2.3. Характер магистратуры децемвиров: дискуссионные вопросы

Аргументация такой характеристики во всех составляющих ее компонентах приведена, историческая реконструкция магистратуры децемвиров предложена.

Во-первых, обратимся к проблеме возникновения коллегиальности римских магистратов, пытаясь полномасштабно ее представить, неизбежно выходя при этом за рамки собственно объекта исследования данной монографии, поскольку решение ее является важнейшим для понимания римской государственности первого века Республики. Тем более, что вопрос о времени появления самого принципа коллегиальности магистратской власти и о государственном органе, в котором он впервые реализовался в Риме, остается остро дискуссионным.

В 2001-2002 гг. опубликованы новые статьи немецкого исследователя Роберта Бунзе, посвященные данной проблеме403 Рассмотрев ранний этап существования цензорской магистратуры, Р. Бунзе пришел к выводу, что независимо от того, как датировать ее создание (согласно античной традиции, - 443 г. до н. э.), коллегиальность ее членов возникает только после 367 г. до н. э., вследствие законов Лициния-Секстия. Уделив внимание судебной претуре, созданной по этим законам, данный автор не обнаружил в ней действия принципа коллегиальности и после 2421.

итальянского автора Карлы Мази Дория404 В целом же, основополагающий тезис Р. Бунзе, который мы в данном случае и собираемся обсуждать, сводится к тому, что коллегиальность вообще не свойственна римской раннереспубликанской истории405

Несколькими годами ранее в опубликованной в 1998 г. книге «Римская высшая должность в ранней Республике и проблема «консульского трибуната»406, главные положения которой мы уже подвергали анализу407, Р. Бунзе в главе, посвященной законам Лициния-Секс- тия408, выделил два параграфа «Возникновение коллегиальности» и «Коллегиальность и ее последствия», развивая в них тот же тезис об отсутствии коллегиальности римских магистратов до 367 г. до н. э. При этом он, как и другие исследователи, связывал появление коллегиальности с допуском плебеев к высшим должностям (тем самым понимая ее введение в качестве результата сословной борьбы), а также с новой структурой римского войска409 Основная идея монографии - о неисторичности такой должности как военные трибуны с консульской властью (tribuni militum consulari potestate) - непосредственно имеет следствием и вывод автора об отсутствии коллегиальности в первые полтора века существования республиканского устройства. Р. Бунзе полагает, что изначально, до законов Лициния-Секстия, во главе республиканского государства стояли три претора, один из которых (praetor maximus) имел приоритетные функции в управлении общиной. Сведения традиции о четырех- и шестиместном консульском трибунате объявляются ошибочными построениями римской анналистики, а информация источников о пяти, восьми и девятиместном консульском трибунате просто не рассматривается. Отметим, что в новой основательной монографии Роберты Стюарт об органах публичной власти в раннем Риме не только признается историчность консульского трибуната, но и констатируется (что нам в данном случае особенно интересно) коллегиальность этой должности и даже подчеркивается, что коллегиальность была фундаментальной ее особенностью410 Точка зрения о первоначальной трехчленной магистратуре, приверженцем которой является Р.

тис411 Однако в работах Р. Бунзе эта гипотеза не подтверждается новой аргументацией, - все обстоит как раз наоборот: она постулируется как аксиома и сама служит главным аргументом для доказательства всех прочих положений.

Естественно, что концепция, признающая в качестве первой при Республике трехчленную магистратуру с неравной должностной властью занимавших ее лиц, не является единственной или, тем более, общепризнанной. Так, в недавно опубликованной фундаментальной монографии о судебной претуре Кори Бреннан назвал гипотезу о трех преторах и близкие к ней построения «реконструкциями на грани фантазии»412 Не поддержал К. Бреннан и гипотезу ординарной диктатуры как исходной республиканской формы исполнительной власти (praetor maximus как единоличный годичный диктатор)413. Не нашла поддержки теория единоличной первоначальной магистратуры Республики и в другой недавней, изданной годом ранее книги К. Бренанна, монографии Эндрю Линтотта «Конституция Римской Республики»414 Рецензируя труд Э. Линтотта, Вильфрид Ниппель написал, что автор явно скептически отнесся к существованию одноместной первоначальной высшей должности; сам же В. Ниппель, как можно судить по его докладу о чрезвычайных полномочиях в Римской Республике, не возражает против утверждения о «двойном лидерстве» в ординарной магистратуре на первом этапе республиканской истории415

Концепций, реконструирующих исполнительную власть первой фазы республиканского устройства в Риме, создано немало, основные из них мы уже представляли в своих работах416 Не повторяя ранее сказанное, отметим только в связи с интересующим нас в данный момент вопросом, что Теодор Моммзен выдвинул теорию, в соответствии с которой после изгнания царей в 509 г. до н. э. исполнительная власть в Риме была передана двум магистратам. Они первоначально назывались преторами, но впоследствии стали известны как консулы417.

начала Республики принципа коллегиальности высшей магистратской власти был воспринят рядом известных исследователей, в том числе, Вольфгангом Кункелем, найдя выражение в его обобщающем обширном труде о римских магистратурах418. В русле этого тезиса, но с оригинальной трактовкой развития событий, выступил японский антиковед Рьюичи Хирата419, который предложил следующую схему. В 508 г. до н. э., согласно его датировке, был изгнан Таркивиний Суперб и введена республиканская система управления посредством нескольких преторов с одним praetor maximus во главе. Первым praetor maximus был Марк Гораций в 507 г. до н. э., а затем в 506 и 505 гг. до н. э. Спурий Ларций и Тит Герминий. Вероятно, как считает Р. Хирата, именно в 505 г. Рим был завоеван этрусским царем Порсенной, и введенная система управления была временно ликвидирована. В 504 г. до н. э. Порсенна после поражения покинул Рим; в 503 г. должность praetor maximus занял Марк Валерий, а в 502 г. до н. э. - Публий Постумий (или наоборот). И только с 501 г. до н. э. действовали два военных предводителя с идентичным империем. Это были два претора-коллеги, которые впоследствии получили название консулов. Таким образом, по мнению Р. Хираты, коллегиальность появляется в начале Республики, связана с магистратурой преторов (консулов), но датировать ее возникновение следует лет на восемь позднее, чем это делал Т. Моммзен (при этом в гипотезе японского исследователя нашлось место в качестве самостоятельного единоличного магистрата и для вызвавшего столько споров в литературе praetor maximus).

Мы уже формулировали свою позицию по вопросу о первой ординарной магистратуре Римской Республики420 Полагая исходной должностью постоянной исполнительной власти республиканского Рима претуру (название praetores мы считаем адекватным, так как античная традиция многократно оперирует этим термином, в том числе, что очень важно, при передаче текста законов XII таблиц421), включавшую два должностных места, мы, в отличие от Т.

2.3. Характер магистратуры децемвиров: дискуссионные вопросы 133

Поэтому мы не относим появление подлинной коллегиальности магистратов (в римском ее понимании) к первым годам или даже десятилетиям существования республиканского устройства.

Франческо Де Мартино сделал наблюдения о том, что принцип коллегиальности как таковой (не в отношении высших магистратов, а в качестве, так сказать, «общности прав» и «совместности действий») был очень древним422 Знаменитый итальянский исследователь считал этот принцип типичным для некоторых институтов частного права (совместное владение, совместное наследование). В публичном же праве это принцип впервые реализовался в деятельности плебейских трибунов. Оставляя в стороне обсуждение тезиса о принципе коллегиальности в частном праве (поскольку не считаем себя достаточно компетентными для этого), согласимся, что плебейский трибунат дает первый пример коллегиальности в праве публичном. Но мы в данный момент обсуждаем вопрос о появлении именно магистратской коллегиальности, поэтому (так как не рассматриваем плебейских трибунов в качестве магистратов, - из-за отсутствия закрепленной за ними определенной сферы государственного управления мы не можем отнести их к исполнительной власти, каковой собственно и были магистраты) обратимся к вопросу о возникновении коллегиальности в деятельности должностных лиц с империем.

Для того, чтобы предметно вести речь о том, какая высшая магистратура может считаться первой коллегиальной, мы должны подробнее остановиться на содержании понятия «коллегиальность» применительно к римской политической практике, ибо расхожие представления о том, что коллегиальность - это синоним понятия «неодноместность» магистратуры (более одного должностного места), представляются нам упрощенными и не вполне корректными, хотя в таком значении мы сами иногда этим термином пользовались.

Наличие в магистратуре нескольких должностных мест (свыше одного) является необходимым, но отнюдь не достаточным условием для того, чтобы признать ее коллегиальной: если место одно, магистратура не может быть коллегиальной, но если их два или более, это не означает, что магистратура непременно коллегиальная в римском смысле этого слова.

но не строго коллегиальная магистратура423. Рассмотрев в свое время взаимоотношения диктатора и начальника конницы, мы тоже отказались характеризовать их как коллегиальные, не рискнув тогда даже назвать две эти должности единой магистратурой424 Римская коллегиальность - это par potestas, равная власть у лиц, занимавших в конкретный момент одну и ту же должность. Мы согласны с Йохеном Бляйке- ном в том, что именно par potestas идентична римской коллегиальности425, хотя не поддерживаем его вывод, что «принцип коллегиальности был введен римлянами, по всей вероятности, в конце сословной борьбы (середина IV в. до н. э.), когда патриции должны были допустить плебеев к высшей должности»426. При этом мы тоже связываем возникновение коллегиальности с сословной борьбой, но этот успех плебеев по иному датируем, о чем и шла у нас речь в первом параграфе данной главы о составе коллегий децемвиров, где мы обосновывали плебейское представительство во второй из них.

Представление о том, что коллегиальность (в значении par potestas) возникает только после законов Лициния-Секстия впервые было предложено, судя по всему, в итальянской историографии и стало широко известным благодаря обобщающему труду по истории римской конституции Франческо Де Мартино427. Одним из самых первых оппонентов этого утверждения был английский историк Стюарт Стэвели, считавший, что коллегиальность появляется с созданием цензорской магистратуры428 Заметим еще попутно, что истоки коллегиальных отношений римских магистратов исследователи иногда искали у этрусков.

Публично-правовое наполнение par potestas - это взаимное ius in- tercessionis, возможность наложить запрет на действие коллеги. Равная, подлинная коллегиальность характеризуется наличием intercessio, об этом писал еще Джузеппе Луццато429. Если в магистратуре имеется иерархия должностных лиц, если один может быть назван по отношению к другому collega maior или collega minor, и соответственно право наложить вето действует односторонне - со стороны старшего коллеги в от- 2.3. Характер магистратуры децемвиров: дискуссионные вопросы 135

ношении младшего, но не наоборот - то их власть не определяется как par potestas. Поэтому преторы, должность которых была введена по законам Лициния-Секстия, не объединены с консулами понятием par potestas, несмотря на известное выражение «praetores consilium collegae sunt» Марка Валерия Мессаллы, переданное Авлом Геллием (Gell ХШ. 15. 4). Преторы по отношению к консулам «младшие коллеги», иерар-

481

хически подчиненные им

Т. Моммзен рассматривал право интерцессии как ограничение полномочий магистратов, поскольку оно могло фактически парализовать их деятельность430 Он отмечал также, что коллегиальность имела одной из своих сторон конкуренцию между магистратами, которая сдерживалась установлением приоритетности одного из них тремя способами: смена верховенства на каждом временном отрезке, жребий, совместная деятельность431 Не будем забывать, что конкуренция магистратов могла преодолеваться также выделением специфической сферы занятий каждому должностному лицу (provincia).

Эрнст Херцог, также исходя из того, что коллегиальность - фактор, ограничивавший должностные действия магистрата, писал, что для магистратуры это негативное понятие, тогда как в других применениях она была позитивным явлением432 Он имел в виду, что, например, в религиозной жизни (жреческие коллегии) или экономической (ремесленные коллегии) коллегиальность означала наличие некоего сообщества, товарищества, члены которого были объединены совместной практикой, тогда как магистраты действовали чаще всего индивидуально. По мнению Э. Херцога, после того, как ослабло воздействие интерцессии плебейских трибунов на магистратов, само собой получилось, что позитивная сторона их коллегиальности выступила на передний план: она позволяла частично под держивать согласованность их мероприятий433 Разумеется, оценки коллегиальности по принципу «негативный - позитивный» фактор являются относительными. То, что для магистрата было отрицательным моментом, ибо могло блокировать его решение, для общины в целом нередко могло иметь положительные последствия (хотя не исключена и возможность того, что парализованные мероприятия магистрата направлены были на благо общины). В любом случае, в прин- 136 IL ДЕЦЕМВИРЫ КАК НОСИТЕЛИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ

ципиальном плане появление par potestas магистратов объективно было шагом вперед в развитии государственно-правовых отношений Римской Республики.

Природа магистратской коллегиальности не требовала коллегиального волеизъявления (действия в унисон, по выражению Э. Линтот- га434) относительно принимаемых решений, она не включала в себя обязательность совещаний для их вынесения; она требовала только молчаливого согласия каждого с действиями других. Как отмечал Уль- рих фон Любтов, коллегиальность римских магистратов не означала вынесение постановлений единогласным голосованием или большинством голосов435 Этот вид коллегиальности, по мнению У. фон Любто- ва, основывался на тенденции, направленной на предотвращение единовластного господства. Не возражая против того, что par potestas очевидным образом появилась в результате отказа от приоритетности функций одного человека в сфере исполнительной власти, отметим, что, на наш взгляд, сама специфика коллегиальности в ней несет на себе «печать» недавнего единовластия. Ведь коллегиальность в значении возможности блокировать действия товарища по должности, но не в значении необходимости предварительно обсудить с ним эти действия, подразумевает косвенное признание права одного определять политическую стратегию и тактику.

Римская республиканская исполнительная власть «выросла» из единоначалия, сохранив его «наследственные» черты, в том числе и своеобразие коллегиальности. «Решение большинством голосов» в магистратуре из двух человек, да и в магистратуре с любым четным числом лиц, вообще было бы проблематичным, и четность мест означает отсутствие стремления у римлян использовать в данном случае этот «принцип большинства». Мы соглашаемся с Р. Бунзе, что par potestas была средством внутреннего контроля в органах государственного управления Рима436, но не можем поддержать его утверждение о том, что она имела только внутриполитический смысл и не была направлена в область внешней политики, в военную сферу. Это утверждение призвано подкрепить его вывод о том, что появление второго претора не могло повлечь за собой возникновение коллегиальности, так как его введение было мотивированно внешнеполитически, прежде всего в военном отношении, что, по его мысли, с коллегиальностью никак не 2.3. Характер магистратуры децемвиров: дискуссионные вопросы 137

связано. В историографии есть и противоположная гипотеза о том, что коллегиальность римских магистратов появляется по причинам военной необходимости, в результате деления пешего войска на два легиона (обусловившего удвоение высшей должности). Видимо, авторство этой теории следует связать с именем П. Фраккаро437, из современых авторов ее придерживается Джузеппе Валдитара438 Но этой гипотезе не хватает определения конкретного хронологического отрезка возникновения коллегиальности.

Мы не склонны противопоставлять военные и гражданские потребности в вопросе о возникновении принципа коллегиальности и его практической реализации. Нам представляется, что после своего появления par potestas стала принципиальной, сущностной чертой магистратской власти, реализуемой на гражданском, военном и судебном поприще. Другое дело, что в военной сфере на одном и том же театре военных действий высшие коллегиальные магистраты попеременно (по соглашению или жребию) находились в роли держателей фасок, олицетворявших империй, что на практике означало право верховного командования с вытекавшими отсюда последствиями военной субординации, не предполагавшей оспаривание действий полководца его подчиненными. Но в этом мы тоже усматриваем проявление специфики магистратской коллегиальности: один из двух членов коллегии соглашается на действия другого, давая ему возможность единолично принять решение (при отсутствии добровольной уступки подчиняется божественной воле, выраженной посредством жребия). Исходя из вышесказанного, мы разделяем мнение Иоханнеса Михаэля Райнера, что «принцип коллегиальности должен был выкристаллизоваться в один из самых существенных в сфере магистратур»491

Подчеркнем суть своего ответа на вопрос о времени возникновения римской коллегиальности. Мы уже отметили, что рассматриваем первую ординарную республиканскую магистратуру в качестве двухместной должности (претуры), которой не свойственна par potestas. Вместе с тем, мы не считаем главным вопросом при определении времени возникновения магистратской коллегиальности вопрос о наличии таковой в 138 ПДЕЦЕМВИРЫ КАК НОСИТЕЛИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ

цензуре, созданной в 443 г. до н. э. и тем более в судебной претуре III в. до н. э. Ибо независимо от того, была ли присуща изначально коллегиальность цензорской должности, она была свойственна магистратуре военных трибунов с консульской властью, введенной в римскую конституцию годом раньше, в 444 г. до н. э. Не сомневаясь в историчности этой должности, мы уже подробно в специальной монографии дали характеристику ее черт, ни одна из которых не противоречит понятию par potestas, а многие, наоборот, ее подтверждают. В том числе, и включение в ее состав плебеев уже в первый год ее функционирования439 Мы вынуждены здесь подчеркнуть, что обосновывали появление плебея (Луция Атилия) в консульском трибунате уже в 444 г. до н. э., поскольку Я. В. Мельничук со ссылкой на нашу работу (!) пишет «Первым плебеем, выбранным военным консулярным трибуном, стал Публий Лициний в 400 г. (Liv. 5. 12.9): этот промежуток в 45 лет между теоретической возможностью и практическим применением закона говорит о том упорстве патрициев, с которым столкнулись плебеи в первый век борьбы за свои политические права»440 Именно после этой фразы с выделенной автором жирным шрифтом датой поставлена ссылка на нашу работу, в которой мы утверждали диаметрально противоположное! Здесь нам приходится добавить, что Я. В. Мельничук вообще нередко искажает смысл написанного и сказанного нами, в частности, отметим, что в первом томе альманаха «Исседон» он написал (примечательно, что не в самом тексте статьи, а в резюме на английском языке к ней), будто бы в нашем докладе в июне 2001 г. наличие ауспиций у цензоров «отрицалось в принципе»441. Это вынуждает нас, делая небольшое отступление, отметить, что мы усматриваем в процитированном Я. В. Мельничуком в названной статье фрагменте Авла Геллия указание на ауспиции «для цензоров», т.е. проводимые при их избрании (весь фрагмент посвящен избирательной процедуре), а не «у цензоров». И утверждали мы в том докладе только то, что не рассматриваем данный фрагмент аргументом в пользу наличия у цензоров ауспиций, поскольку не так переводим его и иначе понимаем его смысл442. А были ли ауспиции у цензоров или нет, 2.3. Характер магистратуры децемвиров: дискуссионные вопросы 139

- это пусть доказывают те, кто специально данной проблемой занимается (путем ли логических построений, нахождением ли соответствующей информации в источниках), - в нашу задачу это не входило. Мы можем осмыслить предложенную аргументацию, обнаруживая в ней сильные или слабые места, соглашаться или нет. Но если не соглашаться, то приводить контрдоводы, как в рассмотренном случае; мы считаем неприемлемыми методы ведения полемики Я. В. Мельничуком, который в той же статье в «Исседоне», не приведя ни одного (!) аргумента против, голословно и небрежно замечает: «Точка зрения В. В. Дементьевой о наличии у TMCR формального права на триумф не представляется достаточно обоснованной»443 А мы, между тем, предложили развернутую 140 11ДЕЦЕМВИРЫ КАК НОСИТЕЛИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ

систему доказательств этого положения444, и можно было бы найти конкретные «слабости обоснования», дабы обсуждение было предметным. Наличие у военных трибунов с консульской властью права на триумф, которое мы отстаиваем, доказывая «полноценность» их империя, имеет также прямое отношение к констатации у этих магистратов подлинной коллегиальности: и патрицианских, и плебейских консульских трибунов объединяла, по нашему мнению, par potestas. И всех консульских (кон- сулярных) трибунов мы рассматриваем как носителей auspicia maxima, с чем не согласен Я. В. Мельничук, приводящий в качестве аргументации своего несогласия следующие слова: «В противном случае не ясно, зачем плебеи так активно добивались доступа к консулату (что мешало им реализовать свои стремления в рамках магистратуры TMCR, предполагавшей равные с консулам полномочия?)... »445 Но, позвольте, объяснению этого «зачем» мы посвятили целую книгу в двести страниц, которую вроде бы оппонент читал, и в которой подчеркивали следующее: плебеи, став консульскими трибунами, получили доступ к высшей чрезвычайной власти, а доступа в консулат добивались затем, чтобы быть причастными к высшей постоянной власти (что было для учета их интересов в государственной политике более важным). Если оппонент не согласен с таким выводом, он должен это отметить и написать, почему именно не согласен, а не ставить в качестве риторического тот вопрос, на который есть развернутый (устраивающий или не устраивающий его) ответ. Для нас совершенно очевидно, что без «великих ауспиций» военные трибуны с консульской властью не могли бы, например, ни проводить военные сражения, ни назначать диктатора. Что же касается соотношения понятий par potestas и auspicia, то у настоящих коллег по магистратуре неизбежно должны были быть равные ауспиции (или одинаковое отсутствие таковых), «больших» или «меньших» ауспиций при этом у занимавших одну и ту же должность лиц быть не могло.

Итак, мы рассматриваем консульских военных трибунов на всем протяжении существования их должности (444-367 гг. до н. э.) в качестве коллегиальных магистратов. Но пальму первенства в этом отношении им мы не отдаем, о чем наглядно свидетельствует эта книга. С нашей точки зрения, как следует из содержания данной монографии, наиболее вероятно, что первой магистратурой, которой была свойственна коллегиальность в значении par potestas, стал в Риме децемвират (451-449 гг. до н. э.). Скажем корректно: коллегиальность появляется 2.3. Характер магистрат імвиров: дискуссионные вопросы 141

не позднее, чем время применения в политической практике магистратуры децемвиров.

Подтверждает этот вывод аргументация наличия у децемвиров права коллегиальной интерцессии (ius intercessionis), ибо это право и есть суть римской коллегиальности в значении par potestas - см. параграф об объеме полномочий децемвиров (глава II, § 2).

Возвращаясь к работам Р. Бунзе, зададимся вопросом, почему же этот автор полностью проигнорировал децемвиров? Ответ на него предельно прост: Р. Бунзе гиперкритически (при этом без конкретной критики информации нарративной традиции) считает, что нет необходимости перенимать античный взгляд на децемвират446 Он лишь на уровне умозрительного рассуждения полагает, что едва ли можно представить более чем двухгодичное нахождение у власти двух коллегий децемвиров, и заключает, что второй децемвират по всей вероятности, неисторичен. Мы изложили в той книге (как и в предшествовавших ей статьях447) результаты нашего осмысления сведений источников о количестве коллегий децемвиров, подчеркивая, что противоречие в свидетельствах античных авторов об этом является мнимым, иллюзорным. Ни один античный автор не написал, что коллегия была одна, а те из них, кто не подчеркивал специально наличие двух коллегий (именно на их свидетельства опираются историки, не признающие реальность второго децемвирата) просто обобщенно вели речь о децемвирах как таковых. Поэтому такую «опору на источники» мы принять не можем.

Признавая историчность второго децемвирата, мы обратили пристальное внимание на его состав, ибо он тоже проливает свет на выяснение вопроса о коллегиальности магистратуры десяти мужей. Паритетное сословное представительство во второй коллегии децемвиров, которое мы констатировали, соответствует важнейшему положению теоретической модели коллегиальности римских магистратов, в том виде, как она разработана в историографии двух последних веков: коллегиальность магистратов возникает с допуском плебеев к высшей должности, она есть результат сословной борьбы.

142 II ДЕЦЕМВИРЫ КАК НОСИТЕЛИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ

Для того, чтобы не признавать коллегиальный характер магистратуры децемвиров нужно, как минимум, аргументировано оспаривать доказательства существования взаимной интерцессии у данных магистратов и вхождение плебеев во вторую их коллегию. Только тогда дискуссия будет носить предметный характер. Гораздо проще объявить информацию античной традиции о двух коллегиях децемвиров недостоверной (не утруждая себя доказательством этой декларированной недостоверности), а их двухгодичное существование нереальным.

Мы отдаем себе отчет в том, что для Р. Бунзе нашгі аргументы о наличии у децемвиров права интерцесии и об участии плебеев во втором децемвирате никакого значения иметь не будут: он априорно убежден, что до 367 г. до н. э. плебеи в принципе не могли занимать высшие магистратуры448 Наши доказательства адресованы тем, кто может сопоставить обоснованность гиперкритического и рационально-критического подходов к античной традиции, кто не поддерживает взгляда на второй децемвират как на беспочвенную выдумку.

Итак, мы не находим серьезной контраргументации выводу о том, что децемвират - коллегиальная магистратура. Вероятнее всего, это первая из римских магистратур, где был реализован принцип коллегиальности. Применялся ли он в высших магистратурах ранее децемвирата, - этот вопрос еще открыт для уточнения, но то, что не позднее децемвирата он впервые был осуществлен, - для нас очевидно.

Теперь обратимся к другому принципиальному моменту в определении характера магистратуры децемвиров - к отнесению ее к числу экстраординарных структур. Для понимания читателем отстаиваемых нами позиций целесообразно изложить нашу трактовку сути понятий «экстраординарная должность» и «чрезвычайная власть» применительно к римской государственно-правовой системе раннереспубликанско- го периода. Но, поскольку это особый и отдельный сюжет, мы вынесем его за пределы рассмотрения собственно децемвирата в раздел «Вместо послесловия».

Представим в концентрированном виде несогласие нашего главного оппонента в вопросе о признании децемвирата чрезвычайной магистратурой - О. В. Сидорович. Оно преимущественно изложено в двух статьях, опубликованных в 2002 г.449, основная часть в которых идентична, поэтому приведем ход ее рассуждений в суммарном виде.

2.3. Характер магистратуры децемвиров: дискуссионные вопросы 143

Ольга Витольдовна полагает, что в лице первых республиканских ординарных магистратов, преторов-консулов, «римское общество имело дело с военными командирами, которые чувствовали себя уверенно только в военное время и во главе войск», так как «их империй осуществлялся в полном объеме только в походе»450 Поэтому, по мнению нашей коллеги, «на роль внутригородских магистратов могли претендовать только плебейские трибуны (tribuni plebis)». Основной политический конфликт она усматривает не в борьбе «между так называемыми патрициями и плебеями», а в противостоянии «между военными и гражданскими носителями власти»451 «Первые обладали империем и стремились с его помощью контролировать ситуацию; задача вторых сводилась к недопущению злоупотребления империем. Децемвират должен был снять это противоречие. Он не был задуман как экстраординарная магистратура, как это изображает традиция, а законодательная деятельность ему была приписана позже», - делает вывод О. В. Сидорович452, подчеркивая предположение, что «коллегия десяти должна была стать постоянной магистратурой». Итак, главное: децемвират, в трактовке О. В. Сидорович, создавался как магистратура ординарная, цель его создания - допустить в ряды держателей империя «уже сформировавшуюся на гражданском поприще элиту», а законодательной деятельностью децемвиры не занимались (эта их деятельность была, так сказать, «изобретена» античными авторами).

Рассмотрим аргументацию изложенной точки зрения уважаемого мною автора.

О. В. Сидорович считает, что признавать децемвират «экстраординарной магистратурой в полном согласии с античной традицией», не следует, «учитывая разнообразие источников формирования римской анналистической традиции и длительность этого процесса»453 Она отмечает, что в античной традиции существует устойчивое направление, «которое подчеркивает конституционное значение децемвирата»507 Действительно, такое направление существует, мы подробно его рассматривали, но его наличие подтверждает только то, что одной из целей 144 И ДЕЦЕМВИРЫ КАК НОСИТЕЛИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ

создания децемвирата являлось реформирование системы магистратур, о чем в первой главе данной книги мы и сделали вывод (см. первый параграф). Однако само по себе существование такого направления в античной историографии никак не подтверждает ординарный характер магистратуры децемвиров. Ведь Цицерон, Ливий, Дионисий Галикарнас- ский, Иоанн Лид, на которых ссылается О. В. Сидорович, отнюдь не отрицали составление децемвирами законов ХП таблиц. Их версия целевого назначения децемвирата - сочетание потребностей в публикации законов и реорганизации исполнительной власти, хотя второй акцент может быть выражен сильнее. Для того, чтобы аргументировать постоянный характер децемвирата, О. В. Сидорович приходится утверждать, что законодательная деятельность была позднее приписана децемвирам анналистической традицией. Каких-то конкретных наблюдений над римской анналистикой при этом не приводится, утверждение дается «в общем виде». Но тогда автору следует хотя бы как-то объяснить, кем, на ее взгляд, были составлены ХП таблиц законов первого римского писаного права. Все-таки в ее интерпретации «теряет авторство» слишком важный памятник, чтобы, «лишив» децемвиров роли составителей, не предложить взамен другие приемлемые «кандидатуры», поскольку только при таком условии этот вариант можно рассматривать всерьез.

Признание децемвирата высшей экстраординарной магистратурой позволяет нам не отвергать никаких сведений античной традиции о его целевом назначении, тогда как исследовательская позиция О. В. Сидорович заставляет ее практически целиком этой традиции не доверять. Но чем тогда эта позиция отличается от гиперкритической? Мы, обращая внимание на проявления иллюзорной противоречивости информации источников, подчеркивали, что обусловить мнимую противоречивость может отсутствие концепции, непротиворечивым образом охватывающей все их показания (даже, казалось бы, не согласующиеся друг с другом)454 Применительно к целевому назначению децемвирата такая концепция есть, мы ее отстаиваем, вообще считая, что только логически выстроенная, внутренне непротиворечивая гипотеза, базирующаяся на всей совокупности оцененных с рационально-критических позиций источников, может претендовать на то, чтобы считаться теорией, что-либо объясняющей. Наш подход к разнообразным и разновременным сведениям античных авторов состоит в следующем: необходимо пытаться непротиворечиво объединить их сведения в единую концепцию; если это не получает- 2.3. Характер магистратуры децемвиров: дискуссионные вопросы 145

ся, то, может, не античная традиция виновата (за вычетом каких-то ошибок, анахронизмов у авторов или их переписчиков, что в каждом конкретном случае должно исследователем обосновываться), а, например, еще не пришло время, не появился историк, способный это осуществить. Аргументируемая нами концепция чрезвычайного характера магистратуры децемвиров, имевшей своим целевым назначением и запись законов, и реорганизацию высшей исполнительной власти (самим фактом ее создания), позволяет в данном конкретном случае это сделать.

Конечно, можно, от всего отмахнувшись, сказать, как по существу и делает наш оппонент, что во времена Цицерона, Ливия и других античных авторов, никто не помнил, кем были составлены законы XII таблиц, потому и произвольно приписали их децемвирам. Но это, кажется, уже давно пройденный романистикой этап, как пройден и тот, когда в принципе отрицалась подлинность законов XII таблиц (начало XX века, труды Эдуарда Ламбера и Этторе Пайса), - до такой позиции уважаемому оппоненту осталось совсем немного: децемвиры законов не составляли, кто их составлял не ясно, может, вообще никто не составлял. К тому же, хочется спросить у оппонента: если законы XII таблиц записывались не децемвирами, значит, не в середине V в. до н. э. была осуществлена их запись? Но антиковеде- ние после оживленных дискуссий по этому поводу прошло уже вековой путь, на протяжении которого даже исследователи, настроенные самым радикальным образом критически к античной традиции, соглашались с признанием аутентичности децемвирального законодательства. Как отмечал Федерико Д'Ипполито, после памятных обсуждений между исследователями, отрицавшими историчность законов XII таблиц, и защитниками античной традиции, твердо установлено, что эти законы являются нормативным порождением V в. до н. э., в чем не должно остаться сомнений даже у самых суровых критиков традиции455 Возвращение дискуссий на круги своя, конечно, возможно, в том числе и при игнорировании пройденного мировой историографией пути и изобретении велосипеда, на котором к тому же, как уже давно выяснено, никуда не уедешь. Но при таком подходе бесполезен труд не только автора данной книги, но и уважаемого оппонента - О. В. Сидорович, ибо тогда следующим шагом должно быть признание «выдумкой» всей римской истории до III в. до н. э.

146 II ДЕЦЕМВИРЫ КАК НОСИТЕЛИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ

Другой момент в аргументации О. В. Сидорович ее понимания децемвирата касается «формирования элиты на гражданском поприще» (т. е., как она считает, в плебейском трибунате), которая добивалась оттеснения держателей империя (что и привело к попытке создания новой магистратуры). Особая «важность плебейского трибуната» объясняется ею тем, что «трибуны передавали римского гражданина под юрисдикцию военного командира, обладавшего империем»456 Спрашивается, а до того, как римский гражданин становился воином в результате набора, он разве не подлежал юрисдикции того же самого магистрата с империем? Несомненно, подлежал, и тот мог вынести ему приговор о самом тяжелом наказании. Конечно, суровый приговор, вынесенный «в гражданской жизни» можно было обжаловать в комициях, а в военной нельзя, но юрисдикция магистрата с империем распространялась и на сферу domi, и на сферу militiae. Империй магистрата, по нашему глубокому убеждению, выношенному в ходе анализа ряда римских магистратур, включал в себя высшую гражданскую и военную власть в неразрывном единстве. Обладатели империя были высшими как военными, так и гражданскими магистратами, поэтому нам представляются странными рассуждения о том, что они «чувствовали себя уверенно только в военное время и во главе войска», а их «империй осуществлялся в полном объеме только в походе», - объем власти, заложенной в империи, всегда одинаков, разными бывают только механизмы ее реализации. Империй всегда включал право приказа гражданам, право осудить их на смерть, а механизм реализации этих прав мог отличаться в зависимости от того, ординарную или чрезвычайную магистратуру занимал носитель империя, от сферы (domi или militiae), в которой он в данный момент действовал: здесь уже была возможна или невозможна апелляция к другому магистрату, провокация к народу и др.

Обратим внимание (Ольга Витольдовна об этом как-то забывает), что в случае, если все магистраты с империем покидали Рим, во главе общины для осуществления гражданских полномочий оставался ргае- fectus urbi (должность которого в той или иной степени изучалась в мировой историографии457). Именно на него в такой ситуации возлагалось осуществление исполнительной власти в городе, а отнюдь не на плебейских трибунов, которые вообще магистратами не были. Конечно, в первые 60 лет Республики первоначальным преторам («преторам- 2.3. Характер магистратуры децемвиров: дискуссионные вопросы 147

консулам»), также как и другим носителям империя - диктаторам - очень часто приходилось воевать. Возможно даже, что военное поприще было для многих из них более привлекательной сферой приложения собственных сил, чем гражданское, но ни о какой их беспомощности в сфере domi говорить, на наш взгляд, не приходится, тем более, на этой основе гипертрофированно представлять роль плебейских трибунов практически как высших гражданских магистратов. «Вообще неверно, - замечает В. Н. Токмаков (и мы с ним в этом полностью согласны), - преувеличивать как Полновластие (potestas), так и степень неприкосновенности трибунов»458. Разумеется, плебейские трибуны действительно серьезно влияли на внутриполитическую жизнь римской общины, поскольку могли блокировать действия магистратов, их авторитет рос, а, следовательно, формировались и притязания плебейских лидеров на достижение магистратских должностей. Это достаточно очевидно, также как и то, что создание децемвирата было успехом плебеев. Но из этого опять-таки никак не следует, что децемвират был задуман как ординарная должность. К тому же, как понять утверждение уважаемого оппонента, что конфликт состоял не борьбе «между так называемыми патрициями и плебеями», а в противостоянии «между военными и гражданскими носителями власти»? Ведь согласно О. В. Сидорович, «гражданские носители власти» это именно те, кто избирался в плебейский трибунат, а в нем могли быть представлены только плебейские роды. Следовательно, все равно получается, что конфликт был между традиционной патрицианской элитой и плебейскими лидерами, поэтому не ясно, на какой же все-таки основе отрицается патрицианско- плебейская конфронтация.

Заметим, кстати, что если вести речь об укреплении политических позиций плебеев и их лидеров в период до занятия ими высших магистратур, то не менее, а скорее даже более вероятно, что этому способствовала их деятельность на военном поприще. Будучи защитниками римской общины, плебеи в роли, допустим, среднего командного состава могли получить популярность своими воинскими доблестями и более уверенно себя чувствовать и на гражданском поприще. Ж. Гаге, в частности, делал свои построения, объясняющие внутриполитическую борьбу 70-50-х гг. V в. до н. э. ростом военного авторитета плебейских лидеров, который стимулировал их политические притязания и требования ограничения власти патрицианских магистратов459.

148 11ДЕЦЕМВИРЫ КАК НОСИТЕЛИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ

Подкрепить трактовку ординарного характера децемвирата должен, как следует из логики анализируемых статей О. В. Сидорович, его состав. Не анализируя заново те или иные имена в составе коллегий децемвиров (наши расхождения с О. В. Сидорович по конкретным поводам мы отметили в тексте второго параграфа второй главы), обсудим только главный тезис оппонента, что цель создания децемвирата как ординарной магистратуры - допустить к власти ранее от нее оттесненные роды. Подобная концепция применительно к другой магистратуре и подобная логика рассуждений уже встречались в историографии и уже до нас были подвергнуты критике. Так, была высказана точка зрения относительно магистратуры военных трибунов с консульской властью, что эта должность учреждалась для удовлетворения политических стремлений не входивших в правившую элиту родов460. Вера Кир- би, обнаружив в консульском трибунате перегруппировку стоящих у кормила власти римских gentes, полагала, что для этого и была предназначена данная магистратура при ее создании. Консульский трибунат действительно использовался для удовлетворения конкурирующих устремлений патрицианских родов, но сам по себе этот факт не может объяснить причины создания и характер магистратуры, о чем справедливо писал Рональд Ридли461. Применительно к децемвирату названный подход еще более уязвим: если для консульского трибуната речь могла идти о перегруппировке собственно патрицианских родов, а потому можно абстрагироваться от плебейского представительства (на чем в отношении децемвиров настаивает О. В. Сидорович), то во втором децемвирате, как мы видели, пять новых для правящей элиты имен из десяти - это плебейские имена, значит следует говорить именно о допуске плебеев в эту магистратуру, поэтому рассуждения о том, что плебейский статус членов коллегии рассматривать не надо, выглядят надуманными. Да, это новые для правящей элиты роды, но это именно плебейские роды. К тому же, нам кажется неправомерным и бесперспективным противопоставление внутрипатрицианского соперничества сословной борьбе, о чем мы уже писали применительно к использованию интеррегнума в качестве инструмента того и другого462 Эти две линии «выяснения отношений» в ранней Республике пересекались и взаимно дополнялись.

Если бы децемвират при его возникновении был призван решить проблему доступа к власти оттесненных от нее gentes, то тогда естест- 2.3. Характер магистратуры децемвиров: дискуссионные вопросы 149

венно было бы увидеть именно в первой коллегии представителей «новых» родов, чего не прослеживает и наш уважаемый оппонент. Сама О. В. Сидорович подчеркивает, что качественное изменение состава во второй коллегии есть результат упорной предвыборной борьбы, тем самым признавая, что оно не было автоматическим следствием проведенной реформы исполнительной власти. Использовать уже имеющуюся в конституционном устройстве магистратуру для решения задач межсословной и внутрисословной борьбы, - это одно, а добиваться введения новой магистратуры для решения названных задач - другое. К тому же, если тезис о введении децемвирата для решения задач межсословной борьбы можно аргументировать информацией источников, то тезис о введении децемвирата для решения задач внутрипатрициан- ской борьбы - только отказом от ее привлечения.

Мы не можем принять и вывод О. В. Сидорович о том, что после децемвирата «произошло окончательное размежевание военной власти, обладавшей империем, и гражданской власти, обладавшей potestas»463О potestas как абстрактном понятии для обозначения власти должност-

SIR

ных лиц мы уже писали , так же как подчеркивали, что отрицаем понимание империя как военной власти в противоположность граждан- ско-административной464 Конечно, не всякое, наделенное potestas, лицо являлось одновременно и носителем империя, но тот, кто обладал империем, неизбежно обладал и potestas, никакого противопоставления здесь быть не может. Высшие магистраты (cum imperio) после децемвирата даже больше времени стали уделять гражданской сфере, в чем мы убедились на примере консульского трибуната, применявшегося в римской государственной практике на последовавшем за децемвиратом почти 80-летнем хронологическом отрезке. Поэтому никакого «размежевания военной власти, обладавшей империем» и гражданской власти мы обнаружить не можем.

Если вдуматься в суть расхождений с исследовательскими подходами авторов, с которыми мы полемизируем в данном параграфе, то главное, с чем мы не можем согласиться, это оживление гиперкритического отношения к античной традиции, которое и явным, и скрытым образом присутствует в их трудах. Может быть, конечно, каждый очередной рубеж веков для антиковедения обречен быть отмеченным всплеском гиперкритических настроений, но очень трудно примирить- 150 II ДЕЦЕМВИРЫ КАК НОСИТЕЛИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ

ся с тем, что сделанное в науке за сто лет оказывается невостребованным, когда очередное поколение историков начинает изучение того или иного вопроса, не слишком обращая внимание на созданное предшественниками.

Подчеркнутые в данном параграфе разногласия с уважаемыми оппонентами Р. Бунзе и О. В. Сидорович во многом обусловлены различием наших теоретических ориентиров. Поэтому есть настоятельная необходимость изложить в данной книге главные моменты предложенной нами, но широко не известной читателю465, теории чрезвычайной власти ранней Римской Республики. Это мы сделаем кратко в разделе «Вместо послесловия» (сопроводив его сокращенным вариантом на немецком языке для лучшего понимания сути нашей концепции зарубежными специалистами), который подведет итог нашему анализу четырех римских экстраординарных магистратур. Поскольку эта книга завершает серию наших монографий по проблеме, суммарное представление нашей теоретической модели будет, полагаем, в ней уместным. Но сначала обобщим в заключении исследование собственно магистратуры децемвиров.