода власти Деметрия Полиоркета над Афинами в 307 — 301 гг.240 — главным образом хотя и сдержанная, но явная критика процедурных манипуляций, позволивших услужливым политикам посвятить царя в Элевсинские мистерии*'0 — и, наконец, упоминание о возвращении в 292/1 г. изгнанников, которого Феофрасг сумел добиться во второй период господства Деметрия Полиоркета241. Тимей (ок. 350 — 254) почти год в год был ровесником и современником Филохора08. Оба жили пятьдесят лет в одном городе и должны были знать друг друга. Сын богатого и в своем сицилийском родном городе уважаемого и влиятельного мужа по имени Андромах рано, в 316 г., навсегда покинул свою родину, незадолго до или вскоре после того, как ее завоевал сиракузский тиран Агафокл, лишив тем самым Тимея надежд унаследовать политическое положение своего отца. Он нашел прием в Афинах, и там он до конца своих дней посвятил себя цели написать историю Сицилии и Великой Греции. Ее крупными темами были борьба греков с карфагенянами за обладание островом и его частями, а также роль греческих тиранов, которые зачастую именно в борьбе против Карфагена достигали своего господствующего положения. 38 книг Тимеевой истории Запада навсегда стали образцовым произведением по этому предмету, и лишь приговор строптивых аттицистов, коим претил стиль автора, был виною их утраты. Последние пять книг посвящались владычеству умершего в 289 г. и до глубины души ненавистного автору Агафокл а. Повествованию, завершающемуся смертью этого тирана, позднее царя, Тимей в преклонном возрасте составил продолжение о столкновении Рима с Пирром, царем Эпира. Он продлил это изложение еще на десятилетие до начала Первой Пунической войны в 264 г. Именно Тимей в роли стороннего наблюдателя из далеких Афин первым распознал значение Рима и первым предугадал будущее мировое влияние римлян. В нем сами римляне с полным основанием видели первого историка их народа. «Карфагеняне и позже римляне... для него важнее, чем Александр, мир Востока, войны диадохов и судьба материковой Греции»10. Тимей знал о римлянах больше, чем его предшественники, и познакомил с ними греков ближе, чем все авторы до него. Его миром был мир города, а не эллинистической монархии70. В анналистической историографии Тимею принадлежит заслуга в том, что он сделал общепринятым счет времени по олимпиадам. Это позволяло датировать каждое событие указанием на год соответст- вующей олимпиады (считая от первого из четырех лет первой олимпиады, т. е. от 776/5 г.), не прибегая к помощи других систем отсчета, как, например, списков архонтов или консулов'1. Тимей — педант, каким он был, часто беспощадно критикует своих предшественников, что создало ему прозвище «Эпитимей» (Хулитель). Со своей стороны, он подвергался невероятно дотошной критике Полибия, очень острой, язвительной и часто не по делу. Но и Полибий такого рода полемикой показывает, что скребется о широко признанный авторитет; да и сам он осознавал репутацию Тимея, ибо именно с ним связано то, что Полибий своей истории предпосылает предысторию, установив ей точкой отсчета 264 год — начало Первой Пунической войны. Одним из самых отрадных явлений духовной жизни Афин стала деятельность многосторонне образованного ученого («грамматика» на языке его времени, II в. до н. э.) Аполлодора'2. Он был афинским гражданином, сыном Асклепиада и в своем родном городе стал учеником философа Диогена из Вавилона, тогдашнего главы Стой. По всей вероятности, в момент отъезда Диогена в составе «посольства философов» в Рим Аполлодор надолго отбыл в Египет, где продол- • жил образование у Аристарха, выдающегося знатока Гомера. В 145 г. он, как и все интеллектуалы, был отправлен в изгнание царем Птолемеем VIII Эвергетом. Убежище он нашел при дворе Аттала П в Пергаме и посвятил ему свою завершенную в 144/3 г. хронику. После смерти Аттала в 138 г., а возможно, лишь после смерти последнего пергамского правителя (133 г.), он снова и, кажется, без долгих перерывов жил в родном городе Афинах, где среди прочего завязал дружбу со стоиком примерно своих лет Панайтием с Родоса. По всей вероятности, в последний период своей жизни он, став уже тогда знаменитым и многочитаемым автором, удостоился почестей от Дельфийской амфиктионии”. Аполлодор был разносторонним писателем, создавшим среди прочего крупные трактаты: «О богах», об аттической комедии и, возможно, в связи с этими трудами сочинение об афинских гетерах. Ему принадлежит также продуктивно использованный Страбоном комментарий к гомеровскому Каталогу кораблей во второй песне Илиады. Но самым значительным и самым авторитетным трудом Аполлодора была Хроника, охватывавшая 1040 лет от разрушения Трои, которое он, как и до него Эратосфен, помещает на 1184 г. и до 145/4 г. К первым трем книгам он позднее добавил четвертую, особенно подробно разбирающую новейшие события и доходящую, во всяком случае, до 120/19 г. (архонт Эвмах в Афинах). Это добавление вскоре — едва ли позже 110 г. до н. э. — стало известно так называемому «Псевдо-Скимну», в действительности же Павсанию из Дамаска242, который в 21-й строфе своего труда цитирует одно место из 4-й книги Аполлодора. Сочинена была Хроника ямбическими триметрами — размером греческой драмы, поскольку такой размер легко запечатлевался в памяти и потому особенно годился при заучивании наизусть. Несмотря на это, Хроника из-за ее содержания была отнесена к разряду прозаической историографии. Образцом для Хроники Аполлодора послужило такое же сочинение Эратосфена из Кирены, который жил на сто лет раньше и был ученым, по своей универсальности сопоставимым с Аристотелем и Феофрастом, но, несмотря на то, что в юношеские годы присутствовал в Афинах на лекциях философов и позже сам писал философские трактаты, не был собственно философом и не может быть причислен ни к одной философской школе. Он сам осознавал свое отличие от философов и называл себя, вообще впервые, «филологом» ((piXoXoyoi;), то есть «другом слова», «другом науки»243. Закончив учебу в Афинах, он получил приглашение царя Птолемея Ш Эвергета (после 246 г.) приехать в Александрию и был назначен там как преемник Аполлония Родосского заведующим царской библиотекой. Эратосфен стал плодовитым и ведущим ученым во многих отраслях науки: в математике, астрономии, географии и грамматике, его также ценили как утонченного и изысканного поэта244. Но он был, кроме того, основателем хронографии, сделав ее научной дисциплиной и тем самым повлияв на формирование Аполлодора, который начал свою Хронику, как и Эратосфен, разрушением Трои, но продлил ее на два столетия — его же предшественник заканчивал смертью Александра Великого (323 г.). В итоге он вытеснил труд Эратосфена своим собственным. В Аполлодоровой Хронике, действительно, нашел должное отражение политический момент, однако преобладали в нем известия о писателях, философах и ученых, что непропорционально разительно выступает на первый план в сохранившихся отрывках, так как особенно большое число выдержек было оттуда заимствовано в Фило- демовой истории Академии. Аполлодор избегал введенной Тимеем в историографию хронологии по олимпиадам (с. 120 сл.) и возвратился к датировке по афинским архонтам. Хотя это и вынуждало читателя пользоваться погодным списком архонтов, но зато экономило ему время на хлопотном расчете отдельных дат. Для широкого распространения, который этот труд повсеместно обрел вплоть до христианского времени, ничто так не показательно, как письмо Цицерона Аттику от марта 45 г.245. Занятый завершением Academici libri, он просит друга о подробной справке, какие же, собственно, события привели в 155 г. к «посольству философов». Он, кажется, припоминает, что это был спор за Ороп на афинобеотийской границе (что верно), но хотел бы также знать, кто тогда в Афинах принадлежал к эпикурейцам (они не принимали участия в посольстве), кто возглавлял их школу и кто тогда относился к выдающимся политикам города, — при случае же Аттик мог бы спра-* виться у Аполлодора. Ясное представление об объективности и информативной полноте этого труда дают относящиеся к философам Ш — II вв. фрагменты, которые дошли через Филодема246. Это произведение — от которого хотелось бы иметь гораздо больше, чем одни лишь фрагменты и довольно краткие выдержки, — дает существенное понимание качественного уровня научного исследования, каким оно некогда вышло из Перипатоса в Афинах и вместе с перипатетиком Деметрием Фалер- ским — после снятия его с поста правителя Афин — попало в Александрию, откуда через таких ученых, как Аполлодор, снова вернулось в Афины. К очень немногим дошедшим в оригинале творениям эллинистической литературы, возникшим в Афинах, относится труд Феофра- ста «Характеры»247. Их автор, рожденный в городе Эресос на острове Лесбос, ученик Аристотеля, который в 322 г. в пятидесятилетием возрасте наследовал своему мэтру на посту руководителя школы, не сильно уступая тому в разносторонности, размахе и уровне своего творчества, достиг этим небольшим сочинением самого широкого и неослабного влияния как в античности, так и — после его повторного открытия — в Новое время, хотя научная слава автора и зиждилась прежде всего на естествоиспытательских и философских трудах. Как знаток ботаники, получивший именно тогда новые познания и стимулы благодаря сообщениям участников похода Александра®, Феофраст был в античное время недосягаем. От его работ по ботанике сохранилось два крупных сочинения: Historia plantarum в девяти и немного позднее Causae plantarum в шести книгах248. В «Характерах» Феофраста дан типовой ряд тридцати человеческих физиогномий. Описываются, как было принято в то время, исключительно мужские типажи по особенно проступающим в них качествам. Шаржи, каждый из которых занимает примерно одну печатную страницу, именуются, например, как «Суеверный», «Скупой», «Льстец», «Старый дурень» и т. д. Все характеры выделены по человеческим слабостям, ни один — по положительным, добродетельным качествам. Никто, впрочем, не помечен как совершенно отвратительный, совсем плохой человек; описания — это карикатуры, написанные словом вместо красок. Филологический анализ выявил многократные соприкосновения с «Никомаховой этикой» Аристотеля и с типажами, выводимыми Новой комедией. Эта книжица в Новое время становилась доступной публике лишь постепенно. Пятнадцать первых портретов были изданы в XV в., номера 16 — 28 — в XVI в., два последних — лишь в 1786 г. Дух Афин сквозит повсюду: в упоминании афинских должностных лиц или полномочных представителей в шествиях на Дионисии (26), в аллюзиях на сакральную деятельность эфебов (27) или смотр всадников (21). Литургии, особенно хорегия и триерархия, многократно упомянуты (22, 23) как еще бытующие в момент завершения труда или, по крайней мере, незадолго до того. Намек на великий и всеобщий голод двадцатых годов (23), напротив, выводит за рамки Афин. Вопрос о времени завершения книги много раз дискутировался с тех пор, как Конрад Кихориус высказал мнение, что им скорее всего был 319 г.249. Новейшие работы считаются с большим диапазоном и прежде всего с тем, что запись отдельных кусков могла быть растянутой на многие годы. Ведь наряду с пассажами, позволяющими предполагать демократическое правление и функционирование народных судов (например, 12, 16), имеются и другие, которые показывают город в руках Кассандра. Это прежде всего «Сплетник» (8), уверяющий, что знает все: от победы Полиперхонта и царя, в итоге которой Кассандр якобы попал в темницу, до свержения правителей в Афинах. Это могло быть написано не ранее 317 г. и едва ли значительно позже. С другой стороны, если «Хвастун» (23) уверяет, что правитель Антипатр якобы уже три раза письменно приглашал его посетить Македонию, то это не обязательно должно было быть написано до смерти Антипатра осенью 319 г. Упомянутый в «Болтуне»(7) процесс 330 г. о венке Демосфена и возникшая при этом перепалка ораторов, напротив, характеризуется как уже давно случившееся знаменитое событие. Возможно, что части работы были написаны до 322 г., другие же, напротив, возникли самое раннее в 317 г. За общие рамки можно принять период от 324 до 315 г. Особая прелесть этого сочинения состоит в том, что оно дает наглядную картинку повседневной жизни афинского бюргера в том виде, как он подавал себя в Народном собрании, на рынке, в суде или на пиру. В то же время Феофраст показывает условные нормы поведения именно тем, что его характеры туг или там, совсем чуточку или заметно отклоняются от них и тем самым выставляют себя как представители конкретного типа. Феофраст скончался между 288 и 286 гг., незадолго до или вскоре • после освобождения города от царского господства весной 287 г. Его, иностранца, провожали до могилы все до единого граждане83. щ Diog. Laert 6, 41.